Есть мнение, что в русском языке нет диалектов. Это мнение может показаться спорным, – но всё именно так. В настоящий момент речь может вестись лишь о говорах, а точнее даже о следах говоров, уже практически повсюду вытесненных единым «литературным» (или «московским») стандартом. Говор же, всё-таки, не диалект. Его отличия по-преимуществу фонетические, доля же оригинальной лексики ничтожна. Обычно это не более чем десятки слов.
Высказывается же вышеупомянутое мнение, обычно, в связи с тем, что во многих странах диалекты сохраняются. Среди таковых можно упомянуть и Японию, и Германию. Плюс, Испанию, Италию, Великобританию, Голландию, Швецию, Норвегию… Тут уже, скорее, приходится думать, кого нельзя. Люксембург? Диалект немецкого. Бельгия, – диалект голландского… Разве что, Франция. Хотя, исторически, юг страны говорил даже не на диалекте старофранцузского, а на окситанском, близком к каталонскому. То есть, Россия представляет собой отклонение от нормы.
Наиболее же любопытным примером является Швейцария, в каждом из «германских» или «итальянских» кантонов которой свой диалект немецкого или итальянского, – в последнем случае столь далёкий от стандарта, что получается «ретороманский» язык. В западных же кантонах безыскусно говорят по-французски… И это всё… о чём-то должно свидетельствовать.
...Диалекты, зарождающиеся как местные говоры и со временем способные развиться в настоящие новые языки, закономерно возникают при расселении народности и сопутствующей оному культурной изоляции. Так, при русской колонизации севера, на основе новгородского возник поморский диалект. При колонизации же Сибири появились десятки новых говоров… Соответственно, выходить из употребления диалекты начинают по мере возникновения и развития общенациональной культуры. Вещание и обучение ведётся только на «стандартном» литературном языке. Так было в России, – но и везде было именно так. В частности, «высокое наречие» – общенациональный немецкий язык появился только после объединения Германии. И ещё в конце XIX столетия путешественники отмечали, что немцы в большинстве «правильный» немецкий понимают плохо.
Возникает, таким образом, вопрос, почему в некоторых случаях диалекты вытесняются литературным языком, но в некоторых, – несмотря на усилия дикторов и учителей, – сохраняют позиции языка разговорного. Или даже получают официальный статус. Так, в Норвегии, например, сразу два государственных норвежских языка.
...Ну…Ответ, как обычно, прост. Для того, чтобы диалект сохранялся хотя бы на уровне разговорном, – для начала, – он должен быть пригодным для выполнения этой задачи. Достаточные для крестьянина несколько сотен слов, – в том числе десятки диалектных, – недостаточны на более высоком уровне культуры. При заимствовании же лексики из литературного языка будет заимствоваться и фонетика… То есть, диалект, чтобы проявить живучесть, должен быть развит. Как минимум, до возникновения собственной литературной традиции.
Диалекты сохраняются в странах относительно недавно преодолевших раздробленность. Важным условием также является использование диалекта местной знатью – до объединения страны. В противном случае, против диалекта будет работать его «не престижность».
Франция стала одним из первых государств Европы, которые могли быть названы «национальными», – плюс, французский длительное время выполнял функции языка межнационального общения в Европе. Что, автоматически, делало эталонный «парижский» вариант очень престижным.
Русские же диалекты (полоцкий, на котором велось делопроизводство в Литве – отдельный вопрос) исчезли, прежде всего, из-за отсутствия собственной литературной традиции, поскольку официальнымязыком северо-востока являлся церковно-славянский.
Вытеснение местных диалектов московским началось сразу после «чернового» объединения русских земель в конце XV века. Появившись, как придворный, общий русский язык распространялся «сверху», оттесняя диалекты в нижние социальные слои, – хотя и не путём насаждения (для чего потребовалось бы изобрести всеобщее обязательное образование), а за счёт престижности и богатства.
Важно также отметить, что этот процесс не прерывался. Обычай использования национального языка, как государственного, сложился в России раньше, чем в Англии. Так что, и при немецком засилье в XVIII веке, и в период моды на всё французское (о борьбе с которой пишет Толстой на первых страницах «Войны и мира») – при дворе говорили только по-русски. Также, русский, обогатившийся при Петре чудовищно исковерканными голландизмами (пример: «полундра» родившаяся из «фалл ундер» – «ложись»), принят был и в армии. Хорошее знание языка, таким образом, открывало возможности для карьеры и использования социального лифта, – «выслуживания дворянства».
