Я видел странный сон, что я бегу от берега. И там, на берегу, стояли люди и кричали дети. Горели корабли и лаял пёс. И каждый формулировал вопрос, но спрашивал у неба каждый третий: куда бежать, особенно сейчас. Здесь весело, здесь римская свеча, на завтрак кофе, новости на ужин. И если не считать отдельных лиц — смутьянов, недоумков и тупиц — на том конце ты никому не нужен.
Плохой пример ты подаёшь спиной. Но кто-то всё же побежал за мной. Я слышал их дыхание и топот. Их явно было меньше, чем толпа. Не причитали — я могу упасть, не ныли, подворачивая стопы. Кого-то нёс, кого-то утешал, но мы бежали, ускоряя шаг и не сбивая темп, по крайней мере. На берегу уже пылал причал. Мэр устранился, лодочник молчал, создатель хлеба пёкся о карьере.
Не каждый формулировал ответ. Потом вдали увидели мы свет, мерцающий, неяркий, непарадный. Какой был день? По-моему, четверг. Навстречу вышел добрый человек, сказал: ну, молодцы, теперь обратно.
Зачем-то улыбнулся широко. Вздохнув, обратно двинулись пешком: художники, рабочие, прохвосты. Гуськом по бесконечному мосту. Попутно постигали простоту, беспамятство, забвение и звёзды.
На пристани стояла тишина. Давал ребенок голубям пшена, и проявляли голуби сплочённость. Следы пожара убирала мать из секты обречённых понимать, вообще не проклиная обречённость. Ни смерти, ни границ, ни рубежа. Что будет с теми, кто не побежал? Приснятся ли им сны про человека? Про свет? Прознал — истопники судьбы готовят спички, керосин и лбы. Планируют поджечь дома и реку. Они всегда считали свет огнём, горланили: в дугу тебя согнём. Да хочешь — бегай. За вином, по кругу. Лабазник с девяти до девяти. Фонарь возьми — дорогу осветить. Мы видим сны, печальные, но в руку.
А дальше — больше. Правда, не само.
Вчера они разрушили мой мост. Вон те ребята, и вот эти трое. Владелец лодки утопил весло. А я из касты неудобных слов.
Я строю новый. Кажется, построю.
