Если фотоальбом тоненький, в нём всего одна фотография, да и та — страшненькая, то это паспорт. Новенький паспорт серии 3514 номер 003202 гражданки Российской Федерации Елизаветы Юрьевны Воронковой был типичным представителем таких фотоальбомов. Ветка фотографировалась на этот паспорт, вернувшись домой с олимпиады в Киеве.
Это четвёртая часть повести о Крымской весне 2014 года. Главная героиня - Вета Воронкова, симферопольская старшеклассница. Первая часть - здесь. Вторая часть - здесь. Третья часть - здесь.
За неделю олимпиады она не встретила ни одного националистически настроенного украинца, в коридорах интерната русской речи привычно звучало больше, да и на официальных мероприятиях взрослые дяди и тёти, дежурно извиняясь, переходили порой на «известный всем присутствующим» русский язык. И никаких конфликтов на этой почве не случалось. Про оккупацию Крыма у Веты спросили только вечером после второго соревновательного дня; самым смелым оказался десятиклассник из Харькова. Воронкова охотно рассказала свою версию происходящего: все в Крыму поддерживают вариант, при котором можно будет перестать учить украинский язык и спокойно жить, зная, что в твоей стране твоё право говорить на родном языке защищено государственной властью.
— Нам бы так! — мечтательно проговорил харьковчанин.
— А як же українці? — спросил мальчик из Днепропетровска (тогда ещё не декоммунизированного Верховной Радой). Он отлично понимал русский, но упорно сам говорил всегда на украинском.
— Насколько я понимаю, им никто не запретит сохранять свой язык и культуру. Как и татарам. Но в делопроизводстве будет доминировать язык большинства — это же логично, разве нет?
На это Лиза Опанасенко с горечью заметила, что по всем юго-восточным областям Украины язык большинства населения — тоже русский, но в делопроизводстве его сменил украинский, которым многие владеют очень плохо.
— Так вчи українську мову! — ехидно заметил днепропетровец.
— Представь себе, с первого класса учу! — не осталась в долгу одесситка.
В целом, атмосфера на олимпиаде была очень дружелюбной. Политические диспуты практически не поднимались, про Янушевича и оппозиционную свору, которая его свергла, не говорили вообще. Про Крым — только тот единственный раз, когда спросили у Веты, что там на самом деле происходит.
На обратном пути Александр Степанович делился впечатлениями о том, что увидел на киевских улицах, и его рассказ тоже противоречил утверждениям о бандеровцах повсюду — как и прежде, Киев в целом продолжал говорить по-русски. Вблизи площади Независимости он не бывал, но и в центральных, и в окраинных районах местные жители и приезжие спокойно говорили по-русски и никто их за это не бил и не оскорблял. Парочку активистов Майдана Львовский встретил в метро: те шли с флагом Украины и периодически выкрикивали свои лозунги — к людям при этом они не приставали, никого не заставляли скандировать их лозунги вместе с ними. Конечно, это не может означать, что все остальные активисты там такие же, но, по крайней мере, их существование доказывает, что не все они — оголтелые и отмороженные националисты.
Самых отмороженных, по-видимому, из Киева выслали, чтобы они стояли на постах у крымской границы. Потому что разговоры с этими ребятами — как на пути в Киев, так и на обратном пути — запомнились Вете на всю оставшуюся жизнь. Эти сказочные долбоящеры не имели внутри черепной коробки ни одной извилины — но природа каким-то образом допустила, что они живут без мозга.
На пути в Киев бритоголовый качок с тюремными наколками на плечах выдумал, что у Александра Степановича и Веты существует интимная связь — и предлагал даже сдать их украинской милиции, чтобы те посадили Львовского за педофилию. Он не имел в виду этого всерьёз, но собственная шутка ему настолько понравилась, что он повторил её примерно трижды прежде, чем успокоился. Узнав про олимпиаду, он продолжил делать недвусмысленные намёки откровенно сексуального характера — тут совершенно очевидно, что у него были определённые проблемы с этой отраслью жизни — и всячески провоцировать Александра Степановича на какое-нибудь действие, за которое его можно будет скрутить и передать милиции. Львовский не поддался на провокации.
