Я решил вернуться к рассуждениям на тему изменений в работе психоаналитиков в эпоху карантина, о переходе к практике онлайн сеансов, вдохновившись тем фактом, что в психоаналитической Школе эта дискуссия сейчас в полном разгаре.
Итак, главный вопрос: можно или нельзя?
Мне же кажется, что вопрос скорее не в том, может или не может что-то делать психоаналитик, а в том - что же такое на самом деле психоанализ.
И ещё, я бы хотел немного поменять перспективу: проблема не в том, что настоящий момент характеризуется резким увеличением числа обращений за консультациями онлайн, а в том, что текущая ситуация как лакмусовая бумажка проявляет вечно присутствующий в аналитическом сообществе соблазн покинуть полученное в наследство от Фрейда кресло аналитика и воспользоваться новыми формами социальной связи.
Ведь на самом деле через всю историю психоанализа, с момента его открытия, красной нитью проходит дискуссия о предательстве завещания Фрейда. По сути, вся последовавшая за открытием психоанализа история бесконечного расширения многообразия фауны психотерапий можно представить как историю отхода от фрейдовский практики: Юнг - забвение фрейдовский сексуальности, Райх - забвение запрета на телесный контакт, Анна Фрейд - забвение языка, и т.д.
«Завещание» Фрейда, а обьектом его завещания всё же является сам психоанализ, многими трактовалось вполне себе религиозно, то есть как система запретов и правил. И дискуссию об онлайн консультациях соблазнительно мыслить в терминах нарушения запрета. Но, простите, никакого запрета здесь нет, и хотя бы потому, что во времена Фрейда такого рода социальных связей вовсе не существовало. Я бы даже здесь вспомнил одну историю нарушения «запрета», которая, правда, при этом не была историей предательства наследия Фрейда: это история конфликта в психоаналитической среде, когда Лакан начал практиковать свои «короткие» сеансы. Так вот, и это важно, у Лакана, с его «короткими» сеансами, возникли проблемы не с пациентами, а с психоаналитиками. Им, психоаналитикам, не нужен был акт аналитика, прерывающего сеанс, им нужен был «кадр», «сеттинг», то есть на самом деле устройство, которое, как им казалось, гарантировало связь с пациентом, изымая из неё живое аналитика, ставя на это место механизм, безличные правила.
Почему связь? Потому что психоаналитик приходит в качестве особого, дополняющего партнёра. По причине того, что всегда что-то не складывается на работе, с семьёй, любовницей, женой... возникает необходимость в ещё одном партнёре, +1, который бы стал восполнением в том месте, где что-то не складывается, где другие партнёры терпят неудачу.
Часто звучит критика, что психоаналитики рано или поздно вынуждены будут «измениться», ибо меняется мир человеческих взаимоотношений, их форм и средств. Кстати, хороший вопрос, меняется ли мир, что здесь меняется?
Я отмечу только две вещи:
Если во времена Фрейда, как это дал нам понять Лакан, в том месте, где происходила неудача в сексуальных или любовных отношениях, приходил на помощь язык, который выступал в качестве дополнения, восполнения в том месте связи, где претерпевалась неудача. То сейчас появляются новые инструменты, возможно даже слишком эффективные, это... скажем так, «тиндер» (я использую здесь это слово как нарицательное). Он предлагает не просто вспоможение в установлении отношений с партнёром, он - сам партнёр. Он заключает в себе не женщину, но некое множество, которое ты можешь перебирать одним движением пальца. Он предлагает интерфейс, то есть на самом деле по сути форму связи, которая идеально, прекрасно работает, пока вы не совершили глупость и не решили встретиться «вживую». Есть множество форм таких тиндер-отношений, с которыми сейчас часто приходится иметь дело в кабинете, где находится способ так или иначе сохранять дистанцию с партнёром, инструментализируя связь.
