Состояние духовенства не было какой-то тайной, совестливые и честные церковнослужители, коих тоже было не мало в нашей стране, а также светские общественные деятели много писали об этом.
Вот, например, святитель Димитрий Ростовский, современник Петра I, писал: «Оле окаянному времени нашему! Иереи небрегут, а людие заблуждаются; иереи не учат, а людие невежествуют; иереи слова Божия не проповедуют, а людие ниже хотят слушати. От обою страну худо: иереи глупы, а люди неразумны; слепые слепых водят, а купно в яму упадут!» (уж не первое ли это пророчество революции?). Некоторые священники «по вчерашнем пьянствовании не протрезвившеся и похмельем одержими не приуготовльшеся к служению дерзают литургисати. Друзии же злонравнии в церкви и святом олтаре сквернословят, матерно браняшеся». «Клирицы чтут и поют без внимания, священники со диаконы во олтари сквернословят, а иногда и дерутся» [цитата по 344]. Подобное описывал и святитель Тихон Задонский, и даже М.В. Ломоносов [345].
Уже в 19 веке святитель Игнатий Брянчанинов замечает: «Скудость в духовных сведениях, которую я увидел в обители вашей, поразила меня. Но где, в каком монастыре не поражала она? Светские люди, заимствующие окормление духовное в Сергиевой Пустыни, имеют сведения несравненно большие и определенные, нежели эти жители монастырей. Живем в трудное время. «Оскуде преподобный от земли». Настал голод слова Божия! Ключи разумения у книжников и фарисеев. Сами не входят и возбраняют вход другим. Христианство и монашество при последнем их издыхании. Образ благочестия кое-как, наиболее лицемерно, поддерживается, а от силы благочестия отреклись люди. Надо плакать и молчать» [цитата по 346]. «О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие об умном делании» [цитата по 347]. «Многие монастыри из пристанищ для нравственности и благочестия обратились в пропасти безнравственности и нечестия. Мнение разгоряченное слепцов, которые все видят в цветущем виде, не должно иметь никакого веса» [цитата по 348]. «Я встречал таких – доктор богословия, а сомневается, был ли на земле Христос, не выдумка ли это, не быль ли, подобно мифологической!» [цитата по 349].
Ему вторит о. Георгий Флоровский: «У нас есть хорошая внешность: мы сохранили все обряды и символы первобытной Церкви; но все это мертвое тело, в нем мало жизни» [цитата по 350].
В начале 20 века ситуация также не поменялась. В отчетах обер-прокурора за 1903-04 гг. был отмечен упадок «истинного монашества» из-за праздности и пьянства (правда там же отмечается, что женские обители являют пример чистой христианской жизни) [1352]. Последний протопресвитер русской царской армии писал: «Трудно представить себе какое-либо другое на земле служение, которое подверглось бы такому извращению и изуродованию, как архиерейское у нас. Стоит только беглым взглядом окинуть путь восхождения к архиерейству, чтобы признать, что враг рода человеческого много потрудился, дабы, извратив, обезвредить для себя самое высокое в Церкви Божией служение» [цитата по 351].
Многие видели, что источником нерадения и безверия стали, как ни странно, именно духовные семинарии, ежегодно выпускающие новых атеистов и фарисеев. Преподобный старец Варсонофий Оптинский говорил: «Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка без чувства и смысла. Революция в России произошла из семинарии. Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, встать в сторонке, поплакать, умилиться, ему дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом. Буква убивает» [цитата по 352].
А так отзывался о духовных заведениях России профессор Московской духовной академии архиепископ Илларион (Троицкий): «Десятый год наблюдая академическую жизнь, я невольно с грустью и печалью, иногда с негодованием, замечал, что студенты академии слишком мало занимаются богословием и еще меньше богословием интересуются. Получается крайне ненормальное явление: студент духовной академии, оканчивая курс, имеет некоторые взгляды философские, исторические, даже политические, но не имеет определенных взглядов богословских. Чисто богословские вопросы его не волнуют; он будто даже и не понимает, как это богословский вопрос может задевать за самую сердцевину души, ломать и переворачивать всю жизнь человека, заставлять его ввергаться в огонь и в воду» [цитата по 353].
Предугадать революцию по этим признакам было уже несложно, неизбежность наступления новой грозной эпохи с каждым годом прослеживалась все отчетливей. В 1910 году святитель Серафим (Чичагов) так писал об этом: «Пред глазами ежедневно картина разложения нашего духовенства. Никакой надежды, чтобы оно опомнилось, поняло свое положение! Все то же пьянство, разврат, сутяжничество, вымогательство, светские увлечения! Последние верующие — содрогаются от развращения или безчувствия духовенства, и еще немного, сектантство возьмет верх… Никого и нет, кто бы мог понять, наконец, на каком краю гибели Церковь, и отдать себе отчет в происходящем… Время благоприятное пропущено, болезнь духа охватила весь государственный организм, перелома болезни больше не может случиться и духовенство катится в пропасть, без сопротивления и сил для противодействия. Еще год — и не будет даже простого народа около нас, все восстанет, все откажется от таких безумных и отвратительных руководителей… Что же может быть с государством? Оно погибнет вместе с нами! Теперь уже безразлично, какой Синод, какие Прокуроры, какие Семинарии и Академии; все охвачено агонией и смерть наша приближается» [цитата по 354].
На этом фоне перестает удивлять тот факт, что многие деятели революции, будущие гонители христиан вышли из православных семинарий и училищ, были детьми священников и «благочестивых» дворян, кротких матерей и строгих отцов.
Социалистические идеи охватили даже духовенство, которое пыталось синтезировать христианство и новейшие материалистические учения. Политические убеждения священников далеко не всегда были монархически-консервативными. Например, Казанский и Самарский губернаторы характеризовали местное духовенство как левое. А популярный среди столичной интеллигенции архимандрит Михаил (Семенов) в 1906 вообще сложил с себя сан и вступил в Трудовую народно-социалистическую партию, а позже перешел в старообрядчество. [355]. Поэтому священник Гапон, принимавший активное участие в шествие рабочих 9 января 1905 года, уже не кажется столь удивительным и не подходящим к революции лицом.
Забегая вперед, скажем, что в целом, как церковные иерархи, так и рядовое духовенство не поддержало царя в феврале 1917 года. Несмотря на то, что казенная церковь пользовалась всеми государственными привилегиями, ее иерархи тяготились своим подчиненным Синоду положением и надеялись, что Временное правительство, свергнувшее монархию, предоставит им долгожданную свободу и самостоятельность.
Изменение статуса духовной власти, ее очевидное внутреннее разложение повлияло на все общество. Большинство населения стало бессознательно разлагаться вместе с духовенством: семейный кризис, внебрачные отношения, разводы, аборты и т.д., о чем я уже писал в предыдущем разделе. Более совестливые и честные христиане имели три дальнейших пути: смириться и найти достойного духовного наставника в лоне Православия, пытаться изменить ситуацию в самой Церкви (от сюда в конце 19 века пошло широкое обновленческое движение), либо покинуть Церковь и уйти в раскол или ересь. Примечательно, что одной из причин семейного кризиса были очень строгие бракоразводные нормы, ущемлявшие прежде всего права женщин (побои, оскорбления, заражение сифилисом, измена в отсутствии свидетелей, злонамеренное оставление и др. не считались основанием для развода), они вынуждали людей игнорировать существующее законодательство или относиться к нему формально. При этом всю тяжесть бракоразводных процессов повесили на Синод (то есть на Церковь), несмотря на то, что еще с 1810 года и до самой революции он пытался снять с себя полномочия по этим вопросам, оставив лишь увещевательную функцию, а юридическую составляющую логично перенести в гражданское делопроизводство, но власть была непреклонна и на все прошения Синода отказывалась вводить гражданский брак.
Интеллигенция стала видеть в казенном православии надоедливого государственного чиновника или даже полицейского, тем более, что власть часто давала повод так думать. Помимо всего вышеперечисленного церковных лиц активно привлекали для выполнения различных государственных задач – доведение до сведения населения государственных указов, манифестов и иных законов, ведение статистики, помощь в усмирении бунтов и т.д. Это усугубило нравственное падение интеллигенции, которое пыталось найти истину где угодно, но только не в навязываемым государством Православии. Духовная неудовлетворенность приводила интеллигенцию к спиритизму, мистике, масонству, атеизму, различным философским и революционным идеям. В высших кругах приобрело популярность обновленческое движение, к которому принадлежали не только известные светские идеологи, но и религиозные. В крупных городах начали действовать влиятельные философско-религиозные общества, которые пытались выработать новые религиозно-этические постулаты на базе христианства. Так возникла, например, идея «Новой церкви Третьего завета», религиозные сочинения Василия Розанова, Дмитрия Мережковского и других ведущих философов. Эти идеи быстро дошли до плохо скрытой ереси, которая оказала заметное влияние на русскую культуру начала 20 века. Богема Серебряного века придерживалась уже устоявшихся сектантских традиций, особенно хлыстовства, скопчества, толстовства, сатанизма Блаватской и Рериха. Поэт Николай Клюев, например, был активным членом секты хлыстов.
Вслед за интеллигенцией к духовенству стали негативно относится и многие представители простого народа. Все это приводило к невежеству, расколу, безверию и увлечению модными городскими учениями. Самой большой народной трагедией для нашего государства оказался раскол конца 17 века, к которому привели неверные явно антихристианские действия царской власти и церковных иерархов. Может именно поэтому на фоне всего этого благочестивого официоза нашим народом особенно полюбились блаженные – Христа ради юродивые, которые намеренно отказывались от всех земных благ и даже от собственного разума, всей своей жизнью явно противоречащие церковной иерархии, а часто и игнорирующие ее. К концу 19 века стремительно росло число и так называемых «братцев» - религиозных проповедников из представителей простого народа, которые еще в 17 веке получили широкое распространение в среде раскольников и сектантов. Неудовлетворенные проповедями местных священников, они начинали проповедовать сами. Популярность их была велика, они разговаривали на простом и понятном для народа языке, нередко обличая местное духовенство.
Проблема духовного кризиса была подробно описана известным русским философом Владимиром Соловьем в его статье «О духовной власти в России». Приведу некоторые выдержки, которые излишне комментировать [цитаты по 356]:
«Уже более двух столетий как русская церковь вместо того, чтобы служить основою истинного единения для всей России, сама служит предметом разделения и вражды.
По русскому чувству еще можно было жить при Иване Грозном. Отчего же через сто лет при «тишайшем» Алексее Михайловиче значительная часть русского народа вдруг почувствовала, что жить нельзя, и в отчаянии бросилась в леса и пустыни, и полезла в горящие срубы? Что же такое случилось?
Патриарх Никон не переходил в латинство, но основное заблуждение латинства было им безотчетно усвоено. Это основное заблуждение состоит в том, что духовная власть признается сама по себе как принцип и цель. Между тем, поистине, она не есть принцип и цель в мире христианском. Принцип есть Христос, а цель - Царствие Божие и правда его.
Можно ли указать, в каком добром общественном деле в России за последние два века видно было деятельное участие иерархии? Кто же виноват после того, если все эти добрые начинания мирской власти, лишенные высшего руководства духовного начала, не привели к положительным результатам и, разрушая зло, не создали добра? Кто виноват, что народ, освобожденный государством, но не находящий достаточного руководства со стороны церкви, предоставлен собственным темным инстинктам? И что же мудреного, наконец, если в этом народе те, у кого духовная потребность сильнее, идут в раскол, а у кого слабее - в кабак?
Может быть, потому и не стало православных монархий, что слишком много надежд с ними связывалось. Да, империя - это ограда для Православия. Но если слишком много вкладывать сил в поддержание ограды, в ее украшение и укрепление, то можно не заметить, что в пределах самой ограды земля перестала плодоносить. Она вытоптана вся, превратилась в армейский плац, а потому стала малоплодной. И сегодня меня, скорее, пугают призывы восстановить православную монархию. Слишком часто интонация и мотивация этих призывов такова, что приходится вспоминать слова Ницше: «Эти люди делают вид, что они верят в Бога, а на самом деле они верят только в полицию».
Разве не крайнее благоговение к божественному вызвало раскол старообрядчества, разве не истинное искание правды Божией, стремление усвоить и осуществить ее порождает многочисленные секты в русском народе? Не должна ли духовная власть отозваться на это искание, со снисхождением устраняя невежественные и дикие его формы. Но она обратилась лицом лишь к дурной стороне народного движения в расколе, к фанатизму и невежеству, и против этого дурного стала действовать еще худшим, сначала плахами и кострами, и доныне действует запрещениями и утеснениями. Раскол этим не уничтожился и церковь не прославилась». В письме к императору он спрашивал: «Из двух религиозных обществ которое более соответствует духу Христову и евангельским заповедям: гонящее или гонимое?» [цитата по 357].
Если 19 столетие справедливо считается золотым веком русской культуры, то для Православной церкви – 18-19 века есть время глубокого кризиса и духовного затмения. А был ли вообще этот золотой век «Святой Руси»? Может не следует его искать, ведь в столетие легко укладывались, как великие подвиги, так и великие падения. Хотя мне кажется, что наиболее близким к истинному христианству на Руси был 14 – начало 15 века, когда русская цивилизация находилась на грани исчезновения и только многочисленными подвигами святых христиан, смогла устоять – время преподобного Сергия Радонежского и его последователей, время святого Андрея Рублева, время митрополитов Петра и Алексия Московских, время святых князей – мучеников и благоверных.
Таким образом, «Церковь сама спровоцировала свое сокрушительное поражение в битве за культуру. Слишком часто вместо того, чтобы исполнить заповедь любви, она настаивала на ужесточении закона; вместо того, чтобы тихонько стучаться в двери, взламывала их; вместо того, чтобы просто быть здесь - открытой для нуждающихся и готовой служить им, она громко требовала, чтобы служили ей; вместо того, чтобы униженно принимать оскорбления, гордо давала отпор» [цитата по 358]. Поэтому неудивительно, что уже в 1907 году, спустя два года как дали свободу совести, в России насчитывалось до 5 миллионов сектантов, не считая староверов [359]. При этом еще в 1901 году считалось, что их в стране не более 2 миллионов [360].
Продолжение следует.
С первой частью главы 2.8. можно ознакомиться здесь:
Со второй частью главы 2.8. можно ознакомиться здесь:
Со третьей частью главы 2.8. можно ознакомиться здесь:
С четвертой частью главы 2.8. можно ознакомиться здесь:
С пятой частью главы 2.8. можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.
