В Крыму практически не бывает зимы. Даже в январе и феврале температура воздуха нечасто опускается ниже нулевой отметки, а зимний дождь более привычен местным жителям, чем снег. Памятная всем крымчанам зима на стыке 2013 и 2014 годов не стала исключением — за первые двадцать дней нового года столбик термометра в Симферополе лишь однажды опустился ниже нуля по Цельсию, причём произошло это практически ночью. Вечером двадцать второго января погода испортилась, а утром двадцать третьего в столице автономной республики даже пошёл снег.
— Можно я не пойду в школу? — заранее зная ответ на свой вопрос, спросила у разбудившей её матери ученица одиннадцатого класса симферопольской школы-лицея №3, носящей имя прославленного педагога Антона Семёновича Макаренко, накануне до половины третьего ночи решавшая зацепившую её задачу с прошлогодней (54-й) международной математической олимпиады. Теперь девушке больше всего хотелось спать, тем более, что в четверг полезных для без полугода выпускницы уроков не было, а на следующий день ей предстояло писать региональный этап всеукраинской математической олимпиады — вернее, первый тур этого этапа. Второй тур будет в феврале (причём, в отличие от первого, его будут проводить в школе №3), а тех, кто наберёт достаточно баллов, в марте ждут на финальном этапе в Харькове.
— Лиза, тебе семнадцать лет, — завела свою стандартную песню мама, — ты сама в состоянии решать, что тебе делать…
«Евгения Борисовна, ну какая я тебе Лиза?» — хотела возопить девушка, но не нашла в себе сил даже на то, чтобы спокойно в очередной раз напомнить матери своё отношение к этому сокращению своего имени. Ещё в начальной школе её первая учительница любила напевать «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это…» — и особенно в случае нарушения девочкой дисциплины, поскольку быстро поняла, как ту бесит эта песенка. Одноклассники переняли дразнилку и не забыли про неё в средней школе. После этого на каждую «Лизу» от знакомых она вздрагивала в ужасе — и большинство привыкли, что называть её так нельзя. Только мама одна упорно использовала привычный ей идентификатор.
Лизавета Юрьевна Воронкова (в паспорте именно так и было записано — Лизавета Юріївна, потому что её родителям не понравилось украинское Є вместо привычного им Е в начале имени Елизавета) силой заставила себя вылезти из тёплой постели и пойти в душ. По пути она заглянула на кухню и выглянула в окно, на котором висел старый градусник, который показывал минус пять градусов — к тому же, за этим окном шёл снег.
До школы идти полчаса, и делать это под снегом было странно. Особенно с учётом того, что единственную приличную дублёнку в семье решили отдать младшей дочери — Катерина (здесь та же история с буквой Е) училась в восьмом классе той же престижной школы №3 и, как все младшие дети, получала больше родительской любви в материальном эквиваленте.
Семья Воронковых была достаточно бедной, даже по меркам украинского Крыма. Отец семейства, Юрий Матвеевич, когда-то работал на заводе «Фиолент», но в трудные девяностые годы попал под сокращение и с тех пор каждый год менял место работы, а зачастую и сферу деятельности. Сейчас он работал водителем троллейбуса — на самом известном по всему бывшему Советскому Союзу транспортном предприятии «Крымтроллейбус» — и регулярно отсутствовал дома. Евгения Борисовна служила медсестрой в поликлинике — а медицина на Украине финансировалась если и не хуже, чем в России, то уж точно не лучше. Старший ребёнок Воронковых, сын Игорь — родившийся ещё до распада СССР — недавно закончил Киевский университет имени Тараса Шевченко и остался работать в украинской столице. Деньгами семье он пытался помогать, но его родителям было ещё менее удобно их брать, чем ему — давать, поэтому это плохо работало.
Лизавета и Катерина ростом вышли в папу, который даже в кабине троллейбуса не переставал казаться исполином со своими метр девяносто три, а внешностью — в бабушку по материнской линии, которая одной только чёрно-белой фотографией из шестидесятых годов прошлого века могла сразить наповал любого современного эстета. По характеру дочери Воронковых вышли совсем разными — старшая больше молчала и всегда сперва думала прежде, чем что-то сказать или сделать, младшая же импульсивно взрывалась и становилась эдаким сгустком энергии, хотя временами впадала в меланхоличное состояние и напоминала сестру, вечно сидящую, устремив взгляд в одну точку где-то на горизонте. Интересы у Лизаветы с Катериной тоже не совпадали — старшая сестра обожала математику и смежные науки, а младшая предпочитала музыку и рисование, хотя тоже занималась математикой по велению скорее родителей, чем сердца.
— Ветка, чего застыла? — насмешливый голос сестры ворвался в размышления Лизаветы, которая поймала себя на том, что секунд двадцать стоит, уставившись в окно, хотя совсем недавно планировала пойти в ванную. Если Катя добралась до кухни, значит там, скорее всего, свободно — этот вывод побудил Вету собраться с мыслями и всё-таки отправиться туда.
Проводив старшую сестру взглядом, Катя покачала головой и проговорила в пространство:
— Странная у меня сестрица…
И улыбнулась: в принципе, этот факт был ей привычен. Ветка именно странная, тут точнее и не скажешь — она вечно и одевалась как-то странно, и вела себя как-то странно, и увлечения у неё тоже были какие-то странные. У неё не было ни подруг, ни друзей — ровно потому, что она была какой-то не такой, как все. Себя же Катя считала нормальной — обычной — на том лишь основании, что она почти не выделялась из своего окружения, да к тому же общалась со многими людьми и не забывала о своей внешности. Для тринадцатилетней восьмиклассницы она слишком много внимания уделяла тому, как выглядит. В более благополучном обществе, чем симферопольское, она могла бы стать содержанкой какого-нибудь богатого педофила с аристократическими замашками, в менее благополучном — жертвой изнасилования каким-нибудь алкашом. В более богатой семье она могла бы начать краситься и одеваться, как совершенно взрослая женщина, в более бедной она бы уже сейчас вела активную половую жизнь. В своей семье и своём городе Катерина, безусловно, входила в группу риска, но пока что не попадала в подобные истории.
Но если вам показалось, что Катя — типичная представительница пустоголовой молодёжи, которой кажется, что мир ограничен животными инстинктами, то спешу вас огорчить: это категорически не так. У неё хватало интересов, и желание быть красивой и нравиться противоположному полу вовсе даже не занимало доминирующего положения среди них. Катя Воронкова воплощала в себе многие идеалы феминисток, о которых сама, впрочем, была невысокого мнения — из-за того, что парочка её прежних одноклассниц с истинно куриными мозгами сильно прониклись идеями феминизма и пропагандировали их направо и налево, ломаясь на простейших аргументах против, которые высказывали чуть более подкованные парни.
Если Катя задумывалась об идеале женщины, она приходила к выводу, что для неё это её сестра: та самая старшая сестра, которая «странная» — потому что ей наплевать на то, какой её воспринимает окружающий мир. А именно это важнейшая черта для счастливого человека.
У самой же Веты вообще не было никаких представлений об идеале, да и о том, что хорошо и что плохо для женщины, она не задумывалась. Строго говоря, о различиях между полами она не задумывалась практически никогда. Будучи девчонкой в чисто мальчишеском спорте — олимпиадной математике — она никогда не испытывала по этому поводу никакого давления. Ей повезло: дома давить на неё было некому, да и некогда, в школе участие во всех олимпиадах поощрялось, независимо от пола, а друзей, которые могли бы навязывать ей свои стереотипы, у неё не было.
На прошлогодней всеукраинской олимпиаде по математике Ветка познакомилась со всеми девочками, которые там присутствовали — а с девятиклассницей Лизой Опанасенко из Одессы практически подружилась. Но эта дружба прервалась в день отъезда — девочки не общались практически год, который прошёл с тех пор, ни по телефону, ни по электронной почте, ни даже посредством ВКонтакте, в котором честно зачислили друг друга в друзья при знакомстве.
Когда Вета вышла из душа, морально всё ещё не готовая идти в школу и тратить время на бесполезные уроки, Катя как раз собиралась уходить. Увидев сестру в полотенце, она решила сделать той неловкий саркастический комплимент:
— Ты настоящая красотка, когда не уродуешь себя одеждой.
— Катенька, напомни мне, сколько тебе лет? — мгновенно отреагировала Вета.
Понимая, к чему она клонит, Катя отмахнулась и не прощаясь вышла из квартиры. Закрыв за ней дверь, старшая сестра с улыбкой на губах ответила себе сама:
— Тринадцать. А выглядишь ты, как будто мы с тобой ровесницы…
Разумеется, Вета лукавила. Больше пятнадцати на взгляд Кате не даст ни один, даже очень пьяный мужчина. А вот ей самой несколько раз доводилось слышать от местных алкашей во дворе пошлые намёки, и так критикуемый младшей сестрой стиль одежды не спасал.
