-Доброе утро, Надя! - поздоровалась соседка Аня, спускавшаяся по лестнице сверху.
-Доброе – буркнула Надежда, а сама подумала: кому доброе, а ей – то уж точно нет. С самого утра невезение. На рынке старый хрыч попытался обмануть; хорошо, контрольные весы на столе стояли – перевесила лук, а там целых 200 граммов не хватает. Так она, обнаружив такой наглый обман к чёрту этому старому вернулась, да таких чертей ему дала, что у того шапка с головы свалилась. Начал ей накладывать в пластиковый пакет луковицы:
-На, бери, бери, я не нарочно, весы такие -а у самого аж руки от жадности трясутся.
Но Наде чужого не надо; взяла пару луковиц на 200 граммов, плюнула и пошла с того рынка. Так ведь на этом неприятности не закончились. С рынка вышла, а там дворняга такая мерзкая, грязная бегает. И ведь ни к кому – нибудь, а к ней, Наде, привязалась – бежит по пятам и лает. Она и сумкой на ней замахивалась, и камешком кидалась – лает, паразитка, и всё тут. Люди идут, оглядываются. И чего привязалась? Ладно бы у неё кусок мяса в пакете лежал. Так ведь мясом и не пахнет – лук да петрушка только. Почти до самого дома за Надей бежала. Так что не добрым было это утро.
Она открыла ключом свою дверь, положила пакет на стоящую в маленькой прихожей табуретку и стала снимать свои порядком поношенные сапоги. Потом покупки на кухню отнесла и к окну подошла. И что же видит: та самая дворняга по двору бегает. Вроде по дороге отстала и на тебе – опять тут.
-Доброе – вспомнила она приветствие Ани – может, тебе и доброе… А взять это утро – два дня назад снег выпал, да такой густой, пушистый, аж на душе посветлело. И что? Двух дней не полежал – потеплело; дождь стал накрапывать и весь этот белоснежный ковёр с грязью смешался: идёшь, а под ногами чавкает. «Доброе» - опять пробурчала Надя.
Вообще сказать, в последние годы она всегда была чем – то недовольна: и люди её раздражали, и звери. Начнут бабы расхваливать какую – нибудь красотку: и стройная она, и причёска красивая, и платье модное; а Надя смотрит – ага, причёска! Волосы надрала начёсом, вот тебе и причёска. Стройная? Да она сама видела, как та в магазине бельё утягивающее покупала. А всё для чего? Да ясно ведь – мужиков завлекать.
На собачку кто – то заглядится:
-Ой, какая хорошенькая! Как игрушечка.
А Надя посмотрит – ага, а как гадит эта игрушечка? И лает так, что голова трещит.
Правду сказать, не всегда Надя такой озлобленной была – жизнь такой сделала.
Когда – то они жили втроём – мать, отец и она, Надюша. Ну, сначала, конечно, мать с отцом жили, и жили неплохо. Отец шофёром работал, мама в магазине фасовщицей. А потом Надя родилась, с того и разлад пошёл. А родилась Надя с одним глазиком. Нет, глаза -то у неё были, только один недоразвит был и веком намертво прикрыт. Отец как увидел – озверел:
-Даже нормального ребёнка родить не могла – кричал. И к Надюше вообще не подходил, одна мать возилась с девочкой. Врачи предлагали сделать ребёнку операцию, да мать не согласилась. Забитая она была женщина – сказала ей бабка: не соглашайся, они в глаз полезут, а в мозг попадут – сейчас врачи такие, что доверять нельзя, останется дочка твоя полоумная. Уж лучше с одним глазом, да нормальная.
Мать и поверила бабке, от операции отказалась. Так и росла Наденька, глядя одним глазиком на окружающий мир. Но она тогда маленькая была, не могла оценивать степени своей ущербности. Мама её любила, ласкала. И Надя маму очень любила. И папу любила, хоть он и не относился к девочке с лаской. Она подойдёт к нему, обнимет за шею, в щёку целует, лепечет:
-Я тебя лублю.
А он так тихонечко её отодвинет от себя:
-Ну, иди, играй.
А потом отец ушёл. Надя во дворе в песочнице с ребятками возилась, когда отец с чемоданом из подъезда вышел.
-Папа! – крикнула девочка – но он даже не оглянулся. Больше никогда Надя отца не видела.
А мать с того дня как возненавидела дочку:
-Из – за тебя Пашка ушёл, уйди, нелюбая!
И всё чаще Надя забивалась в уголок, чтобы не раздражать мать. Но в то время она ещё умела любить и прощать.
В первый класс мать её нарядила – и форму новую купила, и банты белые. До школьных ворот довела: иди – сказала – вон твой класс – и букет недорогих цветов в руки сунула.
Надя оглянулась:
-Мамочка, пойдём со мной.
-Некогда мне, на работу опаздываю. Иди уж.
Помнит Надя, как стояли в линеечку малыши – первоклассники, а за их спинами толпа счастливых родителей на своих первашей любовалась. Только Надей никто не любовался. Но и тогда она ещё умела любить и своим маленьким сердечком пыталась оправдывать любое поведение.
Училась плохо. Не потому, что ленивой была, а потому, что память подводила: учит – учит, а через полчаса пусто в голове – будто и книжку в руки не брала. 9 классов еле закончила. Хотела было в училище какое пойти, например, на швею там или на парикмахершу выучиться, да заболела мать. В одночасье заболела: утром проснулась, на работу думала собираться; встать хотела с постели, да на пол и рухнула- ноги не держали. В больнице целый месяц пролежала. Надя одна только к ней и бегала, больше родных – то никого. Ну, с работы изредка приходили, навещали. Потом мать выписали на домашнее дохаживание. И все заботы легли на плечи девушки: она и суп варила, и в комнате прибирала, и мать переворачивала, чтоб пролежней не было. Даже уколы обезболивающие научилась колоть- денег -то, чтоб профессиональную медсестру нанимать, не было. Вот тут – то мама, словно чувствуя приближение конца, и стала перед Надей виниться:
-Ты прости меня, доченька, что нелюбимой называла, гнала от себя. Я ведь тогда очень твоего отца любила, а он другую нашёл, бросил нас. Так и сказал на прощанье:
-Не хочу глаза от знакомых прятать, когда с дочкой – уродкой идти буду.
И я во всём тебя винила, а винить -то себя надо было: не послушалась бы тогда бабу Зину, сделала тебе операцию, всё бы хорошо было. Ты теперь взрослая, может, сама на операцию пойдёшь?
Но Надя маму давно простила, только на операцию идти не хотела – боялась. Не зря мать все годы ей вдалбливала, что в мозг инструментом попадут и дурочкой она останется. Да ходила, ходила она на консультацию; объяснил ей врач, как всё проходить будет, успокоил, а она всё же боялась: веко -то поднимут, а к искусственному глазу привыкнуть сможет ли?
Потом мамы не стало – опустела квартира. Ходила Надя из угла в угол и горько рыдала; а рыдая, сама себя винила:
-Всё из меня, уродины. Не ушёл бы отец, мама бы не плакала и не расстраивалась. Тогда бы и не заболела и не умерла. Всё я – уродка, всё из – за меня.
Но жизнь -то продолжалась и жить как – то надо было. Устроилась Надя в ЖЭК уборщицей подъездов. Потихоньку и боль от потери притупляться стала. Тут уж и 18 исполнилось. Однажды к ним В ЖЭК мужчина устроился сантехником. Обыкновенный такой мужчина, взрослый. Что уж он там про Надю разузнал, неизвестно; только стал он девушке знаки внимания оказывать. Моет она, к примеру, лестницу, а он на этаж поднимается на вызов. Не пройдёт мимо, ласково поздоровается, ведро поднимет, да на другое место перенесёт – поможет. Или конфеткой угостит, или просто комплимент отвесит: «мол, какая ты всё же девка ладная»
А Надя аж зардеется вся от удовольствия – никто ей никаких комплиментов не говорил. А однажды она уж переоделась да домой идти собралась. Все вёдра – швабры в бытовку поставила и только повернулась к выходу, как сильные мужские руки крепко обхватили её, а губы, пахнущие табаком, прижались к её губам. Поначалу она оттолкнуть пыталась, но потом обессилела и руки сами собой вокруг шеи обвились. А он всё целовал и целовал; у Нади уж и ноги ослабели, и голова кругом пошла. А что? Никто никогда даже попытки не сделал поцеловать девушку. Мама не в счёт. Мама -это мама. Оторвался Виктор от Надиных жарких губ тяжело дыша:
-Люблю я тебя Надежда, так люблю, что терпежу нету – так бы целовал и не отпускал ни на минуту. Выходи за меня замуж!
-Да я же Вас почти не знаю – прижала ладошки к горящим щекам Надя.
-А чего знать? Был женат. Бросила меня моя бывшая, да не одного бросила, а с дочкой маленькой. Мы тогда в Нижнем Тагиле жили; сюда перебрались, от этой стервы подальше. Думал, что ни одной бабе больше не поверю никогда, да на свою беду тебя встретил. Запала ты мне в душу – сил нет, только и думаю о тебе. Соглашайся, а?
-Да Вы же видите, что у меня… - она замялась.
-Ничего не вижу, вижу одно – красавица ты невероятная.
Слова Виктора словно бальзам на молоденькую больную душу девушки лили.
-Я подумаю, ладно?
-Думай, только быстрее. Сгорю ведь я от любви к тебе, если долго думать будешь.
На следующий день Надя летела на работу, как на крыльях. На планёрке у инженера с Виктором только и переглядывались; все это заметили. Когда в бытовку за шваброй своей пошла, не имея сил скрыть улыбку, остановила её немолодая техник Полина Сергеевна:
-Надежда, постой – ка. Ты чего это с Виктором в переглядки играешь? Уж не отношения ли завела с ним?
-А Вам -то что? – дерзко ответила девушка.
-А то, что он тебе в отцы годится! А то, что у него дочке 10 лет! А то, что у него жилья своего нет и живут они с дочкой в «пожарном проходе»! Не боишься, что этот прощелыга у тебя квартиру отберёт?
-Он любит меня! – вскинула подбородок Надя – А Вы думаете, если у меня глаза нет, так меня и любить нельзя?
-Да не в глазе дело. Любят и с более серьёзными проблемами, но не такие. Глупенькая ты ещё девчонка. Задурил он тебе голову сладкими речами, ты и повелась. Была б у тебя мама, открыла бы тебе глаза, а раз нет – нас послушай. Тебе парня надо молодого, как ты сама. Вон дворником к нам Коля устроился. Молодой, уважительный парнишка, учится заочно. Тоже, конечно, недостаток есть – пальцев на руке не хватает, только он – МОЛОДОЙ! Все видят, какими глазами он на тебя смотрит; на Колю внимания обрати, девочка. А Витька этот – тёмная лошадка, что там у него с женой приключилось – никто не знает, какую он жизнь прожил – тоже не ясно. Скрытный, хитроватый; даром, что смазливый. Подумай, девочка!
-Да не нужен мне Ваш однорукий Колька, себе возьмите! – зло ответила Надя.
Никого она не стала слушать; быстро с Виктором расписалась и его в свою квартиру привела и прописала. Пришёл он, конечно, же не один, а с дочкой Ленкой. С первого дня Ленка Надю невзлюбила – дерзила, язык показывала. Хоть и мала ещё была девчонка, да оторвила – та ещё: что ни слово – мат. На любую просьбу – кукиш в ответ. Отец ей, конечно, замечания делал, но она и на него не сильно реагировала. Сложно было Наде подобрать к девочке подход; часто от обиды на плече мужа плакала, а он успокаивал:
-Не обращай внимания, дорогая - это переходный возраст.
Первые полгода Виктор к Наде трепетно относился: обнимал, целовал, слова ласковые говорил, даже помощью по дому не гнушался. Ночью в постели после бурных ласк шептал:
-Представляешь, Надюшка, какие у меня мысли в голове? Квартиру побольше купить. Чтоб и Ленке комната была, и у нас спальня полноценная, и зал для гостей. А сейчас что? Спальня у нас, что кладовка – и спим здесь, и вещи храним, а в зале – Ленка со своим столом учебным. Никакого уюта.
-А что же делать?
-Как что? Приватизировать квартиру и продать, а купить трёхкомнатную.
-Так денег же не хватит?
-Ипотека на что? Возьмёшь ипотеку на 10 лет. Мне не дадут – у меня несовершеннолетняя дочь, таким не дают, а тебе дадут. А ещё лучше – купим две квартиры – одну однокомнатную, на тебя запишем и будем её сдавать, а другую – двухкомнатную, на нас запишем с Ленкой, а жить будем все вместе. Ленка скоро вырастет. Замуж выскочит, вот и уйдёт в однушку, а мы с тобой в хорошей квартире останемся. Нам и двухкомнатной хватит. Ну как? Здорово придумал? -целовал он Надю и нежно ласкал ушко девушки своим языком. А она слушала, таяла от его прикосновений и верила всему, что говорил мужчина:
-Виктор знает, как правильно поступать.
И нет бы с умными людьми посоветоваться…
На работе как узнали о планах Виктора, взбунтовались. Женщины Виктора упрекали, что сироту обобрать хочет; Наде доказывали, что нельзя на Виктора с Ленкой приватизировать – оттяпает он свою долю; но Виктор только усмехался да отмахивался:
-Не лезьте в чужие дела и голову девчонке не забивайте глупостями.
А Надя на всех тёток злобилась:
-Да вы просто завидуете, что Витя меня замуж позвал, а не вас.
Надя любила Виктора, самой первой безответной любовью любила, тогда она ещё могла по - настоящему любить.
Конечно, квартиру приватизировали, раз «Витя решил». А вот дальше дело не пошло: отказали Наде в ипотеке – не исполнился ей ещё 21 год. И отношение Виктора к Наде резко изменилось – теперь уже она не была лапочкой и заинькой; больше не целовал он её нежно в шейку, томно приглашая в спальню; не обнимал, засыпая с ней в постели.
Наоборот, оскорбления посыпались, как из рога изобилия. Теперь она была и «одноглазым циклопом», и «уродиной», и «мерзким недоделком». Надя плакала забившись, как в детстве, куда – нибудь в уголок, но пожаловаться было некому. На работе часто видели её припухшие от слёз глаза, но с сочувствием не спешили. Сама виновата – не хотела умных людей послушать, теперь расхлёбывает.
-Так, Надежда – однажды заявил Виктор – вижу я, не ладится у нас семейная жизнь. Да и дочке моей ты матерью стать не смогла, так что давай разводиться. Только не думай, что я свою долю тебе оставлю: или деньгами отдавай, или же продавать квартиру будем.
-Но это же моя квартира – робко возразила Надя.
-Это – наша квартира – рявкнул Виктор – не веришь – к юристу сходи проконсультируйся. Эх, как была ты дурой, так и осталась. И чего я в тебе нашёл? – усмехнулся мужчина.
Квартиру продали; свою долю Виктор забрал и тут же с дочкой уехал; куда – никто не знает.
-Ну, что, Надя, не слушалась нас? Вот и обманул тебя прохиндей этот- гладила по голове плачущую девушку технолог Полина Сергеевна.
-Что же мне теперь делать? – всхлипывала Надя.
-Ну, пока жильё себе не подберёшь, в пожарном проходе перекантуешься. Только деньги на ветер, смотри, не пусти – комнату тебе гуртом искать будем.
Прошло три года. Надя так и работала в ЖЭКе, мыла подъезды, да жила в комнате, которую ей подобрали сотрудники. Хорошую комнату подобрали, большую и светлую, всего на двух «хозяев» и недалеко от работы. А потом то ли удача, то ли беда – пойди разберись: заболела Полина Сергеевна. Серьёзно заболела. Надя к ней ходила: когда приготовит ей обед, а когда и приберётся. Стирать не отказывалась. А когда не стало Полины, оказалось, что квартирку свою она Наде отписала: родни -то у неё никакой не было. Но не просто отписала, а с оговоркой, что свою комнату Надя Коле беспалому подарит. Всё так и вышло. Только квартира Полины далеко от работы находилась, неудобно Наде добираться было. Вот и решила она уволиться да другую работу подыскать.
Работа нашлась в соседнем многоэтажном доме – консьержкой. Зарплата небольшая, да ведь Наде много и не надо.
Годы шли; не шли, а просто летели и Наде уже далеко за 40 стукнуло; она работала и друзей – подруг так и не завела; люди, которые с ней общались, старались в глаза не смотреть – отводили взгляд и это было больно и неприятно. Конечно, с годами недоразвитый глаз усыхал всё больше и проваливался всё глубже. Внешний вид женщины становился немного зловещим, этим и объяснялось нежелание смотреть ей в лицо. Характер у Нади становился всё более замкнутым. Её не прельщали разговоры с соседками, не тянули походы в театры и кино. Работа, дом, телевизор – вот всё, что составляло смысл её жизни. Однажды она сидела на рабочем месте, когда запищал замок домофона, дверь открылась и вошёл полный мужчина. Не успела Надя спросить: -В какую квартиру он направляется? – как откуда не возьмись в дверь проскользнула огромная рыжая собака и моментально набросилась на Надю. Она сначала даже не заметила её; всё произошло так быстро, и что так разозлило пса – было непонятно.
-Найда, фу! – стал кричать мужчина, но собака не реагировала и намертво вгрызлась в ногу женщины. Она рычала и трясла головой, пытаясь вырвать кусок Надиного тела. Её еле оттащили; вызвали скорую. С тех пор она возненавидела животных. Всех- всех! Разве можно предугадать: что у них на уме? Эта рыжая тоже с виду, вроде, симпатичной была. Пока Надя лежала в больнице после операции – швы накладывали, вспомнила случай из детства:
Она тогда училась в третьем классе. Уроки закончились и она вышла из школы. У школьных ворот стояла толпа мальчишек и о чём – то переговаривалась. Когда Надя подошла почти вплотную, один из пацанов закричал:
-Вырви ей второй глаз – и кинул на неё кошку. Кошка бешено заорала: МЯА – и растопыренными лапами вцепилась в лицо девочки, разодрав и щёки, и шею. Пацаны, хохоча, разбежались в разные стороны; кошка тоже метнулась куда -то, задрав хвост; а Надя, вся в слезах и с окровавленным лицом побежала домой. Тогда она не могла понять: за что так с ней поступили мальчишки? Но кошек с тех пор стала ненавидеть; впрочем, как и мальчишек тоже.
После работы Надя всегда возвращалась домой, готовила себе ужин, а потом садилась перед телевизором. Она очень любила смотреть мелодрамы; смотреть, а потом обсуждать их. С кем? Да с самой собой же. Она смотрела на женщин, которые, после благополучной семейной жизни вдруг были брошены мужьями – изменниками, или несправедливо осуждены по наговору; смотрела, как они преодолевали трудности и в итоге становились богатыми, самодостаточными и любимыми и возмущалась:
-Бред всё это! Попробуй, выйди из тюрьмы да найди себе такую работу, чтоб разбогатеть! А богачи? – да уж - так они все на нищенок и кинулись! Да будь женщина хоть семи пядей во лбу добрая и порядочная, а если нет у неё брендовой сумки или туфель, так никакой миллионер и вслед ей не глянет. Ага, а в этом фильме на инвалидке в коляске красавец женился; как же – любовь! Так я и поверила! Да у меня всего -то глаз прикрыт один, а с каким презрением на меня смотрят! Был один мужчина, думала – правда полюбил, а ему только моя квартира и нужна была. Да есть ли вообще на свете эта любовь? Уж если и есть, то даётся она, как награда, только красивым и здоровым. Вот меня с рождения как не полюбили, так до сих пор никто и не любит. Собаке с кошкой и то не понравилась, что уж о людях говорить? Так почему я кого -то любить должна?
Надя задумалась. За входной дверью послышалось какое -то шуршание; словно скребётся кто -то. Она подошла к двери и посмотрела в дверной глазок – никого. Села в кресло и снова услышала тот же звук. Открыла дверь. У порога сидела серая кошка и скреблась в дверь.
-Брысь, зараза такая – шикнула Надя.
Кошка отбежала и присела ступенькой ниже, глядя на женщину.
-Пошла отсюда – замахнулась на неё Надя и захлопнула дверь.
Ночью проснулась от какого -то звука. Прислушалась. Звук доносился от входной двери. Подошла, в глазок посмотрела. Никого не видно. Постояла и снова услышала скрежещущие звуки. Приоткрыла дверь – на пороге всё та же кошка. Сидит и жалобно мяукает.
-Брысь, сказала – Надя оттолкнула кошку ногой и закрыла дверь, но заснуть больше не смогла. Утром приоткрыла дверь – кошка сидела у двери и тихо так мяукала. Потом посмотрела на Надю, а у неё в глазах слёзы.
-Что за чёрт? Разве кошки плачут? – Надя присела перед животинкой:
-Ты чего, болеешь?
Но кошка вскочила и побежала вниз. Она сбежала на несколько ступенек, остановилась и оглянулась на Надю. Странно. Надя решила последовать за кошкой. Та снова спустилась ниже и оглянулась – Надя за ней шла. Так они прошли до самого низа, где кошка юркнула под лестничный пролёт. Надя заглянула и увидела на голом полу маленький недвижимый комочек -новорожденного котёнка. Ну, может, не совсем новорожденного, может, несколько дней было, но то, что он совсем не двигался – пугало.
-Может, он мёртвый? – подумала Надя.
Но кошка подошла к своему ребёнку и стала лизать его; котёнок чуть приоткрыл рот
-Живой – выдохнула Надя – и что с вами делать теперь?
Она взяла котёнка в руки:
-Ну, пошли, мамаша.
В комнате постелила маленький коврик и положила котёнка, сказав кошке:
-Корми, давай.
Но кошка легла рядом с котёнком и стала его облизывать.
-Вот дурная – разозлилась Надя и, развернув кошку пузом вверх, собралась приложить ослабевшего котёнка к соску. Но тут же похолодела – у кошки не было сосков. Вернее, они когда – то были, но какой -то садист сжёг ей всё пузо. Теперь оно представляло собой сплошной рубец.
-Бедная! – воскликнула Надя и ринулась на кухню. Быстро согрела молока, достала пипетку и стала по капле кормить малыша. Сначала он еле открывал ротик, но потом ожил.
Так, хватит на первый раз – распорядилась Надя и поставила перед кошкой мисочку с куриной котлеткой, которую заранее размяла. Кошка набросилась на еду. Было видно, что очень голодна.
Через две недели Надя проснулась от прикосновения чего -то мягкого – это кошка Рита притащила ей своё дитя, подсунув под щёку и сама улеглась рядом, благодарно мурлыча и облизывая Наде руку. И вдруг Надя ощутила такое блаженное чувство, которое до того не испытывала много лет. Она гладила мягкую шёрстку Риты, смотрела в её огромные зелёные глаза и уже не чувствовала никакого раздражения. В её сердце растопилась льдинка злости. Она снова начала любить.
