В середине XIX века в центре Южной Америки разыгралась трагедия, по масштабу и бессмысленности способная дать фору любым европейским разборкам того времени. Представьте себе страну, которая решила, что она — Пруссия в джунглях, и объявила войну одновременно трем соседям, двое из которых превосходили ее по размеру в десятки раз. Это не сюжет для альтернативной истории и не сценарий для компьютерной игры на уровне сложности «Бог». Это реальная история Парагвайской войны, или, как ее называют там, Великой войны.
События эти, начавшиеся ровно в середине 60-х годов XIX века, стали для Латинской Америки тем же, чем Тридцатилетняя война для Германии — демографической катастрофой, национальной травмой и легендой, замешанной на крови и порохе.
Сегодня мы поговорим о том, как амбиции одного человека, помноженные на фанатизм целого народа, привели к тому, что страна потеряла почти все мужское население, но так и не сдалась, пока не ушел из жизни последний солдат.
Парагвайский парадокс: иезуиты и автаркия
Чтобы понять, как вообще такое стало возможно, нужно отмотать пленку немного назад. Парагвай был странным местом. Долгое время им управляли иезуиты, создавшие там своеобразное теократическое государство, где индейцы гуарани ходили строем, молились и работали под мудрым руководством отцов-настоятелей. Иезуитов в итоге попросили на выход, но привычка к строгой дисциплине и подчинению осталась в генокоде нации.
После обретения независимости страной рулили диктаторы-изоляционисты. Сначала Хосе Гаспар Родригес де Франсия, человек, который закрыл границы на замок, запретил выезд и въезд, и вообще решил, что Парагвай — это остров в океане хаоса. Потом к власти пришел клан Лопесов. Сначала папа, Карлос Антонио, а затем и его сын — наш главный герой, Франсиско Солано Лопес.
К 1860-м годам Парагвай представлял собой уникальный эксперимент. В то время как соседи — Аргентина и Уругвай — увлеченно выясняли отношения в гражданских войнах, а Бразилия сохраняла рабовладение и императора, Парагвай строил «социализм в отдельно взятой стране» (с поправкой на латиноамериканский колорит).
Земля принадлежала государству. Внешней торговли почти не было, зато и внешнего долга — ноль. В стране работали приглашенные европейские инженеры (англичане, немцы), отливали пушки, строили железную дорогу (одну из первых на континенте!) и телеграф. Армия была непропорционально огромной для страны с населением в полмиллиона (по другим данным — чуть больше миллиона) человек.
Это была автаркия. Замкнутая система, где слово «Эль Президенте» было законом физики. И этот президент, Франсиско Солано Лопес, имел одну маленькую слабость. Он очень любил Наполеона.
Наполеон из джунглей и его Жозефина
Франсиско Солано Лопес был мужчиной тучным, но с горящим взором. В молодости он съездил в Европу, посмотрел на Париж, купил там кучу мундиров, копирующих наполеоновские, и привез домой главнуюм трофей — ирландку Элизу Линч.
Элиза была дамой с биографией. Разведенная (по тем временам — скандал), красивая, умная и амбициозная. В Асунсьоне, столице Парагвая, местные матроны смотрели на нее как на исчадие ада, но она быстро дала понять, кто здесь первая леди. Линч стала для Лопеса тем же, чем Эвита станет для Перона столетие спустя — вдохновительницей, соратницей и злым гением.
Именно под ее влиянием (как считают многие злопыхатели) Лопес окончательно уверовал в свою звезду. Он видел себя вершителем судеб континента. У него была лучшая армия в регионе — 30–50 тысяч штыков, вымуштрованных, фанатично преданных и одетых в красивые мундиры. У соседей в это время были лишь рыхлые ополчения да национальная гвардия.
Проблема была одна: Парагвай не имел выхода к морю. Все товары шли по рекам Парана и Парагвай, устья которых контролировала Аргентина. А Лопес хотел величия. И повод для величия нашелся в Уругвае.
Уругвайский гамбит и кража парохода
Уругвай в XIX веке был «пороховой бочкой» Ла-Платы. Там вечно боролись две партии: «Бланкос» (Белые — консерваторы) и «Колорадос» (Цветные — либералы). Бразильская империя, этот южноамериканский гигант, поддерживала «Цветных», потому что «Белые» обижали бразильских фермеров.
Лопес решил, что он — гарант равновесия в регионе. Он заявил бразильцам: «Руки прочь от Уругвая! Если вы вторгнетесь, я сочту это войной». Император Бразилии Педру II, бородатый интеллектуал, любивший астрономию больше, чем политику, пожал плечами и ввел войска. Бразильцы привыкли, что Парагвай — это какая-то глушь, где живут странные люди, пьющие мате, и всерьез угрозы Лопеса не восприняли.
Зря. 12 ноября 1864 года парагвайский корабль захватывает бразильский пароход «Маркиз ди Олинда». На борту — губернатор провинции Мату-Гросу и куча оружия. Это было объявление войны.
Лопес поступил как игрок в покер, который при плохой карте идет ва-банк. Он напал первым.
