Всё началось с письма, которое прислала в монастырь тётка. В письме без выражения радости от того, что нашла племянницу, она сообщала, что желает её видеть немедленно, и была вложена пачка документов и решение суда.
Весь вечер девочки шептались и ждали решения судьбы Хриси. Утром Хриса стояла перед Сестрой Серафимой, которая занималась воспитанием девочек и взволнованно молчала. В монастыре всё становится известно всем мгновенно.
Сестра Серафима, прочитав письмо, удивлённо заметила:
– Странно как-то… Как же она нашла-то тебя, Хриса?! Ведь в пелёночках, в которых ты была завёрнута, лежала только записка, что ребёнка зовут Такара Бэцумия, и ещё был камушек. Ничего же больше не было! Ты посмотри! Распоряжения, генетическая экспертиза, пожелания… М-да…И ни слова благодарности нам. Что скажешь Хриса? Всё решаешь ты… Мы поддержим тебя.
Девушка пожала плечами, радовало, что сестра Серафима не сердилась. В монастыре знали, если Хриса, что-нибудь натворила, например, читала в библиотеке книги, не рекомендованные для её возраста, то разговаривая с ней сестра Серафима называла её заграничным именем Такара, а если, как обычно Хрисей, то наказания вроде бы не должно было быть.
Хриса после содержательного сообщения от тёти «Ждём тебя!» всё-таки попыталась определиться.
– И зачем мне она нужна?
– А потому, что ты ещё дитя, Такара! – строго отчеканила сестра Серафима. – Нельзя отвергать сразу всё.
– А наркотики?
– Такара! Это что такое?! – голос сестры Серафимы стал жёстким.
Ага, подумала Хриса, значит отвертеться от этой поездки не удастся. Всё было очень серьёзно. На прошлой неделе Хриса нашла фантастику Беляева в библиотеке, но была замечена сестрой Серафимой, которая таким же, как сейчас, железным голосом сообщила:
– Такара, не Господь людям посылает искушения. Не Господь! Читай, что положено!
Хриса не спорила, зная, что непременно посадят на хлеб и воду, но не расстроилась, и всё равно прочла эту фантастику. Она давно научилась читать очень быстро. Обучая её скоростному чтению, сестра Серафима говорила:
– Уж не знаю, есть ли у тебя, Хриса другие таланты, но память и быстрое чтение – это просто дар Божий!
Прочитанная книга про человека с жабрами акулы вызвала у неё много вопросов, но спрашивать было не у кого. Сестра Серафима почему-то была очень настроена против фантастики. Она утверждала, что в жизни и так полно чудес, не надо придумывать новые.
Хриса почти всегда всё спрашивала у сестры Серафимы, но с этой книгой подходить было нельзя, и она мечтала потом ещё раз перечитать, и понять, что же ей не понравилось. В целом, она разобралась. Она поняла, что никто не спросил мальчика хочет ли он стать полурыбой, потом вспомнила что тот умирал, и опечалилась.
– А вдруг это было испытание? Остаётся ли человек человеком после того, как превратился?
Увы, окончательно разобраться она не успела, потому что была поймана сестрой Серафимой с поличным, но была почему-то не наказана, а просто отправлена помолиться. Вот тогда-то Хриса поняла, что, произошло что-то необычное. Оказывается, пришло письмо, и сестры обдумывали его, и им было не до воспитательных моментов.
Хриса читала помимо положенной школьной программной литературы, разные стихи, приключения и даже детективы, которые были в монарстырской библиотеке. Книги часто жертвовали монастырю, и многие из них были очень красивыми, но люди перестали ценить книги и всё читали в телефонах. Хриса раздражённо фыркнула. Ей очень нравились книги из бумаги. Однако ей редко удавалось что-нибудь прочитать необычное до конца, сестра Серафима строго следила, чтобы у её воспитанниц не возникало глупых мыслей и желаний.