Помимо математического спорта, Вета очень любила танцевать. В раннем детстве ей довелось два года позаниматься бальными танцами, после чего бесплатных кружков этой тематики в Симферополе то ли совсем не осталось, то ли просто ей на глаза не попадалось, но Вета танцевала дома в одиночку, а кроме того занималась дома разнообразной аэробикой под видео фитоняшек с условного Ютуба, поэтому фигура у неё была на зависть многим её бодипозитивным ровесницам — вкупе с ангельским лицом и пышными волосами получается сочетание, которое никак не скрыть штанами мужского покроя и мешковатыми футболками.
Именно так Вета одевалась дома — просторная футболка необъятного размера «на холодильник» и тренировочные штаны на пару размеров больше, чем нужно. Ходить в этом в школу она не пробовала: для этого у девушки имелись три пары брюк и не совсем женские рубашки. Временами она доставала из комода свою рубашку-поло, в которой в прошлом году выиграла всеукраинскую олимпиаду по десятому классу — но фирменной олимпиадной атрибутикой Вета дорожила, поэтому поло носила редко и ручкой с той олимпиады старалась писать только какие-то важные тексты.
Например, грядущая крымская региональная олимпиада, однозначно, относится к тем мероприятиям, на которых оба дорогих её сердцу атрибута несомненно пригодятся.
Окончательно приняв решение не ходить в школу, Вета тем не менее не легла спать дальше — это было бессмысленно, и даже вредно. Лучше попытаться ещё порешать Межнар. Полезнее.
О существовании международной математической олимпиады Лизавета узнала давно: в школе имени Макаренко давным-давно учился один из участников этой олимпиады, не справившийся со сборами после десятого класса и уехавший доучиваться в киевском интернате, откуда в итоге прошёл на IMO, проводившуюся в Словении. В тот момент Вета — тогда ещё не очень болезненно реагировавшая на Лизу — заканчивала третий класс и не представляла, что станет увлекаться математикой. Позже она прошла на регион (самой младшей параллелью на котором были седьмые классы) в пятом классе, попала в олимпиадный кружок при школе, годом позже уже выиграла регион по седьмому классу, в своём седьмом участвовала в соревнованиях среди восьмиклассников, чтобы иметь возможность попасть на всеукраинскую (но пройти этот отбор ей не удалось) — и уже тогда знала, что вершина олимпиадного пути носит гордую трёхбуквенную аббревиатуру и сулит ей пожизненную славу в тесном кругу математиков-олимпиадников.
Её учителя этой славой не обладали: руководитель школьного ОДОД, Александр Степанович Львовский, участвовал во всеукраинской три раза, и даже взял там два вторых и один третий диплом (к каждому диплому прилагалась медаль, как и на самом высоком уровне, но статус медалиста всеукраинской олимпиады более широко распространён и, соответственно, менее ценен, чем медалиста Межнара) — его не рассматривали в качестве кандидата в команду на IMO, потому что русский парень из Крыма, упорно писавший все олимпиады на родном языке, там многим казался не самым удачным выбором. Остальные кружковские преподаватели школы №3 не имели и такого опыта — их максимумом был диплом региона. Уровень физматобразования в Крыму не отличался грандиозностью никогда, квоты на крымчан во всеукраинской олимпиаде всегда были небольшими, а региональные олимпиады здесь чаще всего выигрывали представители евпаторийской физматшколы №6, в которой работало несколько призёров всеукраинской олимпиады.
Слыша звонок своего мобильника, Вета безошибочно определила звонившего, даже не глядя на экран. Она могла сразу сказать «Здравствуйте, Александр Степанович» вместо своего привычно осторожного «Алё», которым всегда приветствовала всех звонивших.
— Ветка, чего школу прогуливаем? — спросил педагог, только что обнаруживший отсутствие ученицы на уроке истории, откуда хотел забрать её для тренировки перед завтрашней олимпиадой.
— Готовлюсь к регионалке, Александр Степанович, — ответила девушка.
Шум в трубке подозрительно напоминал саркастический смех:
— Тренеры уже больше не нужны?
— Если честно, я побоялась Вам предлагать провести тренировку вместо уроков.
Это действительно было именно так: будучи хорошо воспитанной девочкой, Лизавета ощущала вину всякий раз, когда нарушала какие-нибудь правила, и категорически не могла представить, что серьёзное нарушение дисциплины может быть поддержано человеком, который, по идее, должен эту самую дисциплину в школе поддерживать.
— Я тоже немного побаивался, что Вы отнесётесь к моему предложению не самым лучшим образом, — усмехнувшись признался Львовский. — Значит так, дорогая моя: бегом в школу, будем решать мой любимый регион десятилетней давности!
Выпускник 2000 года, Александр Степанович писал свою последнюю региональную олимпиаду, вариант с которой сейчас ждал Вету, именно тогда, но ему частенько случалось недооценивать, сколько времени прошло с того или иного момента в его жизни.