Второе, оно связано с первым. Современный человек одинок, и это одиночество уже стало притчей во языцех. О нём любят говорить как о симптоме, который должен быть вылечен неким присутствием (например какого-то пси). Но интересно вот что: подумать об этом одиночестве как о форме форклюзии, то есть непризнания совсем иного фундаментального и неустранимого одиночества, связанного с тем, что тело субъекта Одно - для него не существует сексуальной связи с иным телом, что выражено в известной формуле «сексуальной связи не существует». Факт присутствия этого тела, тела наслаждающегося, коим обременён человек, является краеугольным камнем психоанализа, а «говорящее существо» (не индивид, не Эго, даже не субъект) - вот тот, кого принимает в своём кабинете аналитик. И, если и существует что-то отличающее психоанализ от прочих практик, то это тот, с кем только психоанализ и имеет дело: говорящее существо.
В тиндер-психотерапии же, связь всегда существует (неслучайно она часто порождает эротоманию), точнее, она всегда существует в присутствии строго технических проблем связи, которыми всегда можно оправдать лёгкие нестыковки. Данный пункт требует пояснения, и я пожалуй приведу пример. Это будет также поводом напомнить о ещё одном завещании Фрейда, которому тоже очень сложно следовать и потому всегда есть соблазн предать: Фрейд завещал аналитику молчание. Недавно в своём собственном анализе я столкнулся с этим молчанием по-новому: мой аналитик был нездоров и вызывал мои опасения, и вот когда на сеансах он долго молчал, меня пронзала острая тревога - а не умер ли он? В подобных обстоятельствах мне самому приходилось слышать от своих пациентов: «Я сегодня так скучен, что вы заснули?» Другими словами: когда из-за молчания, мне, как пациенту, начинает казаться, что что-то начинает не клеиться в моих отношениях с аналитиком, то это происходит через неожиданное появление его тела: он уснул, он умер - связь прервалась...
Одна коллега рассказывала о своём опыте анализа по Скайпу. Причём, чтобы совсем было похоже на правду, она ложилась на подобие кушетки у себя дома, и в головах, там, где обычно сидит аналитик, устанавливался компьютер с включённым Скайпом. И вот, во время сеансов, когда, как ей казалось, аналитик молчал слишком долго, она приподнималась на локте и проверяла индикатор соединения WIFI. То есть там, где в анализе возникает тело, как причина невозможности связи, в тиндер-терапии возникает Другой связи электронной, которого всегда можно наладить.
Вернёмся к вопросу о запрете.
«В Бреере не было ничего фаустовского», он спасовал: совершив открытие, что отношения с пациентом окрашены сексуальностью, он решил с этим больше не связываться. Фрейд же не пасует, и в этом самом месте брееровского дезертирства вводит то, что часто называют «правилом абстиненции» и сводят опять же к запрету, запрету на телесный контакт между аналитиком и пациентом. То есть как будто Фрейд, конечно, не спасовал, но подстелил себе соломки в виде защищающего «правила абстиненции». На самом деле всё с точностью наоборот, за этим скрывается совершенно иная логика: запрет, о котором идёт речь, есть не запрет, а отказ аналитика интерпретировать сексуальное, возникающее в отношениях аналитик-пациент в терминах требования, на которое можно дать прямой ответ. Благодаря этому, сексуальное меняет свой статус, оно становится одновременно тем, что всегда возвращается в ходе аналитического лечения, и что также определяет его логику и направление. Я хочу это подчеркнуть: не запрет, а некий отказ, отказ самого аналитика, который отсылает к вопросу о его желании, проясняющемся в ходе его собственного анализа, что не ставит запрет на сексуальное, но даёт ему место. При этом сам аналитик, как человек, как любой человек, конечно испытывает соблазн видеть на этом месте запрет, как универсальный способ обходиться со своим желанием, одновременно позволяющим это желание игнорировать. Другими словами: запрет как скрытый способ дезертирства, ведь стоит признаться, во всех нас не так уж много фаустовского.
Поэтому для самого себя я этот вопрос, пожалуй, переформулирую так: как можно иногда провести онлайн-разговор (не сеанс) с пациентом, находящимся в анализе, при том, что это есть та форма связи, от которой аналитик отказался.