Результатом этого стало то, что у Хрисы создалось о мире весьма сумбурное представление. Там, видимо, было очень интересно, но много искушений; легко впасть в грех, но есть праведники, которые стараются всё исправить. Случайно прочитав какой-то зачитанный до дыр женский роман без начала и конца (кто-то из прихожан выбросил книжку в ведро с растопкой), а Хриса подобрала и прочла, она пришла к выводу, что женщины всю жизнь мечтают о любви, но обманываются и женятся ради денег. Мужчины должны быть смелыми рыцарями, благородными и чистыми, но многие из них коварные, трусливые и жестокие.
Не беседы с сестрой Серафимой, а, как ни странно, эта маленькая книжонка, привели Хрису в замешательство. Она не знала, стоит ли жить в таком мире или укрыться за стенами монастыря? Ей осталось чуть-чуть до восемнадцатилетия, до принятия решения, как жить дальше, и вот тебе здрасьте, письмо!
Не то, чтобы она хотела стать монахиней, но тот, кто с детства воспитывался при монастыре, был любим и окружён заботой, уже и не мыслит о другой судьбе. Наверное, поэтому она не обрадовалась вызову тётки, а напротив встревожилась.
Сестра Серафима посмотрела на застывшую напротив неё воспитанницу и печально улыбнулась.
– Держись, Хриса! Как знать, может твои родственники – это путь к счастью. Собирайся, детка!
Хриса фыркнула. С чего бы это? Столько лет она считала себя сиротой, столько лет находила любовь и заботу у монахинь, и вдруг оказалось, что у неё есть родные люди. Где же они были раньше?
– Я пойду, сестра Серафима, собираться.
– Иди-иди! Бог тебе в помощь, детка!
Монахиня, улыбаясь, смотрела вслед девушке, которая понеслась по коридорам. С первого дня эта девчонка была любимицей сестер. Она никогда не плакала и обожала слушать, как поют сёстры. Она была не слишком похожа на других воспитанниц: худющая, бёдер вообще нет, с раскосыми миндалевидными глазами какого-то жёлто-зелёного цвета и странными пепельными волосами. Эта девочка всегда заставляла волноваться за её судьбу. Вопросы и поступки, даже шалости, были у неё искренне чистыми, и сестра Серафима очень боялась, как бы мир не сломал её.
В своей комнате Хриса опять задумалась. Кто же она? Её всегда поражало, с какой строгостью и заботой её воспитывали, как объясняли, что она в неоплатном долгу перед матерью, которая возможно погибла при родах. Столько лет она тосковала о матери! Столько лет мечтала узнать хоть что-нибудь о ней! Однако никто не мог объяснить откуда она, и кто её родители.
В записке, лежавшей в пелёнках, было написано: «Пусть хранит судьба Такару Бэцумия [1], ставшую сиротой после рождения… Хочу, чтобы она воспитывалась в монастыре».
Она не чувствовала себя какой-то Такарой, хотя это имя ей дала мать.
– Ну что же, в миру буду Такарой, – сообщила она зеркалу и подмигнула. Отражение тоже подмигнуло ей. – Чувствуешь, ты теперь Сокровище! Запоминай! Ты Такара – сокровище.
Много ли надо времени на сборы девушке, у которой ничего и никогда не было своего, кроме камешка, который висел на шнурке и был подарком матери. Камушек она носила на шее вместе с крестиком. Она попрощалась со всеми и получила благословление.
С небольшой сумкой в руках и документами в пластиковом пакете, она смело вышла в незнакомый мир. Её ждала машина чёрная, огромная и суровый водитель, который поклонился ей и сказал:
– Не бойся, малышка, мы мигом! Раз и вокзал! Вот твои билеты. Я провожу до вагона.
В поезде она сидела, прилипнув к окну, однако, она постеснялась спрашивать что-либо спутников. Очень боялась, что сочтут её несерьёзной и не взрослой. Проводница её угостила чаем и отказалась брать с неё деньги. Хриса не стала ничего говорить, только перекрестила её.
