За короткий срок своей жизни с царем сумела вывод сделать — ничего так просто Иоанн Васильевич не делал. Даже их отношения по плану выстраивал. Все четко продумывал, как при игре в свои любимые шахматы. Не зря же постоянно повторял: фигуры на доске по правилам ходить должны.
Вот, например, ладья, строго поучал испуганную Марьюшку, только по прямой двигается. От пешки, на первый взгляд, незначительной фигуры, твердил настойчиво государь, многое зависит. Порой именно она победу принести может. Молодая жена смотрела на него непонимающим взором и растерянно ресницами моргала. С трудом от зевка удерживалась. Игра в шахматы ее совсем не увлекла.
— Тебе, Машка, помнить требуется: в этом мире все от правильно сделанного хода зависит, — строго говорил супруг, — и Боже упаси, когда конем ходить надо, ферзя вперед выставить! Ежели не правильно пойдешь, проиграешь!
Последнее правило, как «Отче наш» уяснила. Ходила только там, где ей позволялось. Без спросу ничего не делала. В дела государственные не вмешивалась. Царю просьбами старалась не докучать. Порой, правда, случалась с царскими невестками повздорить, но старалась это аккуратно делать, чтобы никто из посторонних не слышал да к грозному мужу лишний раз с жалобами не поспешала. Сама первой на царевен не жаловалась. В голос, как Алена Шереметева, жена старшего царевича, не кричала и истерики мужу не закатывала...
Жаль, конечно, что отношения с Ириной Годуновой с первого дня не сложились... Баба она умная была и с ней ладить следовало, тем паче понимала: за ее спиной брат стоит, у которого огромная власть в руках заключена. Видит Бог, надеялась в ее лице подругу приобрести. Понимала — одной в этой стае хищников не выжить. Тут помощь требуется. Да где там!
Ирина, поджав губы, в разговоры вступать не желала. Чуть что, креститься начинала, заученные фразы молвила да четки перебирала. Верно Иван Васильевич твердил настойчиво:
— Запомни, Машка, не будет у тебя здесь ни родных, ни подруг!..
А так хотелось, как прежде в родном тереме делала, вскочить на лавку с ногами, семечки лузгать, песни попеть. В родительском доме они с матушкой и боярскими дочками-подружками часто так делали... Здесь же все старались особняком держаться. Какие там песни, слова лишнего никому не говорили.
Мужу, пусть и не любимому, хотела стать женой заботливой. За питанием следила. Любимые блюда к обеду приказывала подавать. По вечерам самолично стол к ужину накрывала. Очень хотела, чтобы белье он тонкое носил. Разве это дело — в рубаху нижнюю повелел конский волос вплести! Больно ведь целый день в дерюге такой ходить! Эвон как кожу до крови расчесывал! Все тело струпьями покрывалось. Когда вслух посетовала, послал куда подальше, сказал, что ничего не понимает.
— Дурой родилась, — кричал злобно, — дурой и помрешь...
От обиды тогда в слезах зашлась. Очень хотелось о своей беде кому-нибудь поведать, да пожаловаться на жизнь тяжкую было некому.
Жутко одиноко в роскошных покоях ей жилось. Хуже всего по ночам становилось, когда требовалось на настойчивые ласки сластолюбца отвечать. Больше всего боялась гнев царский вызвать, ибо понимала — головы не сносить. Одно спасало — старый супруг уставал быстро и мгновенно засыпал. Она же до утра тихо лежала рядом, стараясь не двигаться и не дышать. Страшилась разбудить ненароком.
Супругу своему она, по крайней мере в первые месяцы совместной жизни, нравилась. Он откровенно любовался молодой женой и часто повторял с восхищением: создал же Всевышний такую красоту! Правда, потом, сплюнув, добавлял сокрушенно: жаль только, об уме позабыл!
Марьюшка в ответ специально рот открывала и старалась вид поглупее принять. Какой с дурочки спрос? Она быстро сообразила — подобный вид удобно принимать и при общением с боярскими женами. Особливо когда кто с просьбами обращается. Начинала зевать во весь рот и твердить сонным голосом:
— Не может жена без согласия мужа обещания раздавать!
Уловка помогла. Досаждать просьбами стали гораздо меньше. Когда окружающие потеряли к ней интерес — что с убогой взять — искренне порадовалась. А вот царь-батюшка, видимо, раскусил уловки. Нет-нет, да ловила на себе его внимательный взгляд. Все чаще и чаще в ее сторону посматривал да брови хмурил.
К тому времени немного научившись его понимать, сообразила: очередную шахматную партию обдумывает. Марьюшка прямо-таки представляла, как фигуры на доске расставляет и шепчет:
— Черный король — царевич Иван, ферзь рядом — супружница его, Алена... Белый король — царевич Федор. Ферзь при нем — царевна Ирина. Офицеры, Слоны да Кони— боярские роды Бельские, Глинские, Годуновы, Вяземские, Нагие, Волынские и прочие... Ну а пешки — ясное дело, люд простой.
Государь просто упивался игрой. С нескрываемым удовольствием разыгрывал баталии и, если партия удавалась, радостно смеялся, сбрасывая на пол фигуры. Еще бы — он здесь главный и только от него зависит, кому в какую клетку стать следует.
Да только беда случилась. Не успел до конца свою последнюю партию довести. Мария перекрестилась. Чего скрывать — порадовалась, когда об его смерти узнала. Трудно сказать, как жизнь сложилась, коли бы жив остался. Вдруг и впрямь псам скормил, как постоянно грозился. А, может быть, в насмешку над боярами обрядил бы в дорогой венец, усадил бы рядом с собой на трон и повелел вместе с ним дела государственные вершить... Никто не ведал, что в его голове скрывалось.
При этих мыслях инокиня горько усмехнулась. Лично ее путь закончился там, где больше всего боялась — в дальнем монастыре. Инокиня горько вздохнула и потерла сухими пальцами виски. С годами многое стерлось из памяти, что-то сама вычеркнуть пожелала. А вот день своего пострига, как ни старается, никак забыть не может. По сей день по ночам кричит, когда снится и в холодном поту просыпается...
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 5
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке
