Желая немного успокоится, уж слишком сердце от всех этих воспоминаний защемило, сделала попытку отвлечься, и вновь подумала о Дорофее, улыбка которой напоминала ясное солнышко на голубом небе.
Сегодня утром вдвоем несли послушание в мастерской. Девушка все время щебетала:
— Матушка Марфа, матушка Марфа!
Словно боялась, что забудет как зовут... В глаза ласково заглядывала и по-доброму так смотрела. Работала Дорофея споро. Иголка в руках словно птица летала. Под стежками на белом полотне будто по волшебству возникал образ Богоматери. Пресвятая Богородица на изображении смотрелась как живая. У Марфы и по молодости бы так красиво вышить не получилось. А сейчас по причине плохого зрения и подавно. Единственно, на что теперь способна была, крупные стежки делать, там, где не требовалось особо глаза напрягать. Сейчас в ее обязанности больше входило за молодыми монахинями да насельницами приглядывать, дабы не бездельничали.
Женщина поправила туго завязанный черный платок и горько усмехнулась от внезапно пришедшей в голову мысли:
— Ведает ли кто из молодых сестер, как ее нарекли при рождении? Или для всех и для этой молоденькой девочки в том числе, неизвестно каким образом оказавшейся в монастыре, навсегда останется Марфой?
Строгая игуменья, зная, что как ее это мучает, всегда демонстративно кликала:
— Инокиня Марфа!
В общей толпе монахинь особо не выделяет, хорошо еще, что тяжелыми послушаниями особо не утруждает. Но последнее скорее делает не из-за уважения к прежнему статусу, а по причине преклонного возраста. Она и Дорофею приставила лишь потому, что недавно во время службы неожиданно сознание потеряла. Сестрам пришлось ее под руки поднять, на лавку усадить да святой водой с уголька сбрызнуть. Сама же настоятельница не подошла, только сухие губы поджала, пока все вокруг суетились да в чувство привести пытались.
А ведь кому, как не ей ведомо, что в монастыре находится последняя супруга царя Ивана IV Васильевича Мария Нагая. Зря, что ли на дверях ее кельи царский герб красуется? После гибели Лжедмитрия символ сей приказали убрать, но потом раздумали. Нашлись среди высшего боярского сословия трезвые головы, почитавшими нужным оставить все как есть и больше не будоражить умы. Потом и вовсе было получено распоряжение от патриарха, а затем и царского двора: относиться к инокине Марфе соответственно ее статуса...
Долгонько идти пришлось к этому. Еще недавно о подобном и мечтать не смела. Одно желание было: спрятаться в угол потемнее, дабы никто не нашел и не вытащил на свет, не стал кричать и слова злые в лицо бросать. Столько лет в страхе жила, ночами не спала, все представляла, как Великую схимну принять принуждают. Схимны этой пуще смерти боялась. Уж тогда лучше будет грех на душу принять да руки на себя наложить. Разве это жизнь, быть заживо погребенной? Всего страшилась. На молитву старалась идти так, чтобы никто лишний раз внимания не обратил, к стене поплотнее прижималась. Порой хотела в легкую тень превратиться, только бы никто не приметил. Страшные годы для нее были.
А теперь вот как дело повернулось! В монастыре отведена лучшая келья. Власяницу разрешено раз в неделю менять. Когда в трапезную заходит, остальные монахини, кроме игуменьи, естественно, встают и кланяются. Сам патриарх руку благословляет. Да что патриарх! Намедни царь Василий Шуйский и тот о здоровье интересовался, спрашивал — ничего ли не требуется? Так что ей больше о своем будущем волноваться не стоит. Как говорится, доживая свои дни спокойно и жди своего часа, который рано или поздно наступит. Но в последнее время ее опять стало беспокоить: под каким именем, когда представится, поминать станут.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 3
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке