В забавной юношеской поэме "Монах" 14-летний Александр Пушкин развернул перед читателем своё чувство юмора без купюр — словами Зощенко, "развернул свою идеологию во всём объёме". Что же казалось Пушкину комичным и как имел обыкновение шутить этот гениальный отрок с арапскими чертами умного лица?
✎ Вторая статья о «Монахе» Пушкина тут
Любой юмор, любая шутка основывается на комизме.
Комизм — это наглядный забавный контраст безобидного свойства.
Философский словарь Спонвиля различают несколько типов комизма:
— фарс (смех над глупостью или глупый смех);
— каламбур (смех над явлениями языка);
— комизм характера (смех над человечеством);
— комизм ситуации (смех над недоразумением);
— комизм абсурда (смех над не поддающимся осмыслению);
— комизм повтора (смех над одним и тем же);
— ирония (смех над другими);
— юмор (смех над собой и всем) и проч.
С первой же строки "Монаха", в которой престарелый "победитель" седлает побеждённого беса, Пушкин обнаруживает пристрастие к фарсу. Разберём несколько примеров этого любимого поэтом приёма осмеяния глупости.
Чем комично описание "святого отшельничества" героя поэмы?
"Весь круглый год святой отец постился,
Весь божий день он в келье провождал,
«Помилуй мя» в полголоса читал,
Ел плотно, спал и всякий час молился."
"Постился" в первой строке и "ел плотно" в последней комично контрастируют. Видимо, монах не замечал этого противоречия на своём пути к спасению. Зато я круглый год пощусь, — утешал себя бородатый "аскет", в очередной раз поев плотно, — это совсем другое!
Изображение праведника, которому круглогодичный пост не мешает плотно есть — это пример классического комизма. Такой комизм очень театрален: легко представить себе толстенького "постника", который пугливо поднимает голову от плотной трапезы и, дожёвывая, доверчиво объясняет: "Сейчас я только доем и опять буду поститься. Понимаете, я аскет и монашеским известен поведеньем."
В последней строке этого четверостишия Пушкин помещает силлепс — однородный ряд, члены которого неоднородны: "Ел плотно, спал и всякий час молился." Ел, спал, молился. Не правда ли, до жути похоже на культовое стихотворение князя Петра Вяземского "Жить. Молиться. Любить"? (читать тут) Таково жизненное кредо этого святого самоистязателя — есть, спать, молиться. Каждая калория на своём месте! Причём на первом месте — есть, на втором — спать и лишь на третьем — молиться. Мда-с. Приоритеты, достойные святого угодника. Удивительная самоотдача делу аскетизма.
Таков первый пример пушкинского юмора.
"Но, лира! стой! — Далёко занесло
Уже меня противу рясок рвенье;
Бесить попов не наше ремесло."
Пушкин одёргивает сам себя от чрезмерного осмеянья церковников. Свою критику в адрес мнимой святости "попов" Пушкин называет "рвеньем против рясок". Церковники — ряски. Это метонимия, когда целое узнаётся по части. В "Монахе" клирики узнаются по своему типу одежды — рясам. Но Пушкин презрительно меняет форму слова на уменьшительную — получаются "ряски". Так уменьшительный суффикс "к" преуменьшает и уважение, и значимость.
Забавно, как юный сатирик усмехается над самим собой и собственным "рвеньем". Тонко и умно такое обращенье взгляда на самого себя, превращение поэта из аналитика в анализируемого, а комизма из обращённого наружу — в нацеленный внутрь себя. Пушкин замечает собственную горячность и молодой азарт и, одёрнув лацканы и поправив шейный платок, меняет выражение лица с мальчишеского на вольтерьянское: "Всё, мы взрослые и серьёзно осуждаем лицемерных попов, кхм-кхм..." И через секунду: "Нет, мы не серьёзные! Мы фривольные и хотим шутить!"
Это второй пример пушкинского комизма: двуликого, всевидящего.
Примечательны слова "Бесить попов не наше ремесло". Говоря "наше", Пушкин высказывается от лица поэтов-сатириков. Мы — поэты. Наше ремесло — поэтически высмеивать зло. Пушкин — идейный прародитель Жванецкого.
Далее Пушкин изображает соблазнение святого старца демоном Молоком. Демон пытается усыпить монаха, однако тот в молитвах столь же неутомим, как и в застольях, и никак не заснёт. Отчаявшись, Молок прибегает к чтению стихов Боброва.
Что это за Бобров такой, чьими стихами демонам удаётся подчинить своей власти аскетов?
"Фундаментальная электронная библиотека Русская литература и фольклор" сопровождает Боброва такой справкой:
БОБРО́В, Семен Сергеевич [конец 1760-х гг. — 1810] — русский поэт. Учился в духовной семинарии. Окончил Московский университет (1785). С 1792 служил в Морском ведомстве. Начал печататься в 1784.
Стихи Боброва дидактического и религиозного характера, насыщенные славянизмами, громоздкими словообразованиями и усложнёнными эпитетами, вызывали позднее насмешки А. С. Пушкина, П. А. Вяземского, К. Н. Батюшкова.
Пример стихов Боброва, насыщенных славянизмами во славу Петра и в противовес тлетворному влиянию Запада:
Но твердь иное предвещала;
Тогда Россия в мрачный век
В своей полнощи исчезала.
"Да будет Петр!" — бог свыше рек;
И бысть в России Солнце света.
Бысть Петр, — и юный век в зарнице
Из бездны вечности летит;
Звучит ось пылка в колеснице,
И гордый век Петром гремит;
Вселенна зрит — недоумеет.
Великий Петр изобразует
Творца и гения в себе;
Россию зиждя, торжествует.
О росс! — с его времен в тебе
Порфироносны дышат духи.
Не только вселенна зрит и недоумеет. Пушкин, Вяземский и Батюшков тоже недоумели перед творчеством Боброва, зиждущего "россов" поверх "зарницы" и "тверди".
Дело в том, что стилизация должна иметь под собой какое-то идейное содержание. Стилизация ради стилизации — это уже речевая игра. Но Бобров, увы, не игрив. И его сверхувесистая серьёзность в нагромождении слов — внимание! — комична, так как Бобров сам не отдаёт себе отчёта в собственной комичности. Логика такова: нагромождение чрезмерно —> чрезмерность бессмысленна —> бессмысленность вкупе с упоением собственной торжественностью смешна —> Бобров, упоенный "россами" и "твердями" и не замечающий своего перекоса в область XIII века, смешон.
Следовательно, это пример так называемого метакомизма. Бобров — комическая фигура даже вне контекста. Он шутка сама по себе. Пушкин помещает Боброва в текст "Монаха", таким образом создавая дополнительную ступень комического, через которую открывается доступ к целому полю подшучиваний над славянофилами, льющими слёзы восторга над "гремящей твердью Петра".
Текст Пушкина уже в 14 лет — многоуровневый, нелинейный, выпуклый.
Продолжение о "Монахе" тут:
Благодарю за прочтение!
Присоединяйтесь к LiterMort на площадке ВК
Ещё интересные статьи на канале LiterMort:
