По сей день удивляется, как люди столько злобы источать могут, при этом лицемерно улыбаться и благоденствия желать. Порой крикнуть хотелось — пошто так себя ведете подло и гнева Божьего не боитесь!
Вроде бы только стояла перед ней знатная боярыня из рода богатого и древнего, руку целовала, слова восхищения высказывала, о милости просила. Через секунду, выйдя за порог, молодую государыню поносить начинала да блудницей называть. Будто ее вина в том имелась, что царь женой выбрал! Разве ее согласия кто спрашивал? Как-то раз все же не выдержала и сказала жене боярина Телепнева, которая пуще всех ее помоями поливала:
— Знаю, что про меня по темным углам судачите! Греха не боитесь, подлые! Смотрите, на том свете черти будут вам масло кипящее в рот заливать!
Надо было надменной боярыни лицо видеть! От ужаса глаза выпучила, того и гляди вывалятся, вскочила с лавки, засуетилась, кинулась руку целовать и причитать:
— Да как ты, матушка, подобное подумать могла! Да мы к тебе всем сердцем, благодетельница ты наша! Упала на колени и кинулась руку целовать. Настолько это противно стало, что потом несколько раз приказывала на руки воду из кувшина слить и все мыла и мыла, будто весь день грязной работой занималась.
Когда первый раз о себе услышала слова мерзкие, дара речи на миг лишилась. Хотела окликнуть да вовремя опомнилась. Проглотила обиду и дала себе слово как можно меньше с боярынями общаться. Последнее с трудом давалось. Они к ней постоянно с льстивыми речами, которые обычно заканчивались различными просьбами, приходили.
На коленях ползали, руки лобзали, просили при случае перед царем словечко замолвить. Кому требовалось сына-оболтуса на хорошее местечко пристроить или мужа злобного урезонить, кто к имеющимся угодьями хотел новые земли прибавить... От всех этих прошений голова кругом шла. Умом понимала — вряд ли с государем поговорить получится. Супруг не особо к ней прислушивался. Но не станешь же это тем, кто тебе не ровня, объяснять!
Подсмотрела однажды, как Ирка Годунова с просителями общается, стала, как она, поступать. Руки под коленки положит и старается сделать так, чтобы во время разговора на лице ни один мускул не дрогнул да ни одной морщинки не появилось. Да только ничего у нее от этой затеи не получалось. Эмоции буквально вырывались наружу и удержать их никаких сил не было...
Столько лет прошло, а так и не смогла от чувства отделаться, что все происходившее вокруг нее в те годы напоминало игру скоморохов на праздничной ярмарке. Причем, ей тоже определенная роль в действе отводилась. Просто физически ощущала, как ее, будто со скоморошьей куклой начинают представление разыгрывать. Только никак понять не могла — какой персонаж изображать приходится…
Небольшое просвет появился, когда в Угличе вдали от двора жила. Там она себя настоящей царицей чувствовала. Ох, как же ей нравилось хозяйкой над всеми быть! Да только не долго все продолжалось. В один раз все закончилось. И наступил новый этап, самый длинный. В нем ни цвета, ни вкуса не имелось. И жизнью его назвать нельзя было. Так, одно существование. Речь идет о годах, проведенных в обители.
Инокиня устало потерла виски. Эх, как ей не хватало ума и прозорливости, которыми в полной мере обладала царевна Ирина. Несколько запоздало, вынуждена была признать, таких женщин, как она, на свет единицы рождаются. Потому-то и считался с ней покойный царь Федор. Ведь как полюбил девку безродную! Не позволил грозному батюшке в монастырь постричь и другую жену в царский терем привести. Вот тебе и убогонький!
А уж как Ирина притворяться умела! Глаза маслом покроет, мед изо рта лить начинает. Ангел, а не женщина! На самом же деле жестокая и сребролюбивая была, да только об этом никто не догадывался. Марьюшка притворство сие богопротивным делом считала. Ведь не других, прежде всего себя, этим обманывала. Потому-то и старалась оставаться естественной. Уж ежели кто разозлил, чего скрывать?
Супруг покойный любил повторять:
— У тебя, Машка, все по морде прочитать можно! Хотя бы для приличия приветливую улыбку на рожу надела, когда я к тебе захожу! Все-таки муж твой!
Она в этих случаях обычно лицо широким рукавом одеяния закрывала и будто бы маков цвет рдела. Лепетать что-то бессвязное в свое оправдание начинала, а муженек под зад корявой рукой хлопал и смеялся при этом радостно. Порой мог посохом огреть, не сильно, правда, но все равно чувствительно. Ему словно удовольствие доставляло, если кому-то рядом больно было. Никогда не забудет, как однажды схватил холодными пальцами запястье, выкручивать руку стал и внимательно так в глаза смотрел, видимо ожидая, как закричит от боли. Но Марьюшка все вытерпела, сдержалась, только улыбалась ласково, словно пытка радость доставляла.
Иоанн Васильевич крякнул удовлетворенно и больше никогда себя подобным образом с ней не вел. Откуда ему было потом знать, что потом всю ночь кисть холодной тряпкой обматывала и стонала, но делала это так тихо, чтобы никто из комнатных боярынь не понял, что случилось. Узнают — засмеют! Стыдно было — все же царица, а с ней как с бабой простой обошлись!
Надо сказать, покойный супруг обожал развлекаться. И каждый раз новое придумал. Бывало, придет в ее покои и начинает немощным сказываться. Иногда понять невозможно было — притворяется или всерьез ему поплохело. За спину схватится и стонет жалобно. Она суетится, подушки подкладывает, спрашивает:
— Не позвать ли лекаря?
А государь резво вскакивает и строго вопрошает:
— Ну, что, корова бесчувственная, смерти моей ждешь?
Марьюшка, услышав подобное, от ужаса немела и бессвязно лепетать начинала:
— Да как подобное только в голову пришло?
На кресте клясться принималась, а он запрокидывал голову вверх, так что кадык острый выпирал, шею ногтями почесывал и хохотал. Смех его по темным углам терема ударялся и обратно гулким эхом возвращался.
В этот момент глаза его круглыми, как у кота, становились и радостно так поблескивали. Но вскоре стала замечать — не до розыгрышей государю стало. Здоровье и впрямь стало покидать некогда сильное тело. Дошло до того, что слуги и вовсе на руках носить стали. Да только ей это не дозволено было видеть. Последние полгода жизни супруг запретил Марьюшке перед ним являться... Как знать, может, не хотел, чтобы молодая супруга его больным запомнила.
И сам к ней в покои заходить перестал. Она испугалась — решила, отослать куда подальше собирается. Не верила разговорам, что ему не можется. Казалось, вечно жить будет. Ан нет, ничего в этом мире не бывает вечного. Великие цари и те на тот свет отправляются.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 4
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке
