Найти в Дзене

Ад пуст: «Дороро» — монументальная самурайская манга Осаму Тэдзуки

Продолжаем в «Покеболе» исследовать глубокие манга-сюжеты, и теперь — после равнодушного космоса и жестокого зазеркалья — настала пора исторического кошмара Осаму Тэдзуки «Дороро» (1967-1968). О петле насилия, накинутой на шею странствующего демоноборца, Японии и человечества, рассказывает Максим Бугулов.

Эпоха Сэнгоку. Амбициозный кокудзин (самурай-землевладелец) Дайго Кагэмицу заключает сделку века: отдает первенца в жертву демонам, а взамен получает власть и богатство, чтобы стать даймё. Хяккимару рождается без конечностей и внутренних органов, так как их оперативно поделили 48 представителей нечисти. Мать сплавляет бедного сына, как Моисея, в корзинке по реке, не найдя в себе силы прекратить его страдания. Так дитя оказывается у Дзюкая — врачевателя, не чурающегося алхимии и прочих нетрадиционных средств медицины. С помощью волшебного ремесла лекарь замещает протезами отсутствующие части тела Хяккимару. Однако чем старше становится приемный ребенок, тем сильнее притягивает ёкаев и прочую чертовщину. Очевидно, что юноше пора в странствие по разорванной военными конфликтами Японии, чтобы сразиться с демонами и вернуть 48 частичек себя. Или умереть в попытках. Тем временем страна безо всяких ём и ёкаев представляет собой жуткое зрелище: зверства, которые творят люди — от нищенствующих селян до ослепленных властью сюго, — мало чем отличаются от преисподней. Во время первой же стычки с демоном Хяккимару неожиданно обретает спутника — малолетнего воришку Дороро.

«Весьма интересная эпоха» — фраза, справедливая для любого десятилетия, если прошло достаточно времени для ретроспективной аутопсии. Однако 1960-е в манге действительно определили немало. Осаму Тэдзука к этому времени уже успел стяжать славу творца и визионера: статус создателя «Могучего Атома» сам по себе уже стоил немало. Ближе к концу декады (помимо всего прочего) знаменитый мангака и выпустил «Дороро» в дивный новый мир.

Современники с удовольствием потребляли гэг-мангу (вроде «Садзаэ-сан» или «Осомацу»), но были готовы практически к любым экспериментам. Го Нагаи проверял границы дозволенного в «Современной школе», с одинаковым успехом шокируя и восхищая население. «Завтрашний Джо» изменил жизнь целого поколения, захватив умы рабочего класса и симпатизирующих модному тренду «новых левых» студентов, лишний раз доказывая, что корень «спорт» в споконе первый лишь по порядку. «Щелкунчик Китаро» Сигэру Мидзуки не только задал стандарт для ёкай-манги (и вообще сказаний о сверхъестественном), но и обеспечил популяризацию хоррор-историй, облегчив работу и упомянутому Нагаи, и пионеру жанра Кадзуо Умэдзу.

На этот манга-фронтир, где (пока) ничто не истинно и (почти) всё дозволено, Тэдзука и отправил странствовать переполненного контрастами «Дороро». Условные, почти слэпстиковые персонажи соседствовали с детализированным окружением, юмористические скетчи и удалецкое разрушение четвертой стены — с критикой соотечественников и антивоенным посылом, четкая повествовательная линия — с постоянными сомнениями. К такому читатели 1960-х оказались не готовы. Как и сам «бог манги»: не слишком мотивирующие продажи и фидбек от Weekly Shōnen Sunday вынуждали его искать новые стилистически пути и пересматривать наполнение. Вплоть до того, что мангака дошел до состояния «я не знаю, как всё закончить». Осознание и признание пришли через долгие годы — как это часто бывает с произведениями, которые потомки ставят на полку «великие».

За прошедшие десятилетия критики и читатели сошлись на том, что закончилось всё скомкано, что не совсем, а вернее — полностью не соответствует действительности. На протяжении четырех танкобонов Хяккимару вместе с титульным Дороро путешествуют по Японии и сражаются с ёкаями, добывая для странствующего ронина недостающие части тела. При этом демоноборчество и экшн-сцены, хоть и занимают достаточное количество страниц, с каждой главой всё глубже уходят на второй план.

В какую бы провинцию ни забросило колоритный дуэт, картина не меняется. Крестьяне-хякусё, угнетаемые и пятой сюзеренов, и неподъемным оброком. Обезумевшие от крови и власти воители. Идущие с мечами и вилами друг на друга еще вчера мирные соседи. Похороненный заживо — с речными выдрами и крысами — священнослужитель, отказавшийся покидать храм, обозначенный под снос (должен же где-то стоять новый форт). Тэдзука неумолим в критике самурайского сословия: рядом с властителями, лишенными даже го человечности, меркнут самые жуткие демоны. Мангака не отводит кисть в детальном изображении жесточайших кадров: лошади насмерть топчут беременную женщину, лучники расстреливают детей, прикованная к футону болезнью старушка живьем сгорает в хижине — даже нарочито «развеселый» стиль автора едва скрывает гипернатурализм. В одних сценах звучит эхо Нанкинской резни, в других — проглядывают отсылки к Берлинской стене и корейской демилитаризованной зоне.

Важны однако не отсылки и не количество подобных эпизодов. Самовоспроизводящееся насилие, угнетенное население, ужас массовых вооруженных столкновений, сеющих кровь, голод и смерть, — все эти мотивы, каждую главу встающие перед читателем, оказывают гораздо больший эффект, чем столкновения Хяккимару с хитрыми демонами. Мнится, что и для убежденного пацифиста Тэдзуки, который воочию наблюдал разруху послевоенной Японии, картины агонизирующего Сэнгоку обладали сильнейшим эмоциональным зарядом, чем все прочие.

По той же причине главный «спойлер» манги — гендерная принадлежность Дороро — важен не как драматургический твист, но еще одна деталь беспощадного мира: сироте, вынужденно добывающей пропитание воровством, проще выжить как мальчику. Здесь готовы убить ребенка в любой момент вне зависимости от пола, но девочку перед смертью еще и изнасилуют.

Оттого и концовка не кажется смазанной. Не так важно, одолеет ли Хяккимару всех демонов, вернется ли, живой и здоровый, навестит ли Дороро — или умрет в очередной задыхающейся от конфликтов и ненависти провинции. У ронина есть вектор — и одна-единственная цель. Главное, что Дороро закончила историю в относительной безопасности, найдя место и людей, готовых её принять. Хотя бы на время. Остальное — судьба, обреченная повторять одну и ту же петлю жестокой несправедливости: хоть в эпоху Сэнгоку, хоть в Сёва, хоть в современную Рэйва.