Москва утомила её сразу: пылью и гарью – очередной раз горели торфяники, ранняя весна была невероятно жаркой.
На вокзале Такару встретил человек, присланный тёткой. Её поразил человек в костюме, державший плакат «Такара, мы ждём». Она робко тронула его за рукав, тот строго посмотрел на неё:
– Фамилия?
– Бэцумия.
– Приветствую! Следуйте за мной!
Её долго везли на длинной, как крокодил, машине. Она так волновалась, что не могла смотреть по сторонам. Вскоре она стояла в огромной гостиной старого особняка, где её ждали новообретённые родственники: строгая светловолосая красивая женщина в элегантном светлом костюме; угрюмая худая старуха в длинном тёмном платье; двое недурных собой молодых человека, с безвольными лицами, вислыми бровями и выгоревшими добела волосами и, одетых до смешного одинаково – светлые костюмы и рубахи, и ярко накрашенная красавица-блондинка её возраста с пухлыми губами и широко расставленными серыми глазами в драных джинсах, яркой майке и с несколькими золотыми цепочками на шее. Такара даже потрясла головой от такой яркости.
Строгая женщина, прищурившись почему-то, холодно процедила:
– Долго мне пришлось тебя искать! Давай знакомиться! Я твоя двоюродная тётя, зови меня тётя Нина. Это твои троюродные братья Владимир и Валентин и сестра Алла.
От её взгляда девушка поёжилась и растерянно всех осмотрела.
– Здравствуйте!
Старуха угрюмо пробурчала:
– Что зыркаешь?! Зыркает и зыркает! Ишь ты, притащилась! Не было печали… Вот уж воистину дурная кровь – ни на кого не похожа. Чернавка какая-то!
– Прекрати! Да что это с тобой?! Радоваться надо, а ты всё сердишься, – строго одёрнула её тётка и криво улыбнулась.
– Это что же, ты крещённая, что ли? – осведомилась старуха, разглядев у девушки волосяной шнур на шее.
Такара совсем иначе представляла встречу с родственниками и, наверное, поэтому, подавив негодование, дерзко ответила:
– А как Вы представляете жить в монастыре и не быть крещённой? Меня зовут Такара, крещённое имя – Хриса.
– Надо же, даже имя нерусское. Тьфу! – проворчала бабка и отвернулась от неё.
– А почему ты себя называешь таким именем? – весело поинтересовалась яркая блондинка. – Я вот Алла и всё, а у тебя два имени. Кто назвал тебя Такарой?
– Это имя дали мне мать и отец, так было написано в записке, а сёстры в монастыре окрестили меня Хрисой. У меня в детстве были золотые волосы, но потом потемнели, - она замолчала, насторожено озираясь. Больше всего она хотела вернуться назад. Ведь она думала, что её обнимут, спросят, как она перенесла дорогу, наконец, напоят чаем. Увы, родственники опять замолчали, рассматривая её.
– Золотые говоришь?! – Старуха вдруг угрюмо хмыкнула. – Да-а… Уж воистину от яблоньки яблочко, а от ели шишка. Это наша кровь в тебе. Ну, здравствуй, внучка! Я твоя прабабка.
Такара удивилась столь резкой перемене настроения, но воспитание не позволило ей как-нибудь выразить своё удивление. Она только поклонилась и всё, а тётка напыщенным тоном проговорила:
– Мы рады, что, наконец, нашли тебя!
В последнем Такара теперь сильно сомневалась, она чувствовала невероятное раздражение, которое исходило от тётки. Увы! Она уже приехала, и надо было как-то приспосабливаться.
Месяц жизни в Москве ошеломил Такару. Она, привыкшая к строгому распорядку дня, не понимала, как можно спать до одиннадцати дня, а потом до часу ночи мотаться по ночным клубам. Пыталась поговорить об этом с Аллой, однако новоявленная сестра считала своим долгом ввести её в курс всех прелестей столичной жизни и обижалась, когда, каждый раз в десять вечера, Такара покидала компанию и уходила домой.
