2 Оля оградила себя братишкой и пересчитала имеющиеся гроши. Она раскладывала их на скамье, таясь от пассажиров и других бездомных. Судя по ценам на хот-доги и пирожки, денег им хватит на несколько дней. Что будет дальше? Чем питаться? Куда идти? Девочка Оля этого не знала.
Первую ночь они провели на вокзале. Тишка часто просыпался и жался к сестре, будто она, такой же ребёнок, могла и впрямь его защитить. На соседних сиденьях спали обжившиеся здесь бродяги.
Размявшись после деревянных скамеек и позавтракав чем попало, дети вышли из здания вокзала. Поначалу Оля заглядывала в глаза прохожим, особенно женщинам. Не промелькнёт ли в них хоть капля милосердия? Не остановятся ли, не спросят: "Вы потерялись? Что случилось?" Но нет. Идут и идут... Бесконечный поток безразличия. Эпоха-зверинец, где каждый сам за себя.
У входа в метро слонялись такие же ребята. Оля остановилась и стала за ними наблюдать. Вели они себя развязно: громко смеялись, толкались и подшучивали над товарищами и прохожими. Погружённые в свои мысли люди смотрели на них недовольно, опасливо, как на стаю диких собак, а некоторые и вовсе не скрывали неприязни во взгляде. Потом детвора спустилась в метро, Оля с братом - следом.
Маленький Тиша шёл не быстро, Оля волоком тащила его за собой, но всё равно потеряла из виду ребят. Уже расстроившись, она вдруг заметила их: мальчишки ловко перепрыгнули через турникет и безудержной стаей помчались по ступеням вниз. Брат с сестрой остановились у контролёрской будки. Было жалко отдавать считанные гроши за вход в метро. И тут перед ними распахнулись дверцы. Оля перевела взгляд на будку - женщина-контролёр жестом указала им проходить и подмигнула.
Один из мальчишек, помладше, ползал по выступу в конце эскалатора. Белобрысый и гҏязный, он играл монетками и иногда, без всякой надежды, затравленно посматривал на проплывающую мимо толпу. Нет, нет, его замечали, но у всех дела, дела... Пусть. Кто-то другой поможет. А он и не ждал. Принятие безразличия - пройденный этап.
Возможно ли представить себе человека, который тонет и при этом не взывает о помощи у проплывающего рядом корабля, а, напротив, делает вид, что всё нормально? А ведь большинство этих детей были обречены оказаться на дне.
Они сидели вдоль стен на каменном полу, подстилая затасканные картонки. Рядом валялась кепка, шапка, железная кружка - всё, что годилось для сбора податей. Люди наклонялись и бросали туда деньги, а мальчишки то сидели хмуро, то кривлялись между собой, то тискали взятого с собою щенка. Позже Оля поймёт, что если у тебя щенок или котёнок, то дела идут лучше: наверное, такая картина кажется прохожим умилительней, чем обычная горстка оборванцев или же людям в принципе более жаль кошечек-собачек, чем обездоленных детей. Ведь первые такие уси-пуси, а эти... немытые, часто наглые, шумные. Куда уж им! У Оли в роли щеночка неплохо заходил мелковатый для своих лет Тишка. Но пока же брат с сестрой просто стояли, с горечью осознавая, что уже на днях им не останется другого выбора, кроме как найти и для себя измятый картон.
— Где это вам надавали? Я вас раньше не видел. Новенькие?
Мальчишка нагло плюхнулся на свободное сиденье рядом с Олей, которая, прикрываясь, пересчитывала последние гроши. Взгляд мальчика показался Оле алчным. Она поспешила спрятать всё в карман и застегнула его на пуговку.
— Нигде. Это всё, что у нас осталось после...
— После того, как вас турнули из дома, да?
Оля поджала обветренные губы.
— Нет больше дома. Ничего и никого у нас больше нет.
— Понятно. Здесь ночуете?
Его чумазое лицо выглядело уже не столь заинтересованно. Он рассеянно рассматривал прохожих, а тем временем монотонный голос диктора сообщал о скором отправлении поезда на юг.
— А можно где-то ещё?
— В подвалах уютнее. Если хотите, могу взять вас с собой. Есть пустой матрас - Наташка уже с неделю, как пропала. Вряд ли вернётся.
— Куда пропала?
— Куда, куда! Туда же, куда и все!
— Далеко?
— На электричке не очень. Так что?
Оля взглянула на брата: он сидел съёжившись и подобрав под себя ножки.
— Я только поесть куплю...
— Не надо. Возле нас дешевле. Я, кстати, Вадик.
Они стали выбираться к перронам. По пути к ним присоединилось ещё несколько ребят, в том числе девочка. Новенькими особо не интересовались. Обсуждали улов. Вадик предпринял неудачную попытку обчистить карман одной дамы. Она развuзжалась и вся компания бросилась врассыпную, но через пять минут чудесным образом собралась в полном составе на перроне. Ехали зайцами. Все, кроме Оли с братом, чувствовали себя раскованно, как в кругу семьи. Вдруг кто-то сказал "атас" и все рванули в соседний вагон, а растерявшаяся Оля осталась сидеть.
Подходила контролёр.
— За проезд.
— У... у меня нету, - еле выговорила Оля.
Контролёр закатила глаза и внимательно пробежала строгим, но материнским взглядом по склеенной парочке неопрятных детей.
— Куда вам? - вздохнула женщина.
— Не знаю...
Оля и правда не знала названия остановки, мальчишки ей не сказали. Контролёр стала обилечивать следующих пассажиров. Потом вернулся Вадик за забытым в спешке пакетом и с удивлением обнаружил Олю - о своих новых друзьях он тоже успел забыть.
Сырой подвал заброшенного дома, через который пролегает отопительная труба. Живёт их тут примерно с десяток. Они куҏят, ругаются, нюхают ҡлей. Воняет сыростью, плесенью и крысами. Да, вокзал, безусловно, чище и светлее, но... Здесь они, никому ненужные дети, казались нужными хотя бы друг другу. Маленькая стая зачерствевших сердец, без всякой надежды взирающая на мир из расщелин подвала. Они не понимали, почему и за что ЭТО происходит с ними. А кто-нибудь из нас вообще хоть что-нибудь понимал в те "святые" года перестройки? Что будет завтра? Завтра! Ха-ха-ха. Для каждого из нас оно когда-нибудь не наступит. А для этих детей есть только туманное сегодня и забытое, как стҏашный сон, вчера.
