Ветер с Волги, теплый и упругий, толкал в спину, словно подбадривал: «Давай, еще немного, до самого Президентского моста». Вероника, в свои пятьдесят восемь, крутила педали с азартом девчонки. Солнце, уже клонившееся к закату, заливало ульяновскую набережную расплавленным золотом. Отражаясь в широкой речной глади, оно слепило, заставляло щуриться, и от этого на душе становилось еще радостнее. Велосипед был ее личной машиной времени, уносившей от тягучих будней менеджера по логистике, от бесконечных звонков и таблиц в Excel, от давящей тишины квартиры. Здесь, на скорости, обдуваемая ветром, она чувствовала себя живой.https://dzen.ru/a/aNWAYMgWxilP-IOQ
Рядом, чуть отстав, пыхтел Григорий, ее давний товарищ по велопрогулкам, седовласый инженер с «Авиастара».
– Ник, ты сегодня как ракета! – крикнул он, догоняя ее на спуске.
– День такой, Гриш! Солнечный, – рассмеялась она. – Грех не лететь.
Они остановились у парапета, глядя на проплывающую мимо баржу. Воздух пах рекой, цветущими липами и чем-то неуловимо летним, счастливым. Вероника глубоко вдохнула, наполняя легкие свободой. Последние полтора часа были чистым, незамутненным счастьем. Но даже здесь, в этом золотом мареве, тонкая игла тревоги нет-нет да и колола сердце. Пора домой. Андрей наверняка уже недоволен. И Екатерина… о ней лучше было не думать.
– Ладно, я покатила, – Вероника поправила шлем. – Спасибо за компанию.
– Тебе спасибо, что вытащила. До завтра? – Григорий улыбнулся своей доброй, морщинистой улыбкой.
– Посмотрим по погоде. И по работе.
Она знала, что дело было не в погоде и не в работе. Дело было в том, хватит ли у нее сил на очередной бой за право просто покататься на велосипеде.
Подъехав к своей многоэтажке на окраине Засвияжья, она почувствовала, как спадает эйфория, сменяясь привычной усталостью. Закатила велосипед в тесный тамбур, стараясь не шуметь. Но ее уже ждали.
Дверь квартиры открылась, едва она вставила ключ. На пороге стоял Андрей, ее гражданский муж, скрестив руки на груди. Его лицо, когда-то красивое и волевое, за последние годы осунулось, приобрело недовольно-обиженное выражение.
– Накаталась? – в его голосе не было вопроса, только упрек.
– Андрей, мы же договаривались. У меня был тяжелый день, – тихо ответила Вероника, проходя в прихожую.
Из кухни донесся скрипучий голос его матери, Екатерины Павловны:
– День у нее тяжелый! А у кого он легкий? Мы тут сидим, ждем, ужин стынет. О сыне бы подумала, о семье.
Вероника молча сняла кроссовки. Воздух в квартире казался спертым, пропитанным запахом жареной картошки и глухого раздражения. Оптимистичное настроение, принесенное с улицы, улетучивалось, как дым.
– Я же все приготовила перед уходом, нужно было только разогреть, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Мужчина должен есть свежее! – отрезала Екатерина Павловна, появляясь в коридоре. Ее маленькие, колючие глазки буравили Веронику. – А ты все шоркаешься где-то. С этим своим… как его… Григорием. Стыдоба в твои-то годы.
– Мама, не начинай, – вяло отмахнулся Андрей, проходя в комнату и плюхаясь на диван перед телевизором.
Но Екатерина Павловна только завелась. Она подошла к Веронике почти вплотную, понизив голос до змеиного шипения.
– Я тебе сто раз говорила, Вероника. Зачем тебе друзья? Есть же семья! Мы с Андрюшей – вот твоя семья. А эти твои «друзья» только воду мутят. Мужика от дома отваживают.
Вероника почувствовала, как внутри все сжимается в тугой, холодный комок. Эта фраза. Она слышала ее сотни, тысячи раз. Сначала это казалось проявлением заботы, неуклюжей попыткой сплотить их. Но со временем она поняла: это был не клей, а клетка. Изоляция, возведенная в принцип.
– Екатерина Павловна, Григорий – мой старый друг. Мы просто катаемся на велосипедах, – устало повторила она заученную мантру.
– Катаетесь! – фыркнула свекровь. – Мой Андрей дома сидит, делами занят, о будущем думает, а она катается! Ты бы лучше ему помогла, чем педали крутить.
Вероника посмотрела в сторону комнаты. Андрей, «занятый делами», безучастно щелкал пультом. Его «дела» последние пять лет заключались в разработке гениальных бизнес-планов, которые требовали первоначальных вложений из зарплаты Вероники и неизменно проваливались, оставляя после себя лишь долги и разочарование.
– Я пойду в душ, – сказала она, просто чтобы прекратить этот разговор.
Закрыв за собой дверь ванной, она прислонилась лбом к холодному кафелю. Горячая вода смывала пот и дорожную пыль, но не могла смыть эту вязкую, липкую усталость. Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Подтянутая для своих лет, с живыми глазами, которые сейчас казались тусклыми. Женщина, которая руководила сложнейшими логистическими цепочками на огромном заводе, которая могла одним звонком решить проблему с застрявшей на границе фурой, дома превращалась в бессловесную прислугу. «Выжатый лимон», – так она себя чувствовала. Ломовая лошадь, которая тянет воз с двумя взрослыми, трудоспособными людьми.
Она вышла на балкон, закутавшись в халат. Летний вечер дышал прохладой. Внизу горели огни, шумели машины, где-то играла музыка. Обычная жизнь, которая, казалось, проходила мимо нее. Как все дошло до этого? Память услужливо подбросила картинку из прошлого, такую же солнечную, как сегодняшний день, но наполненную совсем другим светом.
…Двенадцать лет назад. Корпоратив их холдинга. Она, тогда еще сорокашестилетняя, начальник отдела, немного смущенная шумным весельем. И он, Андрей, руководитель смежного департамента из филиала, приехавший на конференцию. Высокий, обаятельный, с искрометным юмором. Он не отходил от нее весь вечер, говорил комплименты, восхищался ее умом, ее карьерой. «Наконец-то я встретил не просто красивую женщину, а личность», – сказал он тогда, и Вероника, давно махнувшая рукой на личную жизнь, растаяла.
Их роман был стремительным. Он переехал в Ульяновск, в ее двухкомнатную квартиру. Первые годы были похожи на сказку. Он нашел здесь работу, не такую престижную, как раньше, но все же. Они вместе гуляли по Венцу, ездили на пикники на волжский берег, он даже пытался кататься с ней на велосипеде, хотя быстро выдыхался и предпочитал ждать ее в парке с книгой. Он гордился ею. Когда она допоздна засиживалась над отчетами, он приносил ей чай и говорил: «Моя умница, мой генерал логистики». Она чувствовала себя нужной, любимой. Она была готова ради него на все.
Первый тревожный звонок прозвенел, когда его сократили. Андрей воспринял это болезненно. Вероника его поддерживала, говорила, что с его опытом он быстро найдет что-то новое. Но недели складывались в месяцы. Поиски работы становились все более вялыми. Андрей все чаще лежал на диване, рассуждая о несправедливости мира и бездарности ульяновских работодателей, которые не могут оценить специалиста его уровня. Вероника взвалила все финансовые заботы на себя. «Ничего, – думала она, – это временно. Ему просто нужно прийти в себя».
А потом появилась Екатерина Павловна. Ее небольшую квартиру в Димитровграде продали, чтобы «помочь молодым с первоначальным взносом на жилье побольше». Деньги растворились в очередном «проекте» Андрея – он решил заняться перепродажей автомобилей, но прогорел, нарвавшись на мошенников. А свекровь прочно обосновалась в их второй комнате. «Временно, пока Андрюша на ноги не встанет». Это «временно» длилось уже четыре года.
С ее появлением атмосфера в доме изменилась. Екатерина Павловна с первого дня начала устанавливать свои порядки. Вероника все делала не так: не так готовила, не так убирала, не так говорила с ее сыном. Любые ее попытки провести время вне дома встречались в штыки. Старые подруги, с которыми Вероника дружила со студенчества, постепенно отдалились. Каждый их визит превращался в допрос с пристрастием со стороны Екатерины Павловны, после которого подруги звонили и смущенно говорили: «Ник, мы, наверное, больше не придем, у тебя такая мама… э-э-э… специфическая». Свекровь торжествовала.
