Арбогаст, магистр армии Великого Рима, смотрел на метущийся на ветру огонек свечи и не видел его. Перед его глазами, подобно весеннему ветру, треплющему дикое разноцветье трав, проносилась вся его жизнь. Непростой путь простого франкского парня, ставшего главным полководцем Рима и последней его надеждой. Путь, что привел его сюда, на берег реки Фригид.
Два года назад в небольшом галльском городке был убит Император Валентиниан, правивший Римом долгие двадцать лет. И по большому счету, да и черт бы с ним. Правителем он все равно был, честно сказать, паршивым. Став соправителем своего брата в четыре года, он к двадцати так и не нашел времени, чтобы повзрослеть. А государственным делам всегда предпочитал общество дворцовых девиц и друзей предпочитавших вино делам государственным.
И все бы ничего, вот только виновником убийства этого бестолкового и бесхребетного парня решили назначить его, Арбогаста. Воина, что всю свою жизнь служил Вечному Городу, прошедшего долгий путь от простого легионера до главнокомандующего Римской армии. Впрочем, нельзя сказать, что обвинения эти удивили старого франка.
С самого начала, с тех самых пор, когда еще был жив император Грациан, старший брат погибшего Валентиниана, ценивший своего полководца за прямоту и неподкупность, императорский двор не принял его. Уж слишком он был груб, силен, несдержан и вообще плохо воспитан по их меркам. Варвар с восточных границ, выскочка, неспособный понять и принять утонченность лучших людей Великого Рима. Такому было не место при дворе.
Зато солдаты его любили. Арбогаст был такой же, как они. Простой и понятный, как лезвие спаты, и такой же опасный. В легионах ходили слухи, что франк, легко впадая в ярость, с одинаковым усердием мог приложиться к морде провинившегося легионера и благородному лицу патриция. И отходчивость генерала, бывшая обратной стороной его характера, спасала не всегда. Случалось, что, отойдя от вспышки гнева, франк понимал, что немного перегнул и помириться с покойником уже не получится.
Именно из-за этой его яростной прямоты и пришел к нему Валентиниан, ища защиты и покровительства в тот день, когда узурпатор Магн Максим убил его брата - императора. Он знал, что франк презирал придворные заговоры, и всегда помнил те клятвы, что давал еще его брату. И совершенно четко понимал, что только рядом с этим неотесанным варваром жизнь опального императора все еще что-то стоила.
А дальше была война. Арбогаст вместе с верными людьми ушел в изгнание, увозя с собой молодого наследника римского престола. Их путь лежал на восток, в земли императора Феодосия, венценосного собрата Валентиниана, что правил в Константинополе. Франк не был лучшим в мире переговорщиком, но это было и не нужно.
Император Восточной Империи был заинтересован в союзе не меньше беглецов. Ему нужен был спокойные земли на западе и предсказуемый правитель, на которого он мог бы влиять. И поэтому договор не мог быть не подписан. Феодосий получал сестру императора Великого Рима в жены, а Валентиниан - армию Восточной Империи. И после этого, поражение Магна Максима оставалось всего лишь вопросом времени.
Впрочем, воевать Феодосий не собирался. Вернее, не собирался воевать своими легионами. Он вообще ценил воинов и каждый раз, когда представлялась такая возможность, пускал в авангарде своей армии неисчислимые рати золотых солидов и серебряных динариев. Так вышло и в этот раз. Осажденный в городе Аквилее, Магн Максим был предан своими же воинами и продан императору Феодосию за, в общем-то, не очень большие деньги.
Это был нечестный прием. Так вообще нельзя было поступать. Это Арбогаст знал совершенно точно. Предательство - оно как кинжал с отравленной рукоятью, убивает не только твоего врага. Любой, кто взял его на службу хотя бы однажды, уже мертв, просто пока сам этого еще не понимает. Воины, понявшие, что можно бросить в беде своего вождя, никогда не будут защищать его до конца.
Так, в общем, и вышло. Предательство, с которого началось новое правление изгнанного императора, не могло закончиться ничем хорошим. С каждым годом вернувший себе трон Великого Рима Валентиниан изменялся все больше, превращаясь из бестолкового, но в общем, неплохого парня в безвольного труса, боявшегося собственной тени. Ему больше не нужен был рядом человек, чей авторитет принижал бы его власть, ставя ее под угрозу.
Вместо того, чтобы быть хорошим правителем и решать проблемы так, как положено императору, этот слизняк бежал жаловаться Феодосию по любому поводу, едва ли не ползая перед ним на коленях. И франка это бесило неимоверно. Не раз и не два он говорил своему владыке, что вождь и император не может себя так вести. И каждый раз ответом ему были обвинения, жалобы и угрозы.
И поэтому, когда ранним весенним утром, заглянувшие в императорские покои слуги нашли Валентиниана в петле, вопросов не возникло ни у кого. Всем было ясно, кто это сделал, а главное почему. И никакие доводы не стали бы для него оправданием. Поэтому оправдываться он не стал.
Арбогаст распахнул полог своего шатра и всмотрелся в ночную тьму, расцвеченную огнями большого лагеря, где его солдаты праздновали завтрашнюю победу. Это был его легион. Тот самый, в который молодой франкский парень пришел тридцать лет назад для того, чтобы служить Вечному Городу. Лучшие франкские воины считали честью воевать в его рядах, а их вожди были готовы подчиняться дуксу, как родному отцу.
Немного правее и ближе к реке, стоял еще один лимитанский легион, что защищал границы империи тут, на востоке. Так же набранный преимущественно из франков, что искали славы и, конечно же, добычи. Они не были выучены так же хорошо, как его парни, но совершенно точно были храбры и безжалостны в драке. И это, в общем, не удивительно. Никто другой не выжил бы на неспокойных границах империи.
По левую руку, совсем рядом с заросшими лесом холмами, стояли комитаты Евгения, нового правителя Рима, пришедшего сюда защищать свою корону и право называться императором. Эти легионеры, что прошли за ним от самых италийских земель, были неплохи. Наверное. Вот только среди лесов и диких гор границы чувствовали себя неуверенно. Их лагерь был тих и насторожен. Звуки, что доносились из близкого леса, были для них непривычны, как и тот яростный праздник, который устроили себе перед боем франки. Впрочем, службу они несли, кажется, исправно.
Восходящее солнце застало генерала уже в седле. Арбогаст смотрел на затянутую утренним туманом долину и никак не мог понять, влезет ли легкая пехота лимитанского легиона в небольшую рощу, покрывавшую холмы, что окаймляли поле боя.
Позиция была выбрана великолепно. Два легиона, что сейчас строились на вершине невысокой, заросшей густым разнотравьем и редким лесом гряды холмов, полностью перегораживали долину, упираясь левым своим флангом в топкий берег реки Фригид, а правым - в высокие, поросшие лесом холмы. Комитаты Евгения, которыми командовал комит Абицион, строились за ними второй линией, готовые прийти на помощь там, где это было нужно.
Легкая пехота, состоящая из молодых франков, не готовых еще встать в строй старших товарищей, заполняла склон перед легионами Арбогаст и холмы, что возвышались правее. Эти парни, чьей защитой служили лишь небольшие щиты, быстрые ноги и милость богов, радовались будущему сражению, словно дети. Проявить храбрость, быть отмеченным командирами и своими вождями, что еще нужно хорошему воину, чтобы славно продолжить свой путь на этой земле?
Впрочем, стоящие в глубине строя комитаты их радость совсем не разделяли. Далеко впереди, внизу долины из утреннего тумана, тающего под лучами холодного весеннего солнца, ряд за рядом выступала армия императора Феодосия, пришедшего за троном и короной Вечного Города, которые он считал своими по праву силы. И боги, как же их было много.
Первую линию занимала конница везиготов, пришедшая на поле боя вслед за своим вождем Аларихом. Множество всадников заполняли все пространство поля боя от восточных холмов до самой реки. Они двигались вперед, и за ними из тумана появлялись все новые и новые воины. Тяжелая поступь тысяч коней ощущалась даже на самой вершине холмов, где стояли легионы Арбогаста. И только то, что коннице все время приходилось двигаться вверх по заросшему склону, как то сдерживало ее шаг.
За легкой конницей везиготов в атаку шли вандалы. Отличная пехота, что пришла сюда по зову императора, обещавшего им славу и добычу. Они были не так быстры, как их конные союзники, не имели таких длинных копий и не любили сражаться в строю но сила их была совсем в другом.
Легкая пехота прекрасно чувствовала себя в лесах восточного приграничья. Вандалы были многочисленны, свирепы и могли попортить много крови, если дать им хотя бы малейшую возможность сражаться так, как они привыкли, ворвавшись в расстроенные конницей везиготов ряды тяжелой пехоты.
В третьей же линии Феодосий поставил свою тяжелую пехоту. Большие щиты палатинов, перегораживали долину, подпирая своих союзников с тыла. Глубокие построения, длинные копья, уверенный шаг. За всей этой яростной и цветной волной варварских союзников императора двигались лучшие воины Восточной Римской империи.
Битва началась.
Легионеры Арбогаста все еще ровняли ряды и готовили метательные копья и "марсовы колючки", а легкая пехота уже устремилась вперед, сближаясь с конницей везиготов. И это казалось безумием. Любой глупец понимал, что кавалерия не оставит ни единого шанса рассыпному строю. Атакующую конницу вообще может остановить только глубокий пехотный строй. Но, кажется, несущихся в атаку франков это вообще не волновало.
Кавалерия, увидев перед собой легкую пехоту, идущую на них в атаку, не поверила своим глазам. Всадники Алариха немедленно рванули вперед, не желая упускать такой легкой добычи, и дистанция между конной лавой и бегущими на них франками начала стремительно сокращаться. Впрочем, продолжалось это недолго. Легкая пехота, подчиняясь громкой гортанной команде, вдруг остановилась и немедленно запустила воздух сотни коротких и тяжелых копий, которые, подобно секущему осеннему ливню, ударили по накатывающейся снизу коннице.
Везиготы, вынужденные атаковать вверх по склону, так и не успели нормально разогнаться. Первая линия пыталась перейти в галоп, но кони, скользя и оступаясь на склоне, покрытом высокой густой травой, шли только лишь тряской рысью. Всадники задних рядов, стремящиеся так же добраться до врага, напирали, смешивая и без того не идеальный строй. И в этот момент по всей этой плотной массе ударило летящее железо.
И не то чтобы потери были велики. Из седел выбило, в общем-то, немногих. Дело было в другом. Множество дротиков попало в лошадей, и они, крича и брыкаясь, рванули из всех своих лошадиных сил от злых людей, причиняющих им боль, окончательно превратив и так не идеальную атаку в совершеннейший бедлам. Еще недавно неудержимо катящаяся вперед конная лава, притормозила, и начала рваться на части, обтекая трупы людей, коней и бьющихся в конвульсиях раненых лошадей.
Франки же, не теряя ни секунды времени, запустив в сторону замешкавшейся конницы оставшиеся копья, рванули вперед изо всех своих варварских сил. Они отлично понимали, что времени у них есть совсем немного. Везиготы сомнут их через полминуты после того, как восстановят строй и ничего не спасет легкую пехоту. Ничего, кроме ее быстрых ног и яростной атаки.
Ни о каком правильном сражении речи даже не шло. Легкая пехота, влетевшая в замешкавшуюся конницу, не имела, в общем-то, ни единого шанса. Слишком много было всадников, слишком тяжеловесны они на поле боя. Вот только франки пришли сюда, совсем не считать и взвешивать свои шансы на победу. Завывая совершенно по-волчьи, застрельщики вцепились в наступающую конницу, словно серый охотник в бок огромного дикого вепря, тормозя ее, не давая разгоняться и, конечно же, убивая, умирая и снова убивая.