Приказ есть приказ, Воронковой пришлось всё-таки заставить себя выйти из дома. Снег уже перестал падать, и лежал на газонах, готовясь растаять, как только на градусниках вновь установится положительная температура. Асфальт, по которому ходили люди и ездили машины, уже лишился снежного покрова, оставаясь мокрым от растаявшего снега.
Зимнюю погоду Вета не любила: при околонулевой температуре ходить по улице в лёгкой курточке рискованно — если делать это долго, можно заболеть. Слабым здоровьем она не отличалась, но пару раз за зимний период стабильно валилась с простудой. Самым страшным будет пропустить по болезни какую-нибудь из олимпиад главного в жизни олимпиадного сезона. Разумеется, в большинстве случаев это не мешает известному в олимпиадной тусовке человеку поучаствовать в олимпиаде, на которую у него есть персональное приглашение (как у победителя прошлого года), но при отборе в команду на IMO отсутствие промежуточных результатов может быть истолковано в любую сторону — русскую крымчанку большие киевские дяди вряд ли хотят видеть в украинской команде.
Двадцать минут быстрым шагом привели Вету в школу. Александр Степанович встретил её в холле, отмечая выдающийся временной результат (он знал, где она жила).
— Я не в беге завтра соревноваться буду, — отшутилась девушка.
Следующие четыре часа Воронкова сидела в кабинете Львовского и решала задачи, пока он занимался своими делами за компьютером. Процесс оказался достаточно увлекательным, чтобы у Веты ни разу не возникло желания даже прерваться. За пятнадцать минут до окончания времени она аккуратно дописала последнюю задачу и перешла в режим самолюбования: это сложно было назвать проверкой, потому что проверкой как таковой это не являлось — разве что на совсем глупые ошибки. В основе процесса лежало именно самолюбование: Лизавета позволяла себе полюбить себя и собственное творчество только в подобные моменты, в остальное время её самооценка находилась где-то между плинтусом и подставкой для ног.
Когда она отдала свою работу Александру Степановичу, тот бегло просмотрел её и удивлённо взметнул брови:
— Украинский? Серьёзно?
Вета пожала плечами:
— Надо же когда-то начинать…
Раньше Воронкова все олимпиады писала на русском, но всё происходящее в Киеве в последний месяц говорило о том, что языковые гайки будут закручиваться во всех сферах. Конечно, математические олимпиады будут одними из последних, кто запретит использование русского языка, но нельзя исключать, что и до этого дойдёт.
— Вы боитесь, что Вас не возьмут в команду за русский язык? — уточнил Львовский.
Можно было просто кивнуть, но Вета решила уточнить свою позицию:
— Мне просто кажется странным, что в стране, государственный язык которой не русский, я рассчитываю на право, которого мне никто не обещал. Они имеют право не проверять мою работу на русском, если захотят — потому что мы все обязаны в той или иной мере владеть украинским…
Александр Степанович вспомнил, что в Эстонии его старый знакомый, тоже русский по происхождению, стабильно проверял русскоязычные олимпиадные работы ребят на уровне региональной олимпиады — но на эстонской национальной олимпиаде всем требовалось писать работу на государственном языке. Это, правда, не мешало Эстонии вечно собирать команду из шести русскоговорящих (необязательно именно русских, но евреев, белорусов или украинцев) граждан страны, которые писали IMO вновь на русском. Украина пока не дошла ни до полного запрета русского языка на всеукраинской, ни до того, чтобы никто в команде не писал IMO на мове — скорее напротив, в большинстве случаев члены украинской команды писали на украинском, потому что владели именно им лучше русского.
Но раньше и не было такой неприкрытой ненависти ко всему русскому, а уж в годы президентства донецкого профессора вообще показалось, что заданный прежними лидерами «западный курс» развития Украины (который не столько ориентируется на Запад в политическом смысле — Европу и США, сколько на ценности западной части Украины — на тех, для кого Бандера и Шухевич были патриотами и едва ли не национальными героями) удастся развернуть. К сожалению, ростки нацистского псевдопатриотизма засели глубоко в душах украинцев, что и показывает тот цирк, который второй месяц творится в Киеве.
Лизавета прекрасно понимала, что жить надо в реальном мире, а не в идеальном, поэтому старалась подготовить себя к худшему развитию событий — если жизнь пойдёт по лучшему сценарию, будет повод для радости. Украинских нацистов Вета повстречала однажды на променаде в Ялте, гуляя там с сестрой и одноклассником крымскотатарского происхождения, который по-украински не