Григорий так и не вышел на работу. Он вообще редко выходил из дома. Когда Зоя и Янек пришли навестить его и Евдокию, то Григорий даже не вышел встретить молодых.
Зато Евдокия Степановна обрадовалась. Зоя заметила, что живот мачехи округлился, она стала ходить как-то вразвалочку. Зое даже стало страшно за мачеху, казалось, что та вот-вот сломается под тяжестью живота.
Поначалу Евдокия была весела, а потом расплакалась и начала жаловаться на Григория. Попросила детей пожить с ними, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— У Гришеньки за вас душа болит, за Макара. Он сказал, что ничего о сыне слышать не хочет. Макар дел наворотил. Приходил вчера следователь, рассказал, как Макар сбежал от конвоя, как напал на охранника.
Услышав про следователя, Зоя вздрогнула. Янек прижал её к себе, шепнул на ухо: «Не бойся родная, я с тобой, ты только моя! Никому никогда не отдам тебя, запомни это навсегда».
Но Зое всё равно было неспокойно, а мачеха продолжала:
— И тот сразу Богу душу отдал. Бабу с семью детьми вдовой оставил. Гришенька помогать им собрался. Все деньги у меня выудил. Собирается поехать к бабе той, помочь. А как же я тут одна? Мне только лежать велено. Я уже ни на что не гожусь. Даже молюсь всё время в постели. Молю Боженьку, чтобы он деток моих сберёг, сиротами не оставил. Джан приходит, слушает сердечки их. А они оба неугомонные, спать мне не дают. Я как корыто, ей Богу.
Пока Евдокия причитала, Янек шепнул Зое, что не против временно пожить с её родителями.
А Зоя даже засияла, ей очень хотелось помочь мачехе. На том и договорились. Перенесли в квартиру Кирьяновых свои немногочисленные вещи. И стали жить вместе. Квартира, которую Парамонов выделил молодым, пока пустовала. Лишь изредка Зоя и Янек приходили туда, чтобы остаться наедине. Зоя очень стеснялась любовных утех в квартире родителей. Казалось, что её жизнь словно на виду. Утром она боялась смотреть в глаза мачехи и отца.
Григорий как-то неожиданно повеселел. Приветливо встречал Янека с работы, а однажды даже пошёл утром с ним, решил-таки принять предложение Парамонова.
Вошёл в комнату начальника с опущенной головой.
Тот встретил Григория приветливо и произнёс:
— Григорий, ты же не виниться пришёл, ей Богу. И в ноги мне бросаться не нужно. Вижу, устал ты от безделья. Подумаю, куда тебя можно пристроить. А зять-то у тебя молодец. Далеко пойдёт. А ты ещё не хотел дочку за него отдавать. Да ты должен благодарить Бога, за то, что такие родственники у тебя теперь.
— Что с них взять, с родственников, шляхтичи одним словом, — проворчал Григорий.
— Ну не лукавь, не лукавь. Зря указываешь на национальность. В любой породе есть шакалы. Уж поверь мне, я их много повстречал на своём веку и встречу ещё немало. Когда я споткнусь, их станет ещё больше. Шляхтич Янек, или не шляхтич, он человек, прежде всего. Умный человек, трудолюбивый, любознательный. Вот и радуйся, что такой встретился на пути Зои. Прохора-то сын совсем пропал. Видели его в непотребном состоянии, пытался я ему помочь, да никак. Протрезвел и сбежал. Вот руки у меня и опустились, буду нужен, сам явится. А не явится, то я не обязан пьянь каждую из-под забора обхаживать. Я итак даю очень много шансов всем, кто этого не заслуживает.
Григорий принял это на свой счёт и затеребил край рубахи.
— Да не про тебя это, Григорий, не бери близко к сердцу, у меня хватает душегубов.
Парамонов помолчал, потом продолжил:
— Могу тебя помощником к зятю поставить, научишь его уму разуму, расскажешь, что да как.
Григорий удивлённо взглянул на начальника и произнёс разочарованно:
— Что же это я, работать с мальцом неопытным буду?
Парамонов поменялся в лице, повысил голос:
— А как ты хотел, Гриша? Когда ты пил как взрослый о последствиях думал? Молчишь… Учись теперь сноровке у зятя своего. Ещё спасибо мне скажешь. Не могу я тебя вернуть на прежнее место, принципы у меня такие. Нет добра в пойле, что ты в себя влил. Руки-то трясутся! Так что выбирай: или к зятю, или на все четыре стороны. Но тогда больше не приходи. Последний твой шанс уйдёт вместе с твоим отрицательным ответом.
Григорий слушал молча, он понимал, что Парамонов говорит правильные слова, но стыд охватил его.
— Как же я, человек с высоким образованием, знающий язык иностранный, умеющий делать то, что не умеют другие, буду на побегушках у зятя? — произнёс он. — Да надо мной смеяться все будут. Позор, да и только.
— А когда заливал себе в рот, стыдно не было? Вокруг тоже были люди, они все тебя знали! Любая работа уважаема от уборщицы до начальника, — Парамонов говорил громко, уже начинал раздражаться.
— Хорошо, — сказал Григорий, — мне семью всё равно кормить надо.
— Ну вот и славно, — ответил Парамонов уже тише, — жду тебя завтра. Получишь одежду, распишешься за безопасность, Янек всё тебе расскажет. Завидую я тебе Гриша, какой зять, какой зять…
Григорий кивнул и вышел из кабинета.
За вечерним ужином Григорию показалось, что Янек стал каким-то важным. Обида захлестнула его. Встал из-за стола, оделся, вышел на улицу, бежал, спотыкаясь до харчевни, залетел туда, попросил наливку. Как только кружка с заветной жидкостью оказалась в его дрожащих руках, он выронил её. Выругался громко, и не заплатив, выбежал из харчевни. Хозяин догнал его, потребовал оплатить. Григорий бросил в него свернутые в трубочку бумажные деньги и побрёл домой.
Пока шёл, дал себе слово, что больше ни за что на свете не станет пить.
Дома все были встревожены. Евдокия стояла у двери с полотенцем, приготовилась отхлестать мужа. Замахнулась, Григорий поймал её за руку, она неожиданно выронила полотенце. А он обнял её и поцеловал.
— Трезвый я, Дунечка, самый трезвый человек на свете, — произнёс он. — Я воздухом подышать хотел, душно у нас, Дунечка, а там весна наступает. Завтра пойдём с тобой на прогулку, как с работы вернусь.
Потом обратился к Янеку:
— Спасибо тебе, сынок, за то, что полюбил Зою. Сработаемся вместе, а там глядишь, и внуков подтянем, будет династия мельников.
Евдокия светилась от счастья.
Продолжение тут
В описании канала есть ссылка на библиотеку моих рассказов.
Спасибо, что вы со мной!
