Елена Воздвиженская

Дедко Евсей затянулся трубочкой и шалаш наполнился травянистым терпким духом. - У тебя и табачок будто вовсе не так, как у других мужиков пахнет, едко, а словно благовонием, как вот ладаном в храме, - подивился Петруша. - Дак то травы на лугу под дождичком благоухают, а тем паче ночь на дворе, а ночью всё иным чудится, - усмехнулся старик, вздохнул, задумался. - Была у нас в деревне семья. Поставили они избу, жить стали, - заговорил он неспешно, - А после и пошло, вот эдак, как у вас. И что оказалось?...

Только что бывшее ясным небо заволокли тяжёлые низкие тучи. Скрылись за ними россыпи звёзд и Млечный путь. Заморосил мелкий колючий дождик. - Ну, скворчата-пострелята, хватит на сегодня историй, бегите-ка по домам, покуда дождь не разошёлся, - дедка Евсей, поднялся, оглядел небосклон, - Чую, гроза надвигается. Лошади беспокойно переговаривались тихим ржанием, прядали ушами, собираясь ближе к людям. Костёр тускнел, пламя его превращалось в размытое пятно. Очертания леса смазывались в одну сплошную непроглядную тьму...

- Дедко, нешто и вправду Прохор-то с сыном своим на бережку сидел? – Полюшка в задумчивости прикусив кончик косички, глядела на старика большущими глазищами, в которых плясали искорки костра. - Об том и сказ дальше будет, нетерпеливые вы мои, - дедка Евсей отпил молока из крынки, прокашлялся, подбросил в костёр хворосту. - Мартынка-то, знамо дело, быстро по деревне весть разнёс, чем по ночам Прохор у реки промышляет. Да только люди двояко отнеслись – одни задумались, другие отмахнулись, мало ли что пь...

Налетевший невесть откуда ветер всколыхнул пламя костра, закружил-завертел вихрем стожок травы у шалаша дедки Евсея, разметал россыпью, и умчался прочь – к тёмным пикам елей на опушке, загудел в лесу, застонал, заплакал. Тут же, вторя ему, захохотал из чащи филин. Дети притихли, прижались друг к дружке. - А чего это он, дедко? - Филин-то? А скликает тёмную братию на поляну. Ведьм да бесов, всякую нежить да духов лесных. - А к нам они не подберутся? - Не пужайтесь, не посмеют они к нам сунуться. Только...

Весёлый тёплый ливень промчался после обеда над деревней. Пробежал звонкими шагами по ступеням крылец. Постучался в окна. Разродился раскатами грома и вспышками молний над садами. Умыл дочиста запылившуюся листву берёз, вязов и рябин. Освежил луга и поля с золотой пшеницей да рожью. Рассыпал по изумрудной траве-мураве бесчисленное количество дождинок-самоцветов, что вспыхнули разноцветными огоньками, стоило только солнышку выглянуть из-за туч, едва те разогнал ветер. Тут же защебетали наперебой притихшие...

Хмурой и унылой вереницей потянулись серые дни, похожие один на другой. Дороги расквасило окончательно. Не переставая, лил из разверстых небесных хлябей то дождь, то град, то сыпал первый робкий снег, и тут же таял, падая в грязные рытвины дорог и полей, превращаясь в месиво. Кажется Сам Господь прогневался за что-то на людей. В избе было тёмно и уныло. Стонали по ночам старые стены, вздыхали половицы, всхлипывали ступени крыльца, погружённые в разлившуюся во весь двор лужу. На окна налипли бурые...

- Шло время. Быстрокрылое оно, что стайка мотыльков, крылышками помашет-помашет, ан – и уж нет их, разлетелись все вроссыпную. Так и годы, - дед Евсей вздохнул, помешал в костре палкой, подгрёб угли, задумчиво глядя на языки пламени и то ли продолжая сказку, то ли вспоминая собственную жизнь, - Сначала вроде луга цветочного, над которым бабочки порхают – все они затейливы, антересны, кажна по-своему, и мно-о-ого их. И ты имЯ любуешься, хлопаешь в ладошки и кажется тебе, что енто лето никогда не кончится...

Скорёхонько домчал нарочный Настасью с матушкой до села. Промелькнул перед глазами перелесок, весь запорошенный инеем, и речушка с горбатым мостиком, деревенские избёнки в снежных шапках и бабы, закутанные в пуховые платки, идущие по воду с коромыслами. Едва только румяное солнце встало в морозном тумане над миром, как показалась впереди, в мягкой дымке, и барская усадьба, к которой вела длинная аллея с коваными чугунными вратами. Настасья испуганно прижалась к матери, глядя на белокаменное крыльцо добротного высокого дома, изукрашенное четырьмя высокими колоннами...

Вот и запорхали за окнами белые мухи, кружась в воздухе и медленно падая с небес на землю, укрывая её пышной периной, украшая искусным нерукотворным кружевом плетни, наличники, деревья и кусты, налепляя под крышами снежные гирлянды и возвышаясь шапками на лавках да завалинках. Матушка-зима пришла. Вдовица была довольна. Нынче щедро заплатил барин за труды, не придётся им с дочкой голодать в зиму. Имелись у них и свои припасы, и купленные в селе мука, крупа, мясо да сало. Работы теперь поубавилось...

Тихо-тихо, бережно и нежно качала небесная колыбель в своих ладонях земной шар, такой большой, что хватает на нём места всем живущим на нём людям, и такой махонький, что держит его необъятная Вселенная в своих руках, будто мячик – лёгонький и невесомый. А сколько таких мячиков у неё? Одни ли мы среди этих звёзд? Един Бог ведает, Творец всего сущего… Детишки, собравшиеся у костра, наелись досыта, пригрелись, разморились и теперь наслаждались чудом ночи, замерев от восхищения. Вроде бы каждый день...

Летний день клонился к вечеру. Румяное, как яблочко, наливное солнце садилось за полем, и казалось, что колосья, залитые предвечерним светом, совсем золотые, как купола белокаменного храма в большом селе Горшовце, недалёко от которого и расположилась среди холмов деревенька Липовка в тридцать дворов. Усталые шмели, плотненькие и пушистые, тоже все золотые от медвяной, густой и душистой пыльцы, складывали свои крылышки, чистили бархатные шубки, и располагались на ночлег в мягкой луговой траве, что служила им колыбелью...

Жёлтый свет, льющийся с луны, освещал заросшую старую дорогу. Чёрные окна фермы угрожающе смотрели на неё мё.рт.вы.ми глазницами. - Тузик! – дрожащим от страха голосом пропищала Алёнка. В ответ ей лишь протрещал хор ночных цикад, да едва слышимое дыхание ветра коснулось плеч прохладным дуновением. - Тузик! Я здесь!- озираясь, повторила Алёнка. Страх накрыл вдруг липкой паутиной, появилось нестерпимое желание дать дёру. Но тут она вспомнила конюха. Вдруг он рядом? Тогда бежать никак нельзя. В ответ на эту мысль из крапивы раздалось глухое рычание и хриплый лай...