Чем дальше, тем яснее становилось, что атака, кажется, пошла не по плану. Кавалерия, пройдя уже поле боя на половину, так и не смогла разогнаться. Впереди были видны уже штандарты римских легионов, а эти сумасшедшие застрельщики все еще висели на везиготах, словно дикие псы. Франки умирали десятками, но не бежали. Нужно было срочно их всех убить и вот после этого заняться теми, кто стоял за ними.
Легионеры готовили дротики и ровняли ряды. Стоящие в первых рядах уже видели драконов Феодосия, летящих над конницей, идущей в атаку. Они отлично понимали, что секундная задержка не остановит кавалеристов Алариха, ну разве что немного замедлит. Впрочем, ни были готовы и совершенно точно знали, что нужно делать.
И раз! Первые линии сделали шаг вперед, размыкая строй и давая стоящим за ними бойцам место для нормального замаха. И два! В сторону несущихся на легион везиготов уже летят сотни дротиков и плюмбат. И три! Задние ряды делают шаг вперед, вновь превращая строй легиона в монолит, закрытый стеной щитов. И четыре! Большие овальные щиты легионеров поднялись выше, закрывая голову первой линии от копий атакующей кавалерии. И кавалерия ударила от души.
Так и не успев как следует разогнаться, маневрируя на склоне, теряя людей и лошадей, везиготы все равно ударили с силой приливной волны. В едва успевших поднять щиты легионеров сначала полетели дротики, а сразу вслед за ними в стену щитов заехали и их хозяева. Треск ломаемых копий, хруст щитов и крики умирающих в мгновенье заполнили все поле боя. Они расплескались во все стороны, подобно горному потоку, и, отразившись от склонов холмов, вернулись обратно, сложившись в мелодию смерти, такую привычную для человека войны.
Линия щитов прогнулась, но устояла. А уже через секунду, в том месте, где франки встретились с кавалерией Алариха, лежал настоящий вал тел, с каждой секундой становившийся все больше и больше. Везиготы пёрли как сумасшедшие, продавливая щитовой строй буквально по миллиметру, своей массой сдвигая его все дальше и дальше. Легионеры же уперлись и держали этот безумный напор с великолепным презрением к смерти. Весы богов, отмерявшие победу в этом бою, качнулись и замерли в шатком равновесии.
И если бы скорость была чуть больше, у кавалерии было место для маневра, а последний залп не выбил первую линию атакующих почти начисто. Если бы не эта чертова легкая пехота. Но война не знает сослагательного наклонения. Боевой порыв легкой кавалерии уже угасал, когда с заросших лесом холмов во фланг ей обрушилась легкая пехота.
Кавалерия знает всего лишь два состояния: она или атакует, или бежит. И вот атаковать везиготы больше были не в состоянии.
Первая линия еще сражалась, а задние ряды уже разворачивали коней, понимая, что только так могут выйти из-под удара. И то, что на пути отступления у них была союзная пехота вандалов, не остановило никого. Жажда битвы сменилась паникой, чувством не таким героическим, но не менее всеобъемлющим. Кавалерия Алариха побежала, и на пути у них лучше было не стоять.
И это был шанс. В ту самую секунду, когда конница, смяв вандальских союзников, устремилась к реке, драконы над легионами взлетели вверх, а заревевшие подобно горному эху трубы возвестили всем, что теперь в атаку идут легионы. Легионеры быстро строились вокруг своих драконариев, ровняли ряды и поднимали дротики павших товарищей. Все отлично понимали, что скоро они снова понадобятся.
Разом, подобно лавине, легионеры Арбогаста двинулись вперед и вниз. Стена больших щитов, подобно поршню гигантского пресса, гнала перед собой бегущих, походя втаптывая в землю тех храбрецов или глупцов, решивших, что бегство - не их выбор. Шаг за шагом франки, саксы, италики, лангобарды - все, кого прихотливая судьба собрала под знаменами пограничных легионов, шли вперед, подобно самому богу смерти. Так же, как это делали старые легионы Империи, от которых давно остались только забытые имена и старые орлы, давно уже не парящие над полями битв.
