Наташа так ни разу и не сняла свою строгую сестринскую шапочку, надвинутую до самых бровей. По-прежнему я видел только её тёмно-карие глаза. И поговорить нам не удавалось. Но теперь, когда я узнал её и она поняла это, мы смотрели друг другу в глаза и знали, что в эти секунды мы думаем об одном и том же… и вспоминаем то далёкое лето, когда на берегу Северского Донца цвёл клевер, чистый и мягкий, – такой, что ходить по нему обутыми было просто немыслимо. И я по-прежнему стеснялся, когда она делала мне перевязку, но всё же сегодня утром взял её ладошку в свою… И даже дыхание затаил: все эти дни её ладони казались мне сильными и решительными, порой жёсткими и беззастенчивыми – когда перевязывали рану внизу моего живота. А сейчас они были совсем беззащитными. И в строгих тёмно-карих глазах мелькнула растерянность.
-Наташа!..
Она всё же освободила ладошку из моей руки – чтобы на секунду прижать к ресницам тонкие пальцы…
После утреннего обхода Володька Бирюков отвернулся к стенке, горестно вздыхал и от обиды снова уснул: сегодня подполковник Беловодов долго осматривал Володькин голеностопный сустав, молча хмурился. Больше не говорил про дискотеку и про то, что медсестра Наташа оценит Володькино умение в танцах…
Наташа склонилась ко мне, коснулась губами моих коротко стриженых волос:
- Девятый год с того лета… Целая вечность прошла… а ты не изменился, Сань, – задрожала Наташина улыбка. – А меня ты и не узнал. Значит, я сильно изменилась?
Я снова взял Наташину ладошку, поднёс её к губам. Объяснение выходило сумбурным:
- Не то, чтобы не узнал, Наташ… Ты тогда в девятый перешла, и я просто не мог поверить, что теперь ты взрослая… Не ожидал, что встретимся мы вот так,– кивнул я на своё перевязанное плечо с ключицей и живот. Если честно, помню смутно, как мужики доставили меня сюда с берега… Тебя увидел – перед глазами замелькало то лето… но с такой шальной скоростью, что я не успевал ухватиться ни за одно воспоминание… А когда подполковник Беловодов Наташей тебя назвал… я понял, что это ты.
… Наташкины отец и мать ушли в Луганское ополчение сразу после первого авиаудара всу по Луганску. Оба погибли в то же лето, в боях под городом с таким красивым названием – Счастье. Наташкина крёстная собиралась к родственникам в Ростовскую область. Натаху забрала с собой, но уехать не удалось: трассу на Краснодон, к границе, обстреливали беспрерывно, поэтому выбора у людей не оказалось – либо остаться в городе, который тоже находился в то лето под постоянным обстрелом из фронтовой артиллерии, либо погибнуть на трассе при выезде…
Под Счастьем, под Станицей Луганской и Славяносербском свирепствовал батальон украинских националистов «Айдар». Наверное, ещё не найдены такие слова, чтобы рассказать о карательных акциях «айдаровцев» в городах и посёлках на луганской земле… Сам Луганск в это первое лето войны находился в блокадном кольце украинских карателей: в городе не было света, потому что взорваны линии электропередач, не было воды, хлеба, самых простых продуктов – всу не пропускали в город машины с продовольствием.
- Я ещё с того лета не могу видеть пролитую воду, – призналась сейчас Наташа. – Однажды как-то удалось завезти в город бочки с водой – столько людей собралось!.. И тут же начался обстрел – всу стреляли прямо по этим бочкам с водой. Я тогда впервые увидела, как погибли люди. Крёстной помогала перевязывать раненых. Потом крёстная стала работать санитаркой в госпитале, и я с ней работала. Со склона холма под Луганском – помнишь его?.. – украинские танки били прямой наводкой по жилым кварталам Луганска, по девятиэтажкам, раненых было так много, что помощь даже такой сопливой школьницы, как я, была просто необходима. Так что не я профессию выбрала, а она меня, – усмехнулась Наташа.
Когда мы учились в школе, Наташка говорила, что обязательно будет учительницей физкультуры…
Наташа подошла к Володьке, поправила одеяло. Устало сняла беленькую сестринскую шапочку – впервые за это время. Совершенно прежние тёмные колечки волос вдруг рассыпались по плечам, и у меня вырвалось:
- Наташ! Ты ничуть не изменилась! Будто не было этих восьми лет!
Но они были – восемь лет войны в наших луганских и донецких городах, в наших степях и балках… Бесконечные окопы неузнаваемо изменили степи, и стоят в балках вековые дубы с обугленными стволами. И всё равно: на девятом году войны по краям окопов расцветают воронцы и бегут за ветрами ковыльные волны.
…А мы с Серёгой Калашниковым всё же поступили тем летом в горный техникум. Радовались, что теперь мы не школьники, а студенты – в скором времени, значит, шахтёры. Учебный год, правда, начался непривычно – только в октябре. Да и учились с такими перерывами, что всякий раз было непонятно, закончится ли этот перерыв…
В один из таких непредвиденных перерывов в учёбе мы с Серёгой подумали об одном и том же. И лишь по взглядам… и по стуку сердец поняли друг друга: какая теперь учёба. Потом доучимся, после войны. Мы же не знали, что война эта – не на месяцы, а на долгие годы, поэтому и решили: сейчас рванём на позиции, к ополченцам, а учёба никуда не денется.
На основе шахтной охраны «Краснодонугля» был создан батальон «Русь». Туда мы с Серёгой и двинули. Не успели толком почувствовать себя ополченцами, как хмурый дядька – из краснодонских шахтёров – распознал в нас сбежавших из дома школяров. Дядька не долго думал: надрал нам уши, посадил в порядком потрёпанный «газик», что, вероятно, служил дядьке не меньше, чем БТР-ом, и доставил нас прямо к директору техникума – нам с Серёгой пришлось признаться суровому дядьке, откуда мы, такие ополченцы, взялись…
Мы с Калашом тогда не знали, что нам, пятнадцатилетним, войны впереди хватит сполна…
…О Серёге Наташа не говорила, а я вдруг понял, что боюсь спросить у неё про Серёгу Калаша… Я помнил, как тем летом случайно услышал их с Наташкой данное друг другу полудетское обещание: я тебя никому не отдам…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»