На обратном пути уже другой отмороженный боевик заинтересовался странной парой в машине с симферопольскими номерами: несовершеннолетняя красавица и мужик за тридцать неизбежно привлекали внимание. Их долго допрашивали, отпуская сальные шуточки и просто некорректные комментарии. Александр Степанович очень вежливо повторял одно и то же — про всеукраинскую математическую олимпиаду, которую Вета выиграла с полным баллом.
Примерно час пути после прохождения границы, а в Крым пограничники их пустили, практически не задавая вопросов, оба молчали. Потом Вета неожиданно для самой себя произнесла:
— Спасибо Вам… После всего, что этот ублюдок наговорил, даже я убила бы его на месте!
— К сожалению, мы не всегда можем делать то, что нам хочется сделать, — отозвался Александр Степанович. — Терпению и смирению я учусь всю жизнь. Не всегда получается, но я стараюсь…
Вета вспомнила, как перед отъездом слушала рассказ Кати о драке, в которую её парень ввязался ради неё, и поняла, что теперь сама побывала в очень похожей ситуации: но за неё Александр Степанович не полез на заведомо превосходящего его силой и вооружённого противника, а наоборот — терпел оскорбления, за которые ему наверняка хотелось побить этого отморозка. И если Катя из той драки вынесла синяки и порванную рубашку, то Вета не пострадала. Терпением своим Львовский защитил её от посягательств куда надёжнее, чем мог бы сделать это кулаками.
«Я люблю его», — признавала Вета три недели спустя. Ей и ещё нескольким крымчанам предстояла поездка в Ярославль на всероссийскую олимпиаду — слово Всеросс пока не было привычно для девушки — и именно Александр Степанович будет руководителем крымской делегации там. Все расходы по отправке ребят на олимпиаду взял на себя бюджет республики Крым, который единовременно пополнили из федеральных резервных фондов.
Лично Аксиньев накануне встретился с тремя симферопольцами из команды, пожелав им удачи. Вета посмотрела вблизи на того, кто решился два месяца назад на государственную измену ради того, что считал правильным — это был совершенно обычный человек, никакого «ореола величия» у него не имелось; средних лет, среднего роста и телосложения, в скроенном по фигуре деловом костюме; улыбался глава Республики Крым очень протокольно, даже вымученно, но зато в своей напутственной речи с такой теплотой произнёс слова «наш родной Крым», что Вета на мгновение поверила, будто бы всё сделанное им за эти два месяца шло от сердца, а не от кошелька.
Свою ненависть к политике девушка немного остудила; задать вопрос «К чему всё это?» главе республики она не смогла, хотя поначалу планировала. Львовский, судя по всему, ожидал от неё какой-то подставы, потому что всю встречу стоял с тревожным лицом. Хотя, возможно, он просто волновался не меньше школьников — при его работе первых лиц встречаешь нечасто.
Крымская весна продолжалась. Переходный период, провозглашённый политиками, не затянется надолго — вовсю демонтировались старые вывески магазинов и старые дорожные указатели; в магазинах принимали гривны и рубли, но всё больше людей платили последними, потому что именно в них получали зарплаты и пенсии; везде висели российские триколоры, и от этого становилось как-то спокойнее на душе, как будто бы гарантия светлого будущего.
Самый запоминающийся и характерный эпизод этой весны случился с Ветой после встречи с главой Крыма, когда она по пути домой зашла в магазин за хлебом. На кассе пожилая женщина обратилась к продавщице по-украински, услышав в ответ что-то вроде:
— Чё Вы как не в России, говорите по-русски!
И тут же из-за её спины материализовалась другая сотрудница, назидательно проговорившая:
— Света, в Крыму три государственных языка! То, что ты других не знаешь, не даёт тебе права хамить покупателям!.. — после чего повернулась к клиентке и быстро заговорила: — Ласкаво просимо! Пробачте мою колегу…
Вета никогда не была так счастлива слышать украинскую речь, как в тот момент. Когда украиноязычная покупательница ушла, а Вета всё ещё стояла в очереди, продавщица, обслужившая клиентку на украинском, пустила коллегу обратно за кассу, а сама ушла, пробормотав себе под нос:
— Никогда не думала, что буду так рада поговорить на этой чёртовой мове…
Услышав это, Вета улыбнулась и произнесла — думая, что делает это не вслух:
— Если мы теперь начнём запрещать украинский язык, то чем мы лучше тех, кого ругаем?..
Продавщица остановилась в дверях подсобки, развернулась и ответила:
— Побольше бы таких, как Вы, девушка, и прекрасно б жили хоть в России, хоть в Украине! Ничего лучше Советского Союза так и не придумали ещё. Все люди были тогда друг другу братья. А теперь как начнут своим происхождением мериться — аж противно!..
На самом деле, отдельные личности мерились происхождением и в Советском Союзе, но их было сравнительно немного и большинство из них понимали, что от единого государства всем республикам сплошная польза. В конце концов накопилась критическая масса дурачков, которые очевидных вещей не понимали — и теперь национальная идея большинства стран постсоветского пространства заключается в унижении бывших братьев, в основном русских, потому что это самое большое национальное меньшинство на территории этих государств. Особенно преуспели в этом деле Латвия и Эстония, которые изначально назвали всех русскоязычных жителей негражданами, выдав им соответствующие паспорта, и придумали термин «советская оккупация», которая нанесла непоправимый урон их отсталым аграрным странам, превратив их в промышленные центры. Теперь промышленность в Прибалтике разрушена, и тамошние политики уже начинают робко говорить о том, что это было сделано зря. Украина в начале своего самостоятельного пути вела себя несколько осторожнее: как в дискриминации русских, так и в уничтожении промышленных объектов — но со временем, вдохновившись прибалтийским примером (и ещё грузинским, пожалуй), перешла в более активное наступление. Вот только если латыши и эстонцы существенно отличаются от русских менталитетом, то для украинца уничтожение всего русского в себе сродни самоубийству, потому что в нём ничего другого нет: восточно-славянские народы, из которых в процессе этногенеза образовались русские, белорусы и украинцы, развивались совместно и населяли смежные территории, постоянно контактируя между собой. Конечно, нам всегда могут сочинить сказку про «древних укров», которые бродили по Земле примерно в одно время с неандертальцами, от которых потом произошли чуть ли не все европейские homo sapiens, только поверить в эту сказку сложнее, чем даже в инопланетян, помогавших, по версии некоторых, цивилизациям древнего мира строить огромные сооружения.
Вету в школе учили совместной истории России и Украины, говорили, что Киевская Русь в равной мере принадлежит обоим современным государствам, потому что те народы, которые населяли древнюю Русь, столь же могут считаться русскими или украинцами, сколь гунны, населявшие в своё время центральную Европу, могут считаться венграми или румынами. Но заветы Оруэлла не дремлют, и Лиза вчера прислала Вете видеозапись специального урока истории, который провели в её школе: там кратко перечислялось несколько российско-украинских войн, которые происходили в разные исторические периоды и были либо завоевательными (со стороны России), либо освободительными (с украинской стороны). В некоторых случаях войной стал хотя бы действительно имевший место военный конфликт, хотя его стороны не могли претендовать на связь с современными Россией и Украиной, а масштаб не позволял зваться войной — в иных же случаях поражение русским явно засчитывалось за неявку на заявленную войну, потому что в рамках истории, которую преподавали раньше, этих конфликтов попросту не рассматривали.
Как объяснил любопытным — русскоязычным, ведь дело было в Одессе — детям лектор, киевский профессор исторического факультета, все эти войны вычеркнули из истории советские власти, когда придумали миф о братских народах. На самом же деле никаких братских народов никогда не было: был великий украинский народ и завистливые москали, которые ненавидели его и всячески старались поработить и уподобить его себе. Но гордые украинцы всегда мечтали о свободе и для того, чтобы освободиться от гнёта клятiх москалей, вечно ложились то под шведов, то под поляков, то под французов, то под нацистскую Германию — ведь все эти народы желали гордому украинскому народу свободной жизни и были готовы помочь в её завоевании.
Лиза не побоялась уточнить, скольких украинцев уничтожили патриоты из УПА за годы Великой Отечественной Войны (хотя лектор упорно произносил только термин Вторая Мировая), и получила в ответ, что «убивали они только предателей».
«Ты понимаешь, до чего они могут договориться?» — писала распалившаяся Лиза своей почти тёзке. — «Вот у нас сейчас на Куликовом стоит палаточный лагерь антимайдановцев: там абсолютное большинство относит себя к украинцам и ни в какую Россию не просится — они хотят спокойно жить в Украине и иметь возможность пользоваться родным языком, чтить своих предков и их культуру! А эти сволочи придут и скажут: „Якщо ви — українці, то ви повинні говорити по-українськи і шанувати українських героїв“. А когда их пошлют подальше — перебьют всех и скажут, что убивали они только предателей!»
До пожара в Доме Профсоюзов оставалось ещё больше недели, но Лиза Опанасенко уже предвидела подобное развитие событий.
«Ще не вмерла Україна, поки живі такі, як ти», — написала в ответ Вета и поймала себя на том, что ей, как и той продавщице, стало намного приятнее использовать мову, зная, что она не обязана этого делать. Украинский язык местами очень красиво звучит, а местами — глупо для русского уха, но чаще красиво. Хотя стихи Пушкина в переводе на украинский звучат именно глупо.
Оторвавшись от компьютера, Вета за пятнадцать минут собрала сумку — вещей у неё было немного, так что и особенного выбора не было. Мультимодальная поездка до Ярославля займёт больше суток, потом надо будет собраться с мыслями и очень постараться выдать результат, на который захотят смотреть тренеры сборной. Они наверняка уже понимают, кого хотели бы видеть в команде — в России отбор на Межнар начинается со Всеросса в десятом классе, после чего происходят всякие сборы, отсеивающие лишних. Успешно написать Всеросс в одиннадцатом мало для того, чтобы вмешаться в эту систему. Тем не менее, уникальность ситуации с Крымом позволяла надеяться на исключительные решения.
В любом случае, Вете нужно было сделать максимум того, что от неё зависело, а после этого пусть другие люди уже принимают решения. Неделю назад она не могла решить больше двух задач из четырёх из позапрошлогоднего варианта Всеросса — неизбежный спад после всеукраинской давал о себе знать — а позавчера вынесла один из дней Межнара десятилетней давности, считавшийся статистически сложным. Форма возвращалась, шансы на успешное выступление повышались.
Солнце в центральной части Крыма заходит быстро, сумерки длятся не более получаса. Пока Вета шла до школы, от которой отправлялся рейсовый автобус, светлое время суток сменилось тёмным. Одетая «под бомжа», чтобы не портить более презентабельную одежду, девушка не боялась, что кто-нибудь пристанет к ней на хорошо знакомом пути.
Автобус уже стоял у школьных ворот: неприметная древняя Scania с табличкой «Симферополь — Керчь — Краснодар». Невооружённым глазом на кузове автобуса можно было заметить ржавчину. Номерной знак у него был старый, украинского образца, симферопольский. Водитель за рулём был не то татарин, не то вообще азербайджанец, которых в крымской столице хватало. Александр Степанович стоял у передней двери со списком делегации и важным видом, наслаждаясь своей ролью в этом на скорую руку поставленном спектакле.
После того, как делегация загрузилась, автобус уже отправился на автовокзал, с которого обычно и отправлялся. Даже после этого салон автобуса заполнился едва ли на половину — необходимость ехать в материковую Россию имелась у немногих симферопольцев. Крым пока ещё находился в самом начале переходного периода, не будучи достаточно интегрирован в российскую экономику.
Вета заснула ещё до того, как автобус выехал из города по Керченскому шоссе. Проснулась она от тряски на неровной дороге в окрестностях Керчи. Темнота за окном соответствовала времени на часах, а за окном практически ничего не было видно. Оглядевшись по сторонам, Вета поняла, что практически все пассажиры мирно спят. Перед переправой им всё равно придётся проснуться, потому что там имеет место паспортный контроль, несмотря на де-факто отсутствие границы между регионами одной и той же страны, и вообще пассажиры проходят на паром отдельно от автобусов.
Силуэт большого автомобильного парома «Николай Аксёненко» у причала порта Крым вызвал у Веты восторженную реакцию — прежде она не видела паромов и не знала, что они бывают намного больше. Проверка документов заняла пятнадцать минут для всего автобуса — в бывшей будке паспортного контроля Украины сидел и скучал бывший майор «Беркута», ныне зачисленный в милицию независимого Крыма, который проверял документы и задавал вопросы о цели поездки. Паспорта Украины с крымской пропиской его особенно не интересовали — если бы попался паспорт с пропиской в другом регионе, то он бы предложил его обладателю пройти в специальную комнату для тщательного досмотра. Но таких людей каждый день на переправе можно было пересчитать по пальцам одной руки, чаще всего их вообще ни одного не появлялось.
На борту парома Вета пообщалась с севастопольской девятиклассницей Наташей — та казалась ещё более уставшей, чем сама Вета, поэтому длительного разговора у них не получилось, да и паром пересекал пролив всего-то за 25 минут — но она выразила интересную точку зрения на олимпиадную деятельность. Наташа никогда не занималась в кружке и своё успешное выступление на регионе оценивала как «просто повезло». Вета напомнила ей старый анекдот про заслуженную доярку, ставшую валютной проституткой.
— Ты себя к которым относишь? — уточнила Наташа.
Любая другая на месте Веты обиделась бы на этот вопрос, но только не она — в её глазах сравнение с героиней анекдота не было обидным.
— К дояркам, разумеется, — усмехнулась она и добавила: — Я вполне могла стать проституткой, если бы Крым оставался украинским, потому что поехала бы на Межнар в украинской команде…
— В чём проституция? — не поняла Наташа.
— Например, в том, что я русская. Говорю по-русски, думаю по-русски, пишу по-русски…
Девятиклассница из города, который был и всегда останется русским, усмехнулась и заметила:
— Таких больше половины Украины. Многие из них считают — называют — себя украинцами.
А некоторые даже заразились мировой русофобией и агрессивно выступают против России и вообще всего русского — продолжая сами мыслить на языке, который они сами же притесняют.
Наташе не повезло встретить такого украинца и даже вырасти с ним на одной улице в Севастополе. Парень по имени Коля вырос в семье флотского офицера, но заразился украинской пропагандой в достаточно раннем возрасте: представлялся всем Мыколой, хотя говорил по-украински крайне редко, потому что умел кое-как, постоянно твердил про древний великий украинский народ, угнетаемый оккупантами из России, присвоившими себе все его достижения — поначалу родители пытались наказывать его за неадекватное поведение, но смысла в этом не было.
У Наташи имелись свои соображения по поводу национального вопроса, но она всё держала при себе. В отличие от Лизы Опанасенко, эта девочка не имела шансов стать подругой Веты. Хотя термин «друг» для Лизаветы Воронковой неприменим; вернее, она сама не использовала этого термина.
Вернувшись в автобус, Вета быстро заснула и проспала до прибытия в Краснодар. К этому моменту уже рассвело. Александр Степанович, не спавший ни минуты, всё ещё чувствовал свою значимость, когда крымская делегация грузилась в поезд до Москвы. В поезде он попытался поспать, но общая остановка в вагоне этому никак не способствовала. Вета не без иронии во взгляде наблюдала, как он садится на полке со вздохом сожаления.
— Не вышло? — сочувственно спросила она.
— И не говорите, — отмахнулся педагог. — Я вообще в поездах сплю так же плохо, как в автобусах, а тут ещё и не ночь, светло, все бродят, болтают…
От Краснодара до Москвы поезд идёт больше суток, после чего надо ещё доехать до Ярославля. Сразу по приезде туда крымская делегация попадёт на официальное открытие олимпиады. Потом пройдёт ночь — и настанет первый соревновательный день. За ним второй. Большинству ребят здесь, как той же Наташе, абсолютно наплевать на результат, в отличие от Веты, которая, возможно, впервые в жизни волновалась перед олимпиадой.
— У нас есть, что порешать? — спросила она у Александра Степановича, когда все её бесплодные попытки занять себя хоть чем-нибудь окончательно провалились и надоели девушке.
Он улыбнулся с хитринкой в глазах:
— Что, отдых не для Вас?
Ответом ему был красноречивый взгляд, с которым невозможно спорить.
Крымские телефоны в России пока работали по ценам международного роуминга, если вообще работали, поэтому просто взять и скачать какой-нибудь вариант из интернета не представлялось возможным — но на ноутбуке Львовского имелись все варианты с международных, всесоюзных, всероссийских, всеукраинских, белорусских и прочих олимпиад разных лет. Он мог предложить широкий выбор по годам и странам — как хороший винодел.
— Казахстан? — предложила Вета. — Вроде никогда не решали…
Год Александр Степанович выбирал уже сам, помня, где были наиболее любопытные задачи. Следующие четыре часа Вета решала задачи — стопроцентный результат. Это немного успокоило её нервы. Но только немного.
— Нервничаете? — наугад предположил Львовский, обратив внимание на то, что его ученица сразу вернулась в беспокойное состояние. — Сомневаетесь?
— Боюсь, — честно призналась Вета. — Вы же не хуже меня знаете, что всех кандидатов в сборную отобрали год назад на прошлогодней всероссийской… Меня в их число могут включить только в случае экстраординарного выступления, не так ли?
Александр Степанович улыбнулся:
— Вы сомневаетесь в экстраординарности своего выступления?
— То, что я получила полный балл на всеукраинской, не гарантирует, что я всё решу на всероссийской, — пожала плечами Вета. — А если я, например, целую задачу вообще не решу, то смысла брать меня на сборы уже никакого не будет…
Педагог покачал головой:
— Чтобы попасть на сборы Вам достаточно набрать не меньше баллов, чем худший из имеющихся кандидатов. Но, разумеется, — он снова улыбнулся, — с полным баллом Ваши перспективы на этих сборах сильно улучшатся.
Предпочтя не спорить, Вета сделала вид, что поверила ему. Александр Степанович мог что-то знать: после того, как он ещё в марте заочно познакомился с самим Агахановым, он вполне мог точно так же написать электронное письмо ещё кому-то из числа принимающих решения и всячески разрекламировать свою ученицу. С него станется, это бы совсем не удивило Вету. Честно говоря, это бы очень сильно её обрадовало, если бы она об этом узнала.
Несмотря на то, что она этого не узнает, Львовский действительно списался с главным тренером сборной и рассказал ему, как хороша Вета Воронкова и как она несомненно отобралась бы в достаточно сильную украинскую сборную, если бы Крым оставался в составе Украины. В ответ ему было дано обещание, что её возьмут на сборы, если она покажет на Всероссе результат, не уступающий другим имеющимся кандидатам в сборную — ровно это обещание Александр Степанович транслировал ученице. Врать он ужасно не любил и особенно не стал бы врать Вете.
Дальше всё будет зависеть от неё.
-----------------------------------------------------------------------------------------
История другой девушки, волею судеб рождённой на территории Украины - "Сепаратисты", "Сирота луганская", "Крым", "olifa", "Вторые пять шагов".
Мою незамысловатую фэнтэзи-сказку можно прочитать на сайте author.today.
Мои опубликованные книги можно приобрести здесь.
Мой основной канал alexunited про математику и образование.
Мой второй канал про путешествия.
Мой канал в Telegram про математику.