Блицкриг по-парагвайски
Сначала парагвайцы вторглись в бразильскую провинцию Мату-Гросу. Это была легкая прогулка: гарнизоны там были крошечные, бразильцы разбегались, бросая оружие. Парагвайцы захватили огромные склады и территорию, но стратегически это был тупик. Мату-Гросу — это дикие джунгли и болота, идти оттуда на Рио-де-Жанейро — все равно что идти пешком до Луны.
Главный удар Лопес планировал на юг, в Уругвай, чтобы соединиться со своими союзниками «Бланкос». Но вот незадача: между Парагваем и Уругваем лежит Аргентина.
Лопес вежливо попросил президента Аргентины Бартоломе Митре: «Слушай, друг, дай пройти войскам, мне только бразильцев побить». Митре, хитрый лис, который сам давно точил зубы на Парагвай, отказал.
«Ах так?» — обиделся Лопес. И объявил войну еще и Аргентине.
Теперь картина маслом: маленький Парагвай (население ~500 тысяч, по оптимистичным оценкам — до 1,3 млн) воюет против Бразильской империи (10 млн), Аргентины (1,5 млн) и Уругвая (который бразильцы к тому времени уже захватили и поставили там марионеточное правительство «Колорадос»).
1 мая 1865 года эти трое подписали договор Тройственного союза. Пункт секретного протокола гласил: воюем до полного свержения Лопеса, никаких сепаратных миров. Лопес сам загнал себя в угол, из которого был только один выход — на кладбище.
Риачуэло: Ватерлоо на воде
Поначалу парагвайцы давили. Они взяли аргентинский город Корриентес, шокировав местную публику. Их колонны шли на юг, но логистика в XIX веке — дама капризная. Растянутые коммуникации и отсутствие флота могли погубить все дело.
У Парагвая был флот. Не бог весть какой — переделанные торговые пароходы с пушками, но экипажи были злые и мотивированные. Лопес решил одним ударом уничтожить бразильскую эскадру, которая блокировала реку Парану.
11 июня 1865 года состоялась битва при Риачуэло. Это было эпичное побоище. Парагвайцы планировали внезапную атаку на рассвете, но у них сломался один из пароходов, и они опоздали. Внезапности не вышло.
Тем не менее, началась свалка. Парагвайские суда пытались идти на абордаж, зная, что в артиллерийской дуэли против бразильцев шансов мало. Бразильский адмирал Баррозо, поняв, что его корабли сейчас захватят индейцы с мачете, применил тактику тарана. Его флагман, колесный пароход «Амазонас», просто начал давить парагвайские суденышки своим весом.
Итог: парагвайский флот перестал существовать как боевая единица. Реки перешли под контроль союзников. А в условиях Южной Америки, где дорог нет, реки — это жизнь. Парагвай оказался в блокаде. Наступление захлебнулось.
Крепость Умайта: парагвайский Севастополь
Поняв, что блицкриг провалился, Лопес перешел к стратегической обороне. И тут выяснилось, что парагвайцы в обороне — это бетон.
Ключом к стране была крепость Умайта. Она запирала реку Парагвай. Мощные батареи, цепи, перегораживающие русло, минные поля, болота вокруг. Союзники подошли к ней и застряли на два года.
Это была позиционная война в худшем виде. Жара, москиты, холера. Эпидемии уносили жизни солдат быстрее, чем пули. Бразильцы и аргентинцы гибли тысячами, даже не видя врага.
Здесь случились две битвы, вошедшие в историю.
Первая — Туйюти (24 мая 1866 года). Лопес решил атаковать лагерь союзников. Это была самая крупная битва в истории Южной Америки. Почти 60 тысяч человек сошлись в болоте. Парагвайцы атаковали с яростью берсерков, но союзники имели преимущество в артиллерии и нарезном оружии. Атака разбилась о несокрушимую оборону и стоила огромных жертв. Парагвай потерял лучшие кадры — тех самых ветеранов в красивых мундирах. Дальше воевать пришлось старикам и подросткам.
Вторая — Курупайти (22 сентября 1866 года). Здесь уже союзники решили поиграть в героев. Аргентинский генерал Митре погнал свои войска в лобовую атаку на парагвайские траншеи. Парагвайский генерал Хосе Диас (единственный, кто мог спорить с Лопесом по таланту) подготовил идеальную ловушку. Союзники шли по грязи под перекрестным огнем. Итог: 4–5 тысяч выбывших из строя у союзников, меньше сотни — у парагвайцев. Это был разгром, который остановил войну почти на год. Союзники просто сели в грязь и начали ругаться друг с другом.
Кашиас наводит порядок
Война зашла в тупик. Аргентинцы хотели домой, в Буэнос-Айресе бунтовали провинции. Бразильская казна была пуста. Император Педру II, человек упрямый, сказал: «Я продам корону, но выиграю эту войну».
Он назначил командующим маршала Луиса Алвиса ди Лиму и Силву, герцога Кашиаса. Это был, пожалуй, самый компетентный бразильский военный. Кашиас посмотрел на этот бардак, навел дисциплину, наладил снабжение (впервые солдаты начали получать еду регулярно) и придумал, как обойти Умайту.
