-... а скатерть мы не сменили потому, что книжка интересная попалась, да, заинька?
Могла бы, придушила бы гаденыша! А дочь, как загипнотизированная очкастая лань, только покраснела и подскочила. Знаю, что лани не краснеют и очки для них редкость, но в тот момент мне было не до подробностей. Просто лицо у дочки было какое-то безвольное, подчиненное, как у неразумного парнокопытного. Хотя, зачем я все животных оскорбляю?
- Сейчас, я быстро, книжка и правда была такая, не оторваться.
Моя Верочка - свет очей моих, образованная, умная девочка, вроде бы умная, быстро убирала со скатерти чашки и блюдца, торт и бутылку вина и оправдывалась, и бормотала так униженно, что уже жалость заполнила меня всю, вытеснила гнев на этого Павлушу. А он смотрел на ее беготню снисходительно, не делая ни малейшей попытки помочь, и все рассказывал нам, какую мы безалаберную хозяйку воспитали.
- Что же ты... - начала было я, но Вовка крепко наступил мне на ногу, и я заткнулась.
- Мы, пожалуй, пойдем, что-то у матери голова с утра побаливает, наверное давление, да? - Вовчик выразительно посмотрел на меня, и я подскочила почти также как и Верочка, но уже по другой причине. Не сорваться бы, не поскандалить, не наговорить лишнего этому надутому индюку, в которого моя дочь влюблена так сильно, что и слушать ничего не хочет. Вроде бы умная, а дура, дурой!
- Да, пора, а вы тут сами посидите, тортик съешьте, вкусный, в твоей любимой кондитерской купили, - я поцеловала дочь, кивнула Павлуше и выскочила за дверь.
- Слава всем небесам и святым, что они пока не поженились! - на улице я уже могла не сдерживаться, пинала упавшие листья, представляя, что это идеальный Павлушин порядок и говорила так громко, как мне хотелось, а не как было положено в душной и тоскливой квартире нашего будущего зятя. - Вовка, ты что хочешь говори, но надо их как-то развести, ты посмотри, в кого он превращает Верочку! - я была уверена, муж со мной согласится, он всегда вставал на мою сторону и я уже начала думать, как бы дочери лучше показать, что ее ненаглядный Павлик ей не пара.
- Нет.
- Что? - я подумала, что ослышалась.
- Нет. Она сама должна понять и вырасти из этих болезненных отношений. Сейчас ты вмешаешься, пройдет время и она найдет себе такого же. Нет, ситуация должна вызреть, как гнойник и также лопнуть, принести облегчение и очищение. Надо довести ее до экстремума, понимаешь?
"Довести до экстремума" - Вовкино любимое выражение и я весьма приблизительно догадываюсь, чтобы оно могло обозначать, наверное до максимальной точки, до кипения.
- Сдурел? Родную дочь не жалко? Сколько ждать и зачем? - меня даже затрясло и я на Вовку так посмотрела...
- Надя, а ты как сама думаешь, ты Верочку часто хвалишь? - неожиданно спросил муж.
- Да, конечно, это тут при чем?
- А критикуешь также часто?
- Нет, намного меньше, но если я - мать правду ей не скажу, кто еще скажет? - я повторила слова своей матери, она любила и любит так говорить.
- Меньше, говоришь? Ну да, ну да, критикует, значит любит, так получается?
Не понравился мне его тон. Я думала, своего мужа знаю вдоль и поперек, но вдруг я увидела его вроде бы как в первый раз. "Незнакомец" смотрел на меня каким-то чужим, почти неприязненным взглядом.
- Глупости! - я неожиданно испугалась его, мне стало страшно, что сейчас он скажет нечто невероятно неприятное, что разбередит мои раны. Вовка промолчал, взял меня под руку и мы пошли домой.
Ночью мне не спалось. Я все думала о Верочке, моей любимой дочери, моем свете, ради которого я и жила. Вовка всегда был даже не на втором, десятом месте, а до него была дочь, были ее проблемы, болячки, учеба и многое другое. "Он намекнул, что я часто ее критикую, но это потому, что я хочу, чтобы она была лучше!" Я словно защищалась, пыталась оправдаться. Меня так воспитывали. Разве плохо получилось?
Сколько себя помню, мама редко меня хвалила и часто говорила, что правду в лицо только она мне будет говорить, а все остальные будут лишь льстить. Где она видела таких людей, которые только хвалят? Я не знаю, но все мое детство я, по словам мамы, была вечно виновата, что-то делала сильно не так, что-то совсем портила. Она хвалила меня, даже часто, но почему-то в мозгах застревали лишь ее замечания: не так хожу, переваливаюсь, как утка, размахиваю руками; не так ем, надо тише и медленнее; не так разговариваю, надо вежливее; не так смотрю, надо приветливее; не так... Их было сотни, этих замечаний, и я добросовестно их запомнила, чтобы потом все пересказать своей дочери. Я ведь мать, а кто еще скажет правду? "Критикует, значит любит", - так сказал Вовка, злобно и неприязненно. Он Верочку никогда не ругал, только хвалил и говорил, что она идеал. Я тут же встревала и начинала находить в ней недостатки. Дочь оказалась послушней меня и решила, если ее ругают, значит, она все заслужила.
"Меня же хорошо воспитали!" - я повторяла эту фразу снова и снова, убеждая саму себя в правильности самой идеи критики. Я действительно считала, что во мне много недостатков. Первый и самый главный - упрямство, оно и давало мне силы на сопротивление. Я раздувалась и выпускала шипы, как тропическая рыба, и мамина критика хотя и пробивала мою броню, но доходила до сердца сильно потрепанной, исколотой иглами моего упрямства. Мне повезло с мужем, он никогда не ругал меня, даже если действительно было за что, и я наивно думала, что и моя Верочка встретит такого же понимающего парня, что и ее вылечат от моей бесконечной критики. Моей бесконечной критики! Я ведь хотела, как лучше! Меня затрусило. Я - любящая мать, желая своему ребенку только самого лучшего, сделала из нее неуверенную и податливую чужому мнению робкую девочку. "Но я же хотела для нее только самого лучшего! Я хотела, чтобы она была самой лучшей!" - я оправдывалась перед самой собой и понимала, что и Верочкино, и мое собственное прощение будет тяжело вымолить. Жестокая правда, осознание обрушились на меня и лишили сна. Как я не видела этого раньше? Говорят, матери слепы, но не может быть, чтобы настолько! Моя бесконечная критика и подтолкнула Верочку к этому чистюле! Я уже почти взвыла от злобы на саму себя, да побоялась Вовчика разбудить.
"Что делать? Что делать? Что делать?" - стучало в голове ритмично, больно, нудно и монотонно, и я наконец-то заснула.
На Павлушу моя дурочка дочка почти молилась. Влюбилась в него, как... я не подберу сравнение. Она дышала им, не могла спать и есть, если не видела его всего лишь несколько дней, она выворачивалась наизнанку и пыталась стать его копией. Я не знаю, что он с ней сделал, приворожил, что ли? Но Вера, моя умная и талантливая девочка, жаждала его одобрения и умирала от его критики, мгновенно воскресая даже от мелкой похвалы. А Павлуша относился к ней (по крайней мере, мне так казалось), как к заготовке, к податливому пластилину, мнил себя творцом, хотел сотворить из моей дочери свою поделку. Возомнил себя Пигмалионом, паршивец!
- Мама, я такая счастливая, когда он рядом, когда обнимает и целует, - призналась мне дочь.
Насколько я видела, Павлуша свои ласки строго дозировал и выдавал их, как поощрение, как лакомство дрессированной собачке.
"Перемыла бабушкин хрусталь в серванте? Умница, посижу с тобой рядом, небрежно поцелую в щеку, игнорируя жадные губы. Идеально выгладила мой костюм? Это уже тянет на большее поощрение!"
Мне казалось, он думал приблизительно так, хотя кто знает, что творилось в его башке. С огромным опозданием я попыталась внушить Верочке веру в себя, в осознание своей ценности, но все было тщетно. Дочь полюбила его больше своей собственной жизни, я думала, такое только в слезливых романах бывает. Такая любовь, которая не греет, выжигает, губит, неправильная любовь.
- Ну, что ты в нем нашла? Обычный, не сильно умный, хоть и старается казаться всезнайкой! Не красавец, не...
- Мама, я его люблю, понимаешь? Я не могу без него. Когда его вижу, меня к нему швыряет какая-то сила, я не могу сопротивляться.
- Вера, он тебе ни единого цветочка не подарил, ничего! Он не любит тебя!
