Поскольку я живу рядом с волонтерским пунктом, мне было поручено отнести по дороге домой на помойку мусор – мешок килограммов в 40-50, а может и в 60.
Тряпки, которые уже не пригодны для сетей. Большой мешок, больше меня раза в три. Девочки и старушки спустили его на улицу вместе, а дальше уже я одна по декабрьскому снежку и льду потянула его в ночи к мусорным контейнерам. Через темные, безлюдные, пустые дворы. Тяну, пихаю, подталкиваю, сам мешок полиэтиленовый, легкий, но в нем – тяжелое тряпье разное, не подходящее для сетей. Люди приносят вещи на сети, мы их режем, обрабатываем, но бывает так, что по цвету или по структуре ткань на масксеть не подходит. Вот и собралось ее – на выброс, много.
Прозаичное, простое, легкое бабье дело – оттягать мешок на помойку. Делов-то. Ногти не сломаются. Ресницы не попадают. Снег падает романтично и очень красиво по-блоковски, а местами даже по-пастернаковски и мороз морозит по-взрослому. Во мне килограммов сильно меньше, чем в мешке, хотя я хорошо ем и стараюсь. Но в силу неравномерности, конфликтую с мешком – слишком тяжек для меня. Думаю о том, что своя ноша не тянет и все мы сейчас в одной лодке и про протопопа Аввакума думаю, и что нашим защитникам тяжелее…
Но тут вдруг мимо такой, тягающей мешок и глубокомысленной меня в капюшоне идут два больших мужика. Два - почти как один мой мешок. Такие. Но бодрые.
- Вы труп тащите? – спрашивают серьезно.
- Да, труп, - отвечаю, - Помогите до помойки дотащить!
Мужики не только большие, но и хорошие оказались. Подхватили мой мешок и вдвоем несут его к помойке.
- Что за труп? – спрашивают между делом. Деловито.
В силу больной своей фантазии хотела сказать, что это труп хохла в мешке. Или Дмитрия Львовича Быкова, что для них, наверняка, было бы одинаково. Но не смогла соврать.
- Сами смотрите, - отвечаю, - Мало ли, вдруг вам этот труп еще пригодится.
Мужики заглянули в мешок, увидели там кучу всякого-разного тряпья, обрадовались:
- Это нам нужно в гараж!
И потащили мешок уже куда-то далеко в ночь к гаражам.
А я пришла домой, и как обычно, стала ужинать с мужем по видеосвязи. Муж у меня в Германии немец. Я волнуюсь, что он плохо питается – по-холостятски. Потому что по видеосвязи я его накормить не могу. И обнять не могу. Я, как вернулась в Россию, так с тех пор ни разу никого и не обнимала. И вот мы ужинаем нашей видеосвязью и он рассказывает, что по всем новостям в Германии говорят, что после Украины Россия на Германию нападет. Обязательно нападет. Такие у них новости. Я смеюсь и говорю: «Если русского человека спрашивают, не тащите ли вы труп в мешке, даже если в мешке тряпки, он ответит, конечно, труп».
Муж тоже смеется, он знает наше (мое) милитанте, как он говорит, менталитет.
И я ему рассказываю про мешок, про мужиков, про «труп в мешке» на темной улице. Мой муж ругается:
- Зачем потащила? А если бы люди оказались нормальные, увидели бы тебя в окошко и вызвали бы полицию! Зачем сказала, что тащишь труп??? Это же статья! Это же уголовка!
Я так скучаю по нему, и он так хочет, чтобы мы снова жили у него вместе. Но хотя нас разделяет каких-то ничтожных четыре тысячи километров, у нас такая бесконечность в мировоззрении.
«Ваш пропагандист Солофьефф сказал, что нужно завоевать Германию», «Ваша пропагандистка Мариэтта Симоньян сказала, что русские снова пойдут на Берлин». Они все это воспринимают совершенно серьезно, ребята. Они не понимают совсем - от слова «абсолютно» - нашего бытия.
В чей огород этот симоньяновско-соловьевский камень?
Они же никогда в жизни не жили в мороз. У них минус 2 – национальная катастрофа.
Каждый раз, разогревая во дворе свой ржавый матис, вспоминаю слова немецкого инструктора о вреде окружающей среде. Но грею во вред окружающей…
Когда мы победим, когда мы победим в очередной раз, они нас снова не поймут. Хотя они хотят нас понять, как все хотят разгадать загадку, как все хотят приблизиться к тайне, как все чуют нутром своим нашу силу.
К сожалению или к умилению мы лишь через боль взрослеем: «Вдарь, Васенька, вдарь!»
Моя мама говорит, что моего отца все считали своим, он был - душа компании, поэтому и пил. Пил, потому что понимал всех, понимаю сейчас я, следом за своим отцом.
А мой любимый немецкий муж не понимает, почему я тащу большой тяжелый мешок через темные дворы. И почему я смеюсь, говоря, что я тащу труп.
К умилению моему не понимают этого и многие мои соотечественники. В мешке - они? Или они – мешок, который мы тащим? И всё понимаем.
У меня есть один друг, ясновидящий. Я как-то пришла к нему в гости после того, как сходила на кладбище. Он не знал, где я была до этого. Но спросил:
- Ты на кладбище была?
- А откуда ты это знаешь?
- Я вижу – ты их с собой несешь…
6