Он не стал штурмовать крепость в лоб. Он построил дорогу через непроходимые болота Чако, перетащил по ней армию и ударил парагвайцам в тыл.
Крепость пала. Дорога на Асунсьон была открыта.
Лопес отступал, огрызаясь. В декабре 1868 года состоялась серия битв, известная как «Десембрада». Парагвайская армия была уничтожена фактически полностью. Лопес бежал в горы. Асунсьон был взят и разграблен (бразильские солдаты тащили все, что не прибито, включая мебель и зеркала).
Казалось бы, конец? Как бы не так.
Битва детей и день, когда умерла нация
Лопес отказался сдаваться. Он объявил тотальную мобилизацию. В армию гребли всех. Реально всех.
16 августа 1869 года на равнине Акоста-Нью бразильская армия (20 тысяч закаленных ветеранов) наткнулась на арьергард Лопеса. Арьергард состоял из 3500 солдат. Из них, по разным оценкам, от 2 до 3 тысяч были детьми.
Мальчики от 9 до 15 лет. Чтобы казаться взрослее, они рисовали себе усы углем и надевали фальшивые бороды. У многих не было ружей, только копья и мачете.
Бразильский командующий, граф д’Э (зять императора, французский принц Гастон Орлеанский), сначала не понял, с кем воюет. Когда дым рассеялся, бразильцы увидели, что стреляют в детей. Но маховик бойни остановить было нельзя. Дети сражались с отчаянным фанатизмом, пытаясь остановить кавалерию.
Это был беспощадный бой. Почти все они погибли. Графа д’Э потом долго называли безжалостным палачом, хотя он, судя по письмам, сам был в шоке от увиденного. В современном Парагвае 16 августа — День ребенка. Праздник со слезами на глазах в самом буквальном смысле.
Охота на Дракона
Последний год войны — это агония. Лопес с горсткой верных людей, семьей и Элизой Линч бегал по джунглям. Он стал параноиком. Ему везде мерещились заговоры. Он казнил своего брата, подвергал суровым допросам свою мать и сестер, подозревая их в измене. Это был уже не Наполеон, а загнанный зверь, кусающий сам себя.
Бразильцы гонялись за ним, как за призраком. 1 марта 1870 года в урочище Серро-Кора его настигли. Отряд генерала Камары окружил лагерь.
Лопес, раненый, пытался уйти через реку Акидабан. Бразильские кавалеристы нагнали его. Ему предложили сдаться. Он крикнул: «Я умираю вместе со своей Родиной!» (¡Muero con mi Patria!). Роковой выстрел поставил точку.
Вместе с ним погиб его старший сын Панчо, который пытался защитить мать. Элиза Линч собственноручно вырыла могилу для мужа и сына в красной глине, пока бразильские солдаты смотрели на это. Ее не тронули. Она уехала в Париж, где и умерла в забвении.
Итоги: демографическая черная дыра
Цена войны оказалась чудовищной.
Парагвай потерял, по разным оценкам, от 60% до 70% всего населения. Но самое страшное — гендерный дисбаланс. Выбиты были мужчины. После войны на одного мужчину (включая стариков и детей) приходилось от 4 до 8 женщин.
Страна превратилась в «царство женщин». Они восстанавливали хозяйство, пахали землю, строили дома. Церковь и государство закрывали глаза на то, что у одного мужчины могло быть сколько угодно «подруг» — нацию надо было восстанавливать любой ценой.
Парагвай потерял почти половину территории, которая отошла Бразилии и Аргентине. Промышленность была уничтожена под корень. Литейный завод в Ибикуи, гордость Лопеса, бразильцы разрушили до основания, а плотину взорвали, чтобы «эта варварская страна никогда больше не могла отливать пушки».
Кто виноват и что это было?
В современной историографии (особенно левого толка) модно винить во всем проклятых британцев. Мол, Парагвай был экономическим раем, который угрожал британской гегемонии, и коварный Альбион натравил на него соседей.
Факты, однако, говорят о другом. Британия не имела к началу войны прямого отношения (у нее даже дипломатических отношений с Парагваем толком не было). Лондонские банкиры с удовольствием кредитовали Бразилию и Аргентину на войну, это правда (война — дело прибыльное), но инициатором бойни был именно Лопес и его наполеоновские комплексы.
Парагвайская война — это урок того, как опасна смесь диктатуры, изоляции и переоценки собственных сил. Лопес создал прекрасную военную машину, но забыл, что у машины должен быть тормоз.
Парагвайцы до сих пор чтят Лопеса как величайшего героя. Для них он — символ сопротивления, человек, который предпочел смерть капитуляции. И в этом есть своя мрачная логика. Ведь нация действительно едва не умерла вместе с ним, исполнив его последнее пророчество.
А мир получил страшное напоминание: когда маленькая, но гордая страна решает, что ей море по колено, океан бедствий может затопить ее с головой.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Также вас могут заинтересовать эти подробные статьи-лонгриды:
Времена меча и топора: военная драма Древней Руси от Калки до Куликова поля
Мормонские войны. Акт первый: американский пророк
Оформив подписку на премиум вы получите доступ ко всем статьям сразу и поддержите мой канал!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера
