Знаю совершенно точно, что мама меня не хотела. Она сама как-то призналась. Странный разговор, скажете вы. Да. А произошел он потому, что мама переживала, что я ее …не люблю.
Это я тут наш сериал «Псих» посмотрела на днях. Там есть сцена о том, как мать, сухая такая и вся из себя модная старушка, сексолог, пришла к психотерапевту с запросом:
– Моему сыну 40 лет, я поняла, что я плохая мать и хочу это исправить.
– Вы были у меня лет десять назад и пришли к выводу, что психоанализ – развлечение для бездельников. А теперь вы хотите быстро решить все свои проблемы?
– Помню. Но у меня мало времени, поэтому да, скажу без прелюдий, что отношусь к вам потребительски и прошу помощи.
– Что ж, тогда без прелюдий. Вы хотели этого ребенка? Он был желанным?
Седая женщина горько плачет:
– Нет, к сожалению.
В общем, опять мама виновата в том, что жизнь ее сыночка – череда страданий. Ох, как же достали эти недолюбленные эгоисты, словами не передать. Жить им тяжело, себя понять невозможно, любить человека рядом – недоступный подвиг, терпеть чьи-то недостатки вообще за гранью фантастики. А тут еще родительница, которая «причиняет добро, о котором он не просил». Собственно, он и рожать себя не просил.
Жуткий перед женщиной стоит выбор, согласитесь. Никогда ведь не знаешь, каким будет сын или дочь. Сможешь ты его любить – ага, безусловно, как сейчас все требуют – или нет. Наверняка все видели матерей, которые так и не смогли. Это и единственных детей касается, и старших – младших.
Нас, к примеру, в семье было трое. Официально маминым любимчиком числился единственный сын: он был первенцем и рос беспроблемным ребенком в плане поведения. Средняя сестра была младше брата на четыре года. Живая, артистичная, упрямая, любительница приключений. Ребенок, которого родители всю жизнь хотели переделать.
Еще через девять лет родилась я – поскребыш. Тот самый, который должен остаться с родителями и быть их отрадой на старости лет.
У моего рождения было несколько причин: семья жила в трехкомнатной квартире с подселением, благодаря мне квадратные метры освободились, маме посоветовал родить врач из-за каких-то гинекологических проблем. Ну и последняя причина была самой лучшей – третьего ребенка очень хотел папа.
Мама не хотела никого. Но, видно, выбора у нее не было. С детства я знала, что вместо меня мама хотела мальчика. Что я часто болела и не могла ходить в детский сад, что испортила детство старшей сестре. Еще мама раз сто говорила, что всех запланированных детей надо родить до 30 лет, а потом это все тяжело физически (ей было 34, когда я родилась).
Не думаю, что она считала себя плохой матерью. Скорее, наоборот. Она и не была плохой. Да и кто в те годы задумывался о таких вещах? Мама делала для нас все, что могла, я это и в детстве понимала. Она всю жизнь служила мужу и семье. Пока отец служил родине – он был военным, мама растила нас практически одна.
Командировки у отца бывали и по полгода. Старшие росли в бараке, без удобств. Помочь молодой матери было некому: одна бабушка была уже в престарелом возрасте, вторая жила за 700 км. При этом мама всегда работала, никогда не понимала домохозяек. Словом, первые двое детей дались ей очень тяжело. Она знала, что третий тоже полностью ляжет на ее плечи. И больше рожать не хотела.
Но так случилось, что из трех детей именно младшая, нежеланная дочь была ей ближе и нужнее всех. Это полностью стало ясно, когда мы все выросли и я уже не жила с родителями. Кстати, уехать от них ─ было не просто моей мечтой с детства. Это была цель. Когда папа с мамой планировали мою свадьбу с сыном своих друзей или рассуждали о том, как мне останется квартира, ради которой меня сделали, я говорила:
– Нет, нет и нет! Я буду жить отдельно и по выходным приходить к вам в гости с внуками.
Так и вышло. Правда, каждый раз, когда мы приезжали, мама сетовала, что мы уехали и просила вернуться. Это продолжалось годами. Все телефонные разговоры начинались классическим:
– Да, мы еще живы. Помрем, вы и не узнаете.
Страдать от того, что отношения со мной недостаточно теплые, она начала довольно рано. Я была неласковой девочкой, маме в руки не давалась, как только стала ходить. Не помню, чтобы скучала по ней, когда уезжала в лагерь или лежала в больнице. Не помню, чтобы мне хотелось с ней поговорить. Помню, что любила, когда матери не было дома. Когда стала старше, она часто называла меня «Немко», потому что я умела молчать. С ней.
По-настоящему близка я была с сестрой. Наверное, поначалу маме это нравилось. А потом стало обидно. Когда я родила первого сына, мы около года жили с родителями и мама многократно напоминала:
– Теперь ты понимаешь, что растит ребенка мать, а не братья и сестры, которые были подростками.
Да, это правда. Только от этого понимания мы с ней не стали ближе. Она очень хотела максимально участвовать в моей жизни, но между нами всегда стояла невидимая стена. Мне это не мешало, а ей не давало покоя. И однажды она сказала:
– Ты так относишься ко мне, потому что я тебя не хотела.
Хотя мне казалось, что я никогда не относилась к маме плохо. Напротив, была ей благодарна и не понимала, чего ей не хватает. Теперь знаю: ее грызло чувство вины.
Сложная штука жизнь. И не надо рассказывать сказки о том, что мать любит каждого ребенка одинаково. Старается, да. Но возможно ли это? Не думаю.
P.S: Ставьте лайк и подписывайтесь на мой канал