Вандалы оказались хороши. Даже смятые своей отступающей конницей, они не побежали. Дротики и топоры летели в легионеров буквально дождем. Высокие, смуглые уже от весеннего солнца варвары, держались за каждый метр, атакуя, отступая и снова атакуя врага. Отлично понимая, что не имеют и тени шанса против слажено идущего строя римских легионов, они тянули время, ожидая удара своей тяжелой пехоты.
Вот только тяжелая пехота не ударила. С вершины холма Арбогаст видел, как палатины Феодосия строились в защитную коробку, загибая крылья пехотной фаланги назад. Кажется, враг утратил смелость, а значит, утратил инициативу. И его оставалось просто добить.
Вандалы держались еще полчаса, но даже у беспредельной стойкости есть свои границы. Оставшись без дротиков и метательных топоров, потеряв едва ли не каждого третьего павшим, они одним рывком разорвали контакт с пехотным строем римлян и начали отступать в сторону поросших лесом холмов, где их уже должна была ждать легкая пехота франков.
Оба пограничных легиона замедлились, перестраиваясь для последней атаки. Перед ними осталась только тяжелая пехота Феодосия. Они были в меньшинстве, они были напуганы, в них не было и толики той ярости, что плескалась сейчас в крови варварских воинов, идущих вперед под знаменами Римских легионов. Они были обречены. Оставалось только ударить как следует.
Идущие сзади комитаты Евгения добавили шагу. Они кажется, тоже не хотели пропустить все веселье. Легион комита Абициона забирал вправо, кажется, собираясь сманеврировать и ударить противнику во фланг. Это было хорошее решение, хотя такой манёвр и разрывал единый строй римских щитов. Но, впрочем, времени на размышление уже не было. Франки перестраивались для атаки и выходили на дистанцию броска дротиков. Скоро все закончится.
В этот раз легионеры не спешили. Теперь им противостояла не конница и даже не легкая пехота, что не могла сдержать слитного удара щитов. В строю перед ними стояли точно такие же легионеры, отличавшиеся только цветами щитов и формой шлема. И дело свое они знали отлично. Две волны дротиков, запущенных в воздух с обеих сторон, встретились почти на середине пути и, пройдя друг друга навылет, стали падать на головы людей, стоящих внизу.
Потери были ужасающи. Брошенные почти в упор дротики пробивали щиты, попадая в защищенные ими руки и ноги. Те же, что падали сверху, ранили легионеров, скользя по стальным и бронзовым шлемам и довольно легко протыкая кольчуги. Легионеры Арбогаста, срубая спатами и кинжалами торчащие из щитов копейные древки, затягивали еще прорехи в строю, примеряясь, куда удобнее будет бросить последний перед атакой дротик. А комитаты Абициона уже двинулись в атаку.
Трубы легиона, что привел с собой из самого Рима Евгений, зарычали, и сплошная стена красных щитов начала разгоняться для удара. Вот только удар этот пришелся во фланг второго пограничного легиона.
- Комит же, занимавший возвышение, сказал Феодосию, что он будет его помощником, если он удостоит его почестей. Тогда император, поискав и не нашедши бумаги и чернил, взял дощечку, которую случайно держал один из предстоявших, и написал, что комит и его люди получат от него важные и приличные места в войске, если исполнят обещание. На этом условии те действительно перешли на сторону императора. (Саламан Эрмий Созомен)
Это было предательство. Не первое в жизни Арбогаст, но, кажется, последнее. Легионеры комитата, еще недавно казавшиеся надежными, как скала, пали под натиском золотых и серебряных воинов императора Феодосия, превратившись из союзников в предателей. И это было то, что франк ненавидел больше всего в жизни.
Но первый легион магистра не отступил даже сейчас, он бывал в переделках и похуже. Воины, поняв, что на поле боя появился новый враг, загибали фланг пехотной фаланги и пытаясь выстроить стену щитов в еще одном направлении. И, наверное, все бы у них получилось. Вот только времени на все эти маневры у них не осталось совсем. Палатины Феодосия с первым сигналом комитатской трубы шагнули вперед, чтобы через мгновение оказаться на расстоянии удара копья.
