О том, как перевод в СССР отразился на литературе и об абсурдности работы переводчиков.
У каждого есть свой любимый переводческий ляп, который вызывает бурю эмоций. Например, попробуйте произнести в сообществе поттероманов словосочетание «Злодеус Злей», а потом быстро-быстро убегайте, чтобы вас не задело взрывной волной.
Вроде бы во многих странах есть традиция адаптировать имена. Когда-то это происходит хорошо, когда-то – отвратительно. Но в нашей стране проблема так остро стоит потому, что чисто переводческая традиция стала элементом идеологии и сейчас у нас пытаются сохранить традицию адаптации имён не там, где это нужно, а всех подряд. Почему это произошло? Давайте разберемся!
Слово живое и мертвое
Для многих знакомство с теорией перевода начинается с книги Норы Галь «Слово живое и мёртвое». Это прекрасное пособие, которое помогает научиться делать фразы проще, более личностными, но когда речь заходит о теории перевода, вдруг восхищённых книгой становится меньше.
Галь настаивает, что имена обязательно надо переводить. Фу, говорит переводчица, как можно делать сноски в тексте. И вместо одной сноски предлагает засорять сознание читателей выдуманными словами. Так Бекки Шарп она предлагает переводить, как Бекки Востр. При этом переводчица совершенно не ощущает, как будет карябать своей искусственностью эта придуманная фамилия – читатель не поверит ни персонажу, ни тому, что будет происходить в книге.
Иногда её желание заменять иностранное слово русским (или уже прижившимся до того, что стало русским) нельзя объяснить логически. Проблему – задачей, шанс – надеждой, момент – минутой. Но ведь «шанс» и «надежда» – это даже не синонимы, что уж говорить о других словах, у которых разные коннотации (сопутствующие значения).
Давние споры переводчиков. Так о чём же они были?
Одна из самых интересных книг по истории перевода – «Поверженные буквалисты» Андрея Азова приоткрывает завесу. Всё началось в начале двадцатого века, когда в издательстве «Всемирная литература» потребовалось научить новых сотрудников переводить. Тогда в 1918-ом году Николай Гумилёв и Корней Чуковский выпустили брошюру, где сформулировали принципы перевода, причём их подход был самый буквалистский – читатель не должен чувствовать, что переводчик вообще существовал, он должен ощущать всю прелесть оригинального текста.
Но уже в тридцатые СССР стал отгораживаться от остального мира. Делать переводы похожими на оригинал означало «преклоняться перед западом». Общего культурного пространства не существовало, Англия представлялась советскому человеку настолько же неизвестной и сказочной страной, как Тридевятое царство. В то время и возникла традиция сочинять из русских существительных «зарубежные» имена и вместо «языка автора» использовать «язык переводчика».
В пятидесятых годах, когда началась оттепель, переводчики попытались восстановить позиции и от упрощения «понятно для всех» перейти к «сохранению стиля автора». В конце концов, далеко не всем нравилось в книгах разных авторов читать одни и те же стилистические приёмы одного и того же переводчика. Да и обстановка создавалась благоприятная, так как из-за запрета печати многие талантливые литераторы, например, Анна Ахматова, уходили работать переводчиками.
Теория Кашкина
Однако, на защиту «старых традиций» стал такой переводчик, как Иван Александрович Кашкин. Собрав вокруг себя группу поклонниц-переводчиков, он стал обвинять любого, кто отходил от традиции «социалистического перевода» в идеологической измене и едва ли не в предательстве государства. О какой новой традиции перевода можно при этом было говорить? И хотя мир сближался, создавалось общее пространство значимых форм искусства, переводчики старались отдалить СССР от других стран.
Так ли уж плоха теория «социалистического перевода»?
Ведь переводчик должен понять, что хочет сказать автор и именно этот смысл привнести в книгу – это ведь ровно то же, что и общемировая традиция «художественного перевода». На самом деле нет. Демонстрация того, как старался переводчик, стала самоцелью. И «понял идеи автора» стало равняться тому, что переводы делали книги как можно более не похожими на оригинал.
Пусть смена имён наиболее заметна, но «правили за автора» и иными способами. Считаете, что переводчики лучше поняли автора, когда перевели Багира и Филина, как женских персонажей – Багиру и Сову?
Так у Киплинга очень мужское произведение, где мужчины сражаются, а женщины только защищают детёнышей. И если Багира привнесла в произведение струю (совершенно несвойственного Киплингу) феминизма, то смена Заходером гендера Филина – не поддаётся объяснению вообще. Первое появление женщины в Зачарованном Лесу Кенги вводит мальчишеский мир игрушек в ступор, пугает их, заставляя задуматься о вещах, которым нет места в детском мире. Как считаете, поняли переводчики замысел авторов или привнесли свой и плевали на оригинал?
Перевод имён принял истеричный характер. Если есть имя, его надо перевести! Совершенно не ясно, зачем переводить сову Хедвигу (вполне существующее имя) как Буклю. Ещё больше пугают многочисленные переводы Толкина. И даже не то, что злополучную фамилию Бэггинс всё пытаются связать с сумками, торбами и пакетами, а то, что переводят даже эльфийские имена, которые странно звучат и для англоязычного читателя. Неужели переводчики не слышат сами себя, когда Глорфиндейла переводят как Всеславура, а Лютиэнь пытаются передать, как Лучиэнь, связав с русским словом «луч»?
Вывод
Адаптация имён, разумеется, нужна. Тем более, если имя выдуманное и на нём завязана характеристика персонажа. Но и понятна реакция читателей, так как за многими переведёнными именами стоит не желание переводчика сделать текст более удобным, а снова притвориться, что других стран не существует.
Есть мнение, что хорошо переведённый текст должен звучать так, будто его написали на родном языке читателя. Но не стоит забывать, что текст писал человек с другим менталитетом, выросший на других сказках и мультфильмах, связывавший эльфов с кельтскими и финно-угорским фольклором, а не со славянским язычеством. Так что перефразируем: читатель при чтении переведённого текста, должен почувствовать, что внезапно выучил чужой язык, на котором всё теперь понимает.
А какие казусы с переводом имен в литературе встречались вам? Делитесь в комментариях!
До новых книг!
Ваш Book24
