«Дима, иди скорее кушать музю!» – бабушкин голос, теплый и чуть ворчливый, донесся со двора, вырывая его из захватывающего созерцания муравьиной тропы у старых кустов сирени.
Музя… Это было не просто еда, это был символ лета, каникул, бабушкиной заботы. Ароматное, сытное варево из размякшей картошки, сладковатой морковки, кабачков, что нашлись на огороде, и кусочков мяса, томленые в чугунке до нежной консистенции.
А к ней – густая, прохладная простокваша из трехлитровой банки, с толстым слоем снятой сверху деревенской сметаны, такой сладкой, что язык немел от удовольствия.
Перехватив пару ложек музи, запив ее прохладной простоквашей из белой эмалированной кружки, Дима почувствовал прилив сил. Лес звал! Он метнулся в сарай, пропахший сеном и старым деревом, и выкатил свой верный «Орленок».
Шины чуть спустили – дело привычное на деревенских дорогах. Короткая работа насосом, привычный скрип, и колеса снова упруги. На руль ловко примостился «кошик» – большое плетеное из ивовых прутьев лукошко, обещание будущей добычи. Грибы, ягоды, а главное – приключения! Дима был неугомонным исследователем, юным натуралистом, для которого лес был живой, полной тайн книгой.
Путь лежал мимо заброшенной церкви на окраине деревни. Даже ясным днем внутри царил сумрак и гулкая тишина, нарушаемая лишь воркованием голубей. Пол был щедро усыпан их пометом, лестница на хоры скрипела и крошилась под ногами – каждый шаг вверх был риском.
Покрытые сусальным золотом останки иконных рам валялись по углам, и само место дышало запустением и какой-то неясной, щемящей тревогой. Дима заглянул лишь на мгновение, вдыхая запах пыли и тлена, и поспешил дальше.
Следующим пунктом, который он старался проехать как можно быстрее, был интернат для «особых» детей. Так их называли взрослые, а для Димки они были просто странными, с непонятными лицами и резкими движениями. Легкий холодок пробегал по спине, когда он проносился мимо школы-интерната, стараясь не смотреть в эту сторону.
Но вот деревня осталась позади, и дорога нырнула в предлесье. И тут же – подарок! Прямо над кустиком цветущей гвоздики-травянки, трепеща бархатными крыльями с желтыми и черными узорами, танцевал в воздухе махаон. Велосипед был мгновенно брошен в траву. Дима замер, наблюдая за изящным полетом редкой бабочки. Как жалко, что сачок остался дома! Махаон был бы жемчужиной его небольшой коллекции. Бабочка, сделав круг, улетела вглубь луга, а Дима поехал дальше.
Вот у самой дороги раскинули свои зеленые лапки плауны, похожие на миниатюрные елочки, стелющиеся по мху. Он осторожно приподнял одну упругую веточку, рассматривая спороносные колоски, и так же бережно вернул на место.
Дальше на соснах виднелись знакомые железные воронки – здесь собирали живицу. Дима нашел на стволе натек застывшей, янтарной смолы, отколупнул несколько кусочков и завернул в газетный обрывок – вечером можно будет устроить «атомный взрыв», перетерев смолу кирпичами и бросив порошок в костер.
Под кустом вереска, нагретого солнцем, замерла, свернувшись колечком, змея-медянка, блестя медно-бронзовой спинкой. Она не была ядовитой, и Дима спокойно понаблюдал за ней, пока та, почувствовав его присутствие, плавно не уползла в густую траву.
Воздух густо пах багульником – терпкий, смолистый, немного дурманящий аромат. На низких кустиках уже синели первые ягоды голубики, пока еще твердые и кисловатые. Скоро поспеет, а за ней и черника пойдет – Дима уже представлял, как придет сюда с большим эмалированным бидоном и вернется с тяжелой ношей.
Дорога петляла, выводя то на солнечные опушки, то снова уводя под сень сосен и можжевельников. Лес дышал, шептал, жил своей жизнью. Вот и знакомое место – широкая просека, по которой проходил нефтепровод «Дружба». Отсюда начинались самые глухие, грибные места. Оставив велосипед у толстой сосны, Дима углубился в чащу, внимательно глядя под ноги и по сторонам.
Тишина стала почти осязаемой. И вдруг, в самом сердце этой тишины, в зеленом полумраке под раскидистыми елями, он увидел её. Лесная косуля! Замерла, отдыхая, изящная, тонконогая, с огромными влажными глазами. Она дремала, чуть подрагивая чуткими ушами.
Дима замер, боясь дышать, сердце колотилось где-то в горле. Он медленно, шаг за шагом, стараясь не хрустнуть веткой, подходил ближе, впитывая в себя эту картину первозданной грации и покоя.
Косуля, наконец, почувствовала его, вскинула голову. Секунду она смотрела на мальчика без страха, скорее с удивлением, а потом легко, почти бесшумно, сорвалась с места и растворилась в чаще, оставив после себя лишь легкое дрожание воздуха.
Прошло четверть века. Жизнь не всегда была легкой, случались времена, когда в груди оставались только пустота и холодный ветер одиночества. И вот тогда, в самые сложные моменты, она стала приходить к нему во сне. Та самая косуля из далекого детства.
Она подходила тихо со спины, прижималась теплым, упругим боком, доверчиво клала голову на плечо. Он обнимал ее во сне, чувствуя под ладонями тонкую, нежную шерстку, ощущая ее спокойное дыхание, почти невесомое тепло ее сосцов.
И невероятная волна легкости, тихой радости и покоя разливалась по всему телу, давая силы жить дальше, идти вперед, путешествовать по жизни так же легко и радостно, как когда-то он путешествовал по лесным тропам своего детства.
Лесная косуля стала его тайным хранителем, молчаливым напоминанием о той чистоте и гармонии, что навсегда остались с ним, бережно хранимые глубоко внутри.