Изоляция замыкалась. Велосипед остался последним бастионом ее свободы. И его штурмовали каждый день. Григорий, вдовец и просто хороший человек, стал в глазах Екатерины Павловны главным врагом, «любовником», который рушит их «семью». Абсурдность обвинений уже не смешила, а ранила.
Вероника вспомнила недавний разговор, который случайно подслушала. Она вернулась с работы раньше обычного – отменили совещание. Дверь была не заперта, и она услышала голос свекрови из кухни, говорившей с кем-то по телефону.
– …Да дави ты на нее, Андрюша, дави! Она баба сильная, но не железная. Машину надо брать, пока она в цене. И с дачей решать. У нее же отпускные скоро. Надо успеть, пока есть что брать. А то потом, знаешь, всякое бывает…
Фраза «пока есть что брать» ударила наотмашь. Не «пока мы вместе», не «пока есть возможность», а именно так – цинично, по-деловому. Как будто она была не любимой женщиной и опорой семьи, а ресурсным месторождением, которое нужно было спешно разрабатывать до полного истощения. Это было страшнее, чем упреки и скандалы. Это было признание в паразитизме. В тот момент что-то внутри нее треснуло. Тонкая пленочка самообмана, которой она годами прикрывала уродливую правду.
Телефон на столике завибрировал. На экране высветилось: «Григорий». Она приняла вызов.
– Ник, привет еще раз. Просто хотел спросить, все в порядке? Ты как-то быстро уехала, я даже не успел сказать. Там на новом участке дороги стекло насыпано, будь осторожна завтра, если поедешь.
Простая человеческая забота. Без задней мысли, без требований, без манипуляций. Просто так. От этой простоты на глаза навернулись слезы.
– Спасибо, Гриш. Спасибо. Я буду осторожна, – прошептала она.
– Ты чего? Голос такой… Опять твои? – он все понимал без слов.
– Да так… Устала просто. Ладно, спасибо, что позвонил.
Она нажала отбой. И вдруг поняла, что больше не может. Не может врать себе. Не может тащить этот воз. Не может быть «ресурсным месторождением».
Вероника решительно вошла в комнату. Телевизор бубнил какую-то политическую передачу. Андрей лежал на диване, подложив под голову подушку. Екатерина Павловна сидела в кресле с вязанием. Они оба посмотрели на нее с одинаковым выражением выжидательного недовольства. Ждали, что она сейчас начнет извиняться, суетиться, накрывать на стол.
Но она не пошла на кухню. Она остановилась посреди комнаты.
– Нам нужно поговорить, – сказала она. Голос прозвучал непривычно твердо и громко в вечерней тишине.
Андрей поморщился.
– Вероник, давай не сейчас, а? Я устал.
– Нет, Андрей. Сейчас.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Скажи, ты меня любишь?
Вопрос был таким прямым и неожиданным, что Андрей растерялся.
– Ну что за глупости? Конечно. Мы же семья.
– Семья? – Вероника горько усмехнулась. – А что такое семья в твоем понимании? Это когда один человек работает на износ, чтобы содержать двоих взрослых, здоровых людей, которые в ответ только требуют и упрекают?
– Ну началось! – взвилась Екатерина Павловна. – Ты нас попрекаешь куском хлеба! Неблагодарная! Андрюшенька для тебя все, а ты!
– А что «все», Екатерина Павловна? – Вероника повернулась к ней. Ее страх испарился, осталась только холодная, звенящая ярость. – Что он для меня «все»? Лежит на диване пятый год? Разрабатывает «проекты», которые высасывают мои деньги? Или, может, слушает, как его мать поливает меня грязью и отваживает от меня последних друзей? Это называется «все»?
– Да как ты смеешь! – задохнулся Андрей, садясь на диване. – Мать не трогай! Она нам помогает!
– Помогает? – Вероника рассмеялась, но смех вышел резким, нервным. – Помогает загонять меня в гроб? Помогает превращать мою жизнь в ад? Ваша коронная фраза, Екатерина Павловна: «Зачем тебе друзья, есть же семья». Так вот, я поняла. Вам не нужна была семья. Вам нужна была обслуга и кошелек. Без друзей, без интересов, без личной жизни. Чтобы было удобнее контролировать и использовать.
– Прекрати этот балаган! – крикнул Андрей. В его голосе впервые за долгое время появились металлические нотки, но это был металл страха, а не силы. Он понял, что теряет контроль.
– Нет, Андрей, это ты прекрати. И ты, Екатерина Павловна. Ваше время в этом доме закончилось.
В комнате повисла оглушительная тишина. Только бубнил телевизор.
– Что? – пролепетала свекровь, роняя вязание. – Ты… ты нас выгоняешь?
– Я прошу вас съехать, – четко произнесла Вероника. – Квартира моя. Я достаточно долго вас содержала. Теперь вы справитесь сами. Андрей, ты мужчина, найдешь работу. Екатерина Павловна, у вас есть пенсия.
– Ты… ты на улицу нас? – Андрей вскочил. Его лицо исказилось. – После всего, что было? Я на тебя лучшие годы потратил!
– Это я на тебя потратила лучшие годы, Андрей, – спокойно ответила Вероника. – Я потратила здоровье, нервы и деньги. Я пыталась построить семью, а вы строили потребительскую схему. Я слышала, как вы, Екатерина Павловна, советовали сыну «брать, пока есть что». Так вот. Брать больше нечего. Ресурс исчерпан.
Она смотрела на их растерянные, злые, испуганные лица и не чувствовала ни жалости, ни злорадства. Только пустоту. И огромное, пьянящее облегчение. Как будто с плеч свалился многотонный груз.
– Я даю вам две недели, чтобы собрать вещи и найти себе жилье, – добавила она и, не глядя на них больше, ушла в свою комнату и закрыла дверь на ключ.
Следующие две недели были кошмаром. Были крики, угрозы, попытки разжалобить, звонки общим знакомым с жалобами на ее жестокость. Андрей пытался давить на «любовь», вспоминал их счастливое прошлое. Екатерина Павловна проклинала ее и предрекала ей одинокую, несчастную старость. Но Вероника была как скала. Решение созрело, окаменело и стало частью ее самой. Она больше не верила ни единому их слову. В ее профессиональной деятельности ей часто приходилось принимать жесткие, непопулярные решения. Она отсекала убыточные направления, увольняла неэффективных сотрудников. И сейчас она впервые применила этот навык к собственной жизни. Она отсекала токсичные, паразитические отношения.
В день их отъезда она взяла на работе отгул. Андрей и Екатерина Павловна молча грузили сумки в вызванное ими такси. В их взглядах больше не было гнева, только холодная, чужая ненависть. Когда за ними закрылась дверь, Вероника прошла по пустой квартире. Она стала такой просторной, светлой. Она открыла все окна настежь, впуская свежий летний воздух. Запах жареной картошки и застарелого недовольства начал выветриваться.
Вечером она позвонила Григорию.
– Гриш, привет. Покатаемся завтра?
– Конечно, Ник! Во сколько? – его голос звучал радостно и без лишних вопросов.
– Давай пораньше. Хочу доехать до нового моста и встретить рассвет.
На следующее утро, когда город еще спал, Вероника катила на своем велосипеде по пустым улицам. Воздух был прохладным и чистым. Она чувствовала каждую мышцу своего тела, каждый оборот педалей. Она была одна, но впервые за много лет не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя цельной.
Поднимаясь на Президентский мост, она видела, как на востоке разгорается алая полоса. Внизу спал город, тихо плескалась Волга. Ветер трепал волосы. Впереди был новый день. И целая жизнь. Ее собственная жизнь, которую больше никто не будет пытаться украсть. Она улыбнулась восходящему солнцу. Оптимизм, который она так долго в себе подавляла, вернулся – не как мимолетное настроение от хорошей погоды, а как осознанный выбор. Выбор быть свободной.
---