– Ты что, брезгуешь что ли нами, грешниками? – как-то вечером визгливо спросила Алла, задержав у входа ночного клуба Такару.
– Что ты?! Просто здесь так шумно, пахнет сигаретами, я от этого очень сильно устаю.
– Ну-ну… Иди, монашка, замаливай грехи!
Парни и девушки вокруг стади хохотать. Такара ушла, больше Алла не разговаривала с ней о совместных вечерах. Тётушке Такара сказала, что её не интересует ночная жизнь столицы, она очень устаёт от неё.
– Да, ты какая-то бледная. Сиди дома, если тебе это нравится.
По утрам Такара рано вставала, молилась и отправлялась в музеи. Любимым музеем для неё стал Пушкинский. Она наслаждалась картинами, гулкими залами и тишиной. Той тишиной, которая отсутствовала в её новом доме – в комнате Аллы гремела музыка, заглушая всё, а прабабка весь день сварливо распекала прислугу.
Прабабка, судя по всему, её не понимала. Она шипела:
– Как набожность можно соединять с шатанием по музеям?
Такара молчала, потому что не знала, что плохого делает. Была бы сестра Серафима, то она объяснила, из-за чего Прабабушка злится, но её не было.
Как ни странно, спокойная уверенность в своих поступках подействовала на всех. Её походы в музеи скоро перестали комментировать, а один из братьев посоветовал даже использовать экскурсии по городу. Правда Алла пару раз тявкнула, что нахлебников развелось. Однако её мать одёрнула её:
– Ты не понимаешь, что она ничего не умеет и не видела? Осмотрится, найдёт работу. Только ты, Хриса, не выбирай грязную работу, чтобы о нас плохо не подумали! Ищи что-нибудь достойное. Вокруг знают, что мы не нищие, и я не позволю своим близким работать, где попало.
Такара поняла, что её попрекнули едой, но очень изысканно. Конечно, можно было позвонить сестре Серафиме посоветоваться, но что она могла спросить? Она и сама знала, что должна работать, другое дело зачем она была нужна родственникам?
Хриса теперь внимательно изучала объявления в газетах, ей не хотелось просить ноутбук у Аллы, хотя она и умела работать на нём, да и чувствовала, что пока рано говорить о том, что она определилась. Она решила, что ей лучше всего подойдет работа гида. Благо дело она свободно владела французским языком, но об этом она так же не сообщила своим родственникам. Хотя они ни о чём её не расспрашивали.
Прислуга в доме ни с кем не разговаривала, но Такара считала обязанной, всех утром приветствовать и благодарить за завтрак. Раздражало вечно хмурое бормотание Прабабушки, но она её не ругала. Это радовало Такару. Несколько раз Прабабка порывалась что-то ей сказать, но всякий раз рядом оказывался кто-то из родственников, и старуха, хмуро пробурчав: «Понаехали тут», – уходила. Братья с ней не общались, но если Владимир удостаивал её кивком головы, то Виталий просто не замечал.
Чтобы развлечь Такару, родственники решили сводить её в Большой театр на балет «Лебединое озеро», но она ушла разочарованной со второго акта, не слушая возмущения тётки и сестры. Ей не понравилось всё, кроме музыки Чайковского, которую с наслаждением слушала, и многое запало в память. Дома девушка просто сказала:
– Не понравилось. Я не понимаю и не привыкла к тому, что люди пытаются движениями рассказать сказку.
Алла и тётка переглянулись и поджали губы, а сестра презрительно бросила:
– Деревня! – и больше не звала её с собой в столичные театры.
Такаре было очень неловко, так как понимала, что они старалась для неё, но ничего не могла поделать с собой. Однако, когда Алла её застала у телевизора, она смотрела «Эксцентрик-балет» Смирнова, то она возмутилась:
– Это что же, классический балет тебе не понравился, а вот это нравится?!