- Ну и пусть. Я его люблю, этого достаточно, моей любви хватит на двоих!
- Нет, не хватит! Нельзя только отдавать, это неправильно, ты сгоришь!
- Я люблю его!
Она повторяла это снова и снова и я видела, Вера не врет и не обманывает ни себя, ни меня.
- Вера, давай таблицу составим?
- Какую?
- В одной колонке его положительные качества, во второй отрицательные и посмотрим, чего больше!
Когда я этот разговор пересказала Вовчику, он только пальцем у виска покрутил, у моего виска и по лбу постучал.
- Когда девица влюблена, логика пасет овец на дальнем пастбище. Какой список?
Муж оказался прав. Даже Павлушино занудство было записано в достоинство под видом дотошности.
Наверное, Веру спасли время и неприязнь Павлушиных родителей, они всерьез полагали, что дочка охотится за богатым приданым их ненаглядного сына: большой квартирой, завещанной ему бабушкой. Мы с Вочвиком только посмеивались. Наша Верочка пошла бы на край света за Павлушей, жила бы в шалаше или чуме, лишь бы быть рядом с ним. Не знаю, что с ней происходило, но она действительно не могла без него. А ему Вера была всего лишь удобна.
Прошло два года. Верочка закончила музыкальное училище и стала работать в музыкальной школе, Павлуша все также ее тиранил и не звал замуж. Брезговал, не дотягивала она до его высочайших стандартов. Мой Вовка оказался прав: надо было довести эту ситуацию до предела, чтобы она изжила саму себя.
Вера мне потом рассказала, что она действительно выгорела изнутри. Она так сильно, можно сказать, отчаянно любила Павлика, так боготворила его, закрывала глаза на все его недостатки и равнодушие, что сожгла саму себя. Я оказалась права: любовь нуждается в подпитке, во взаимности, а если ее нет, однажды в душе образуется пустота, которая вытесняет все чувства.
Верочка вернулась домой теплым осенним вечером. Она не плакала, и это напугало меня больше всего. Я сама шумная, немного истеричная, чуть что, сразу в крик или в слезы, а Вера как-то слишком спокойно пила чай и рассказывала коротко и без эмоций:
- Я вымоталась, у нас концерт, репетировали долго. Пришла домой, а Павел скандал устроил: ужина нет, брюки не глажены. Я ответила, что сильно устала, он знаешь, что сказал? Ты что, пахала, что ли? И так усмехнулся злобно и ехидно! Мама, как я была такой дурой? Он же не любит меня! Совсем! И никогда не любил, а я так унижалась, я так старалась завоевать его любовь, показать, что я его достойна, что я хорошая!
Я молчала, струсила, я боялась, Вера сейчас начнет обвинять меня и я не смогу вымолить ее прощение. Была ли я виновата в том, что она с радостью подчинилась мелкому, бездарному тирану? Моя ли в том вина, что я не научила ее ценить себя, свою личность? Была ли это судьба или воля случая? Я не знаю. Я струсила и ничего не смогла сказать, лишь погладила дочь по голове и когда она зарыдала, даже обрадовалась. Слезы, как я надеялась, смоют остатки пепла, в которую превратилась Верочкина любовь к этому паразиту Павлуше.
Она все равно страдала. Ждала его звонка, одно лишь слово могло бы вернуть ее, но Павел, мнивший себя царьком и божком, всем рассказывал, как он так и не смог сделать из Веры хорошую хозяйку. Послушать его, так он сам выгнал ее из дома, швырнув вслед не выглаженные брюки.
Окончательно Верочка излечилась сразу после Нового года, мы тогда решили испечь торт по новому, сложному рецепту и Вера поехала в большой магазин за марципаном (мне этот марципан покоя не давал с самого моего раннего детства, когда я прочитала про Щелкунчика и больше жизни хотела увидеть марципановую фигурку, а потом и съесть ее, конечно). Вернулась она веселая, нагруженная всякой дорогой всячиной и прямо с порога сказала, что видела Павлушу. У меня сердце так и екнуло, побоялась, что все начнется сначала.
- Ты представляешь, он стоял у кассы с полной корзинкой полуфабрикатов! Праздник только прошел, холодильники у всех забиты деликатесами, а у него замороженные котлеты и пельмени в корзинке! А рядом с ним такая краля, ногти длиннющие, глаза удивленные, брови рисованные, гууубыыы... - Вера расхохоталась, - а самое интересное, знаешь, что?
- Что?
- У него брюки, как будто бы их скомкали, а потом поплясали на них! Мятые, грязные и сам он какой-то потасканный.
- Так ему и надо! - я знала, что надо людей прощать, но что-то не хотелось мне быть снисходительной к этому молодцу.
- Так ему и надо, - повторила Верочка и добавила, - вот теперь точно все, мама. Я его когда с этой корзинкой увидела, мне так смешно стало и я почувствовала, что он мне также безразличен, как и твой марципан. Я съела немножко, он совсем невкусный, - снова засмеялась моя дочь, а я почему-то заплакала и сказала дочери, что я больше никогда в жизни не скажу ей слова поперек и что она у меня самая лучшая.
Я сдержала обещание, это было непросто, но я справляюсь. Я и сама не идеал и иногда такое могу сказать или сделать, что потом долго себя грызу за глупость. И без этих замечаний, указаний и критики, жить нам всем стало намного проще. Я до сих пор не знаю, как бы все получилось, если бы я не висела над дочерью коршуном и не тыкала ее носом в малейшую провинность. Случилось бы то, что случилось? Кто знает? Возможно, нам всем надо было это пережить. Ведь мы, в конце концов, отделались легким испугом и все закончилось хорошо. Нет, на самом деле, ничего не закончилось! Все только начинается!
Примечание-обоснование рассказа: когда я была маленькой, мне часто говорили, что я не люблю критику, со мной надо только вась-вась и гладить по шерстке. Я тогда всерьез полагала, что все взрослые от критики только в восторге, в отличии от меня, и только и ждут, чтобы их ткнули физиономией в ошибки. Пробуждение-разочарование были горькими, выяснилось, что взрослые критику воспринимают примерно также, как и я, только потом особо рьяным критиканам еще и ответить могут.
Когда я только зарегистрировалась в фб и стала читать известных блогеров, меня поразило, что они вообще не приемлют критику. "Не нравится, не читай" - так они писали. Я про себя тихонько возмущалась, думая, что каждый человек имеет право на свое мнение и что блогеры не правы. Как вы догадываетесь, у меня хватило чувства самосохранения не писать это в комментариях. Потом я и сама начала писать и почти сразу оценила группы в фб, которые стоят горой за авторов и не позволяют ни единого слова критики в адрес опубликованных рассказов.
А теперь вопрос: что можно считать критикой? Комментарии: "бред!" "не пиши, не твое" "мне не понравилось" и мое любимое: "что курил автор?" Это критика? Нет, это субъективное мнение. Я поначалу переживала и пыталась отвечать на подобные "критические" комментарии, я пыталась доказать, что это совсем не бред и что мне жаль, что рассказ не понравился. Я тратила время и силы, я хотела все бросить из-за того, что меня называли графоманкой, я спорила и пыталась оправдаться. А потом, внезапно, я поняла мудрость блогеров, не терпящих подобных вещей и тоже стала несколько авторитарным (на своей странице, конечно) автором.
Недавно зарегистрировалась на какой-то литературной платформе (честно, напрочь забыла название) и выложила там свой рассказ "Это я". Когда ты - новичок, к тебе, как правило, присматриваются, принюхиваются, читают тебя и уже потом начинают комментировать и знакомиться поближе. Каково же было мое удивление, когда уже через несколько часов, по одному рассказу и по моей старой фотографии, мне поставили диагноз, выразили "фи" и спросили замужем ли я, по причине крайней сдвинутости на кошках. Лишь один комментатор робко сказал, что, мол, человек только пришел и давайте узнаем его получше. Еще год назад я бы полезло в этот серпентарий, но сейчас мне дороже мои нервы. Их есть куда тратить. Рассказ я удалила, название портала забыла. Эта сказка, на мой взгляд, милая и добрая, вызвала негодование, гнев и глумление. Это критика? Нет. Нужна ли критика вообще? И вот сейчас я скажу страшную вещь, приготовьтесь. Я считаю, что критика нужна крайне редко. Как правило, человек, который реагирует на критику, сам себя "ест" за ошибки, а тому, кому все фиолетово, говорить что-то бесполезно.
Спасибо, что заглянули ко мне в гости. Навигация канала здесь.