Франки, зажатые с двух сторон, дрались как дикие звери. И даже на несколько секунд Арбогаст подумал, что не все еще потеряно. Но весы богов, решавших, кому достанется победа, снова качнулись и рухнули на головы его легионеров. Длинный бой вымотал их, и на последний рывок сил просто не осталось.
Предатели вместе с солдатами Феодосия теснили остатки пограничных легионов к реке. Легионеры, потеряв строй и ту небольшую толику цивилизации, что делала их всех римлянами, уже совершенно по варварски резались с наступающим врагом, превращая благородное искусство войны в кровавый праздник, расцвеченный всеми цветами красного.
Впрочем, это была агония. У каждого есть свой предел прочности, и легионеры Арбогаста его, кажется, достигли.
Бегущих Феодосий приказал не преследовать. Кавалерии почти не оставалось, а та, которую удалось сохранить, была в жалком состоянии. Большая же часть легкой пехоты франков, поняв, что битва проиграна, ушла в холмы. И играть с ними там в кошки мышки одной только тяжелой пехотой было бы несусветной глупостью.
К тому же не было никакой необходимости ловить этих варваров по лесам. Император пришел сюда не за этим. Самозваный узурпатор Евгений, что посмел бросить ему вызов, уже схвачен и казнен, а его голову на пике сейчас демонстрируют последним упрямцам, что, упорствуя в глупости своей, все еще держатся на лагерном валу.
Арбогаст, что пытался с вернейшими воинами вырваться из битвы, настигнут и пал в бою. Окруженный со всех сторон, он, говорят, дрался, словно сам разум покинул его, убив нескольких преследователей, и закололся, когда понял, что плена не избежать.
В общем, все сложилось как нельзя лучше. Империя вновь едина. Ну, по крайней мере, формально. Этот чертов франк, что попортил ему так много крови, наконец-то мертв. Союзники - везиготы и вандалы - разбиты и ослаблены. И это тоже замечательная новость. Нет, что ни говори, все сложилось наилучшим образом. Ну, разве что нужно будет что-то сделать с предателем Абиционом. Но об этой проблеме можно позаботиться немного позже.
У звенящего по весеннему горного ручья, берущего своего начала в паре дней пути от реки Фригид, три молодых парня, столкнувшись у звериного водопоя, смотрели друг на друга, не выпуская оружия из рук. Франк, вандал и везигот, еще вчера рубившие друг друга с том страшном бою и выжившие только чудом и попущением Божьим, оценивали свои шансы выжить снова. На этот раз в бою один на один.
Франк, что держался на ногах только на непомерной гордости, а ел последний раз еще перед битвой, смотрел на раненого вандала и везигота. Воин народа всадников, потеряв коня, чувствовал себя маленьким ребенком, у которого жестокий мир отобрал ближайшего друга. Вандал, несмотря на рану, был самым опасным. Только увидев их, он, словно ласка, метнулся к дереву, заняв удобную для защиты позицию, и сейчас не сводил с обоих противников глаз, водя жалом своего копья от одного к другому. Кажется, последняя схватка была неизбежна.
Первым опустил свое копье везигот. Он шагнул назад и показал рукой, что уходит. Следом за ним франк, поднял руку в примирительном жесте и ловким движением руки забросил за спину небольшой щит. Вандал, поняв, что он, кажется, переживет сегодняшний день, выдохнул и тяжело оперся спиной на огромный дуб, прикрывавший его спину. Три народа стояли у ручья и, спрятав оружие, внимательно смотрели друг на друга, не понимая, почему еще вчера они резались с таким упоением.
За земли, за деньги, во славу Вечного Города? Франки, готы, вандалы и лангобарды смотрели за холмы, леса и поля юной еще Европы и понимали, что все изменилось. Римские легионы слабы, сами римляне же трусливы и алчны. Они готовы покупать и предавать друг друга. А значит, больше нет никакого страха перед Великим Римом. Из хозяина мира он стал всего лишь местом, где лежат несметные богатства, которые можно взять на меч. Ведь сегодня, в этот самый момент, они, те, кого еще недавно презрительно называли варварами, стали силой этого мира. И вся Ойкумена теперь принадлежит им.
