Тут, по логике, должно быть красочное описание прибытия паровоза в город Могилёв и моих впечатлений о первых днях службы. Но связное изложение событий и фактов давно стало мне недоступным (о чём я упоминал ранее), потому предлагаю перенестись сразу на полтора года вперёд и послушать очередное заунывное сказание, не имеющее никакого смысла и скрытого подтекста.
Занесённый волею судеб и государевой необходимостью в столицу Урала, к окончанию пребывания в рабоче-крестьянской я начал испытывать некое томление духа, свойственное практически всем бойцам второго года службы. У одной категории военных это выражалось в усиленном жопорвачестве, с целью уехать домой в первую партию. Другие погружались в сладкую жизнь, полную самовольных отлучек и употребления спиртных напитков. Кто-то начинал выдумывать изощрённые издевательства над молодёжью. Короче, много способов было по нивелированию и сублимации сего томления. Я выбрал путь диссидентства и правдоискательства.
Например, на комсомольском собрании, посвящённом разбору пьяного залёта рядового Котелаидзе, происходит горячее выступление замполита, о том, что, учитывая борьбу с пьянством, начатую М.С. Горбачёвым, употребление несовместимо с пребыванием в рядах ВЛКСМ и тем более в рядах КПСС. Посему необходимо очистить ряды нашей первичной организации от всякой пьяни и шушеры. Такова в данный момент политика партии и правительства. И вроде собрание молча сжёвывает сию сентенцию, зная, что протокол уже два дня как готов и там русским по чёрному написано: "объявить строгий выговор" и никакое исключение залётчику не грозит. Но тут это самое томление духа завладело моим сознанием и речью и вот я уже заявляю с высокой трибуны, что ежели следовать политике партии и правительства в святой борьбе с зелёным змием, то и многих офицеров и прапорщиков следует исключить из всяких рядов. Потому что невзирая на всякую политику бухают практически все и некоторые даже во время несения службы. Такой вот я академик Сахаров и Даниэль с Синявским в одном флаконе.
Это Даниэль и Синявский. Тоже диссиденты. Взято из открытых источников. Хотя можно было написать, что личный подарок от Синявского.
Надо сказать, что мой спич имел колоссальный успех и широко обсуждался среди рядового и командного состава части. При этом были такие, кто воспринял мои слова буквально в свой адрес. Воспоследовали всяческие гонения и репрессии. Я, как и подобает идейному правдорубу, продолжал высказывать дерзкие мысли и проповедовать крамольные идеи. В ответ следовали новые репрессии.
Полностью отдавшись всепоглощающей борьбе с мировым злом, я и не заметил, как подкрался весенний приказ министра обороны.
Не прошло и недели с этой знаменательной даты, как всем стали известны совершенно секретные сроки увольнения. Напротив моей фамилии стояло "23 июня". Когда осознал, что ещё почти три месяца нужно будет стойко переносить тяготы и лишения, унывать не стал, а бодро двинул в медкабинет, с книгой записи больных подмышкой. Там продемонстрировал военврачу майору Морозову незаживающую болячку от фурункула на левой ноге и добился записи об освобождении от занятий и работ. Той же записью мне даровалось право на повсеместное передвижение в тапочках. Всеми этими привилегиями я не замедлил воспользоваться. И до заветного июньского дня я перевоплотился в тихое, безобидное привидение. В призрак, обитающий в тёмных углах, боящийся дневного света и громких звуков. Ещё пару недель всевозможное командование пыталось привлечь меня к выполнению воинского долга, но я лишь тихо вздыхал в ответ, демонстрировал незаживающую язву на ноге и, шаркая тапочками, удалялся в сторону чипка. Вскоре ко мне привыкли, как к ежедневному природному явлению, и перестали замечать.