Такара упрямо возразила, так потряс её это спектакль
– Конечно, этот балет не воздушный, как Лебединое озеро, но здесь более правдиво показана борьба тьмы и света в душе человека. Человек, несмотря на прошлое, всегда выбирает сам.
– Монашенка, а туда же, философствует! – фыркнула Алла, а вечером за ужином рассказала об увлечениях Такары.
Тётка криво улыбнулась
– Ну что же, первый шаг к светской жизни сделан! Значит скоро будут и следующие. Ничего, девочка, скоро ты будешь, как все. Не торопись, с работой! Осваивайся. Вот что, я смотрю, ты всё время ходишь в этом коричневом платье или сером? Так нельзя, надо одеваться прилично. Мы не нищие. Алла покажет тебе как одевается молодёжь. Прошу, смени свои монастырские лохмотья. Деньги я тебе дам. Если не хватит, скажешь.
Алла действительно показала ей свои наряды, объяснив, что так одеваются все. Такара, видевшая, что одевают девушки и парни в ночных клубах, даже не предполагала, что также откровенно можно одеваться и днём. Она успела прочитать несколько модных журналов и пришла к выводу, что Алла переборщила. Ведь современная мода позволяла носить и другие наряды! Однако спорить она не стала, и отправилась за новой одеждой одна. В небольшом магазинчике, ей подобрали несколько элегантных длинных юбок из тёмного шелка, и несколько строгих кофточек к ним. Тетя усмехнулась, посмотрев на новые наряды, а Алла презрительно фыркнула.
– Ну, ты даешь, так только тридцатилетние старухи одеваются.
Такара заметила, что их разговор слушает её Тётя, поэтому, постаралась ответить, чтобы не задеть сестру.
– Со временем я привыкну, но не сейчас. Спасибо тебе за советы.
Во многих компаниях, куда её приводила Алла, приятели сестры, узнав, что Такара из монастыря, просто выходили из себя, пытаясь заставить её попробовать какой-нибудь коктейль, но девушка пила только воду. Она особенно упорствовала после того, как однажды от одного глотка газировки её чуть не вывернуло наизнанку от рвоты, потом девушка вспомнила, что тогда, когда выпила глоток той газировки, камень, подарок матери, стал очень горячим. С тех пор она решила, что это предупреждение о какой-то опасности.
Отправившись в аптеку, она купила активированного угля, потому что ей до сих пор было неловко вспоминать, как ругалась Алла на неё, что Такара опозорила её своей рвотой, а ведь Такара ничего не испачкала. Только один из парней, знакомый Аллы, Толик, тогда принес ей стакан, и она напилась воды из-под крана.
– Слушай, может у тебя аллергия на газировку?
– Не знаю. В монастыре мы её не пили. Может и аллергия. Я вообще не понимаю её, она такая противная.
– Хочешь я другую тебе принесу?
– Спасибо, Толик! Лучше я активированный уголь выпью и забуду про эту газировку.
– Вот, что, я предупрежу Аллу и отвезу тебя домой, а потом вернусь.
– Конечно, хотя я смогу и одна.
– Да ты что? Поздно уже, пока-то ты доберешься. Не уж, я тебя отвезу. Мне так спокойнее будет.
После этого, чтобы не раздражать Аллу, Такара вечерами допоздна сидела в читальном зале случайно обнаруженной ею библиотеки. Однако Алла, узнав, где она проводит вечера, поинтересовалась:
– А как ты собираешься жить, если не хочешь понять, что такое жизнь?
Теперь Такара, попав на какие-либо тусовки, забивалась в угол и внимательно слушала, пытаясь понять и принять жизнь в миру. Оказалось, что она не одна такая, несколько девчонок и парней, сидели, так же как и она, но не обсуждали жизнь местного бомонда. Иногда говорили о монастыре, или Вузе, в котором учились, но чаще молчали.
[1] Такара Бэцумия (яп.) – Такара – сокровище, Бэцумия – Особая, отличающаяся от всех
Продолжение:
Подборка со всеми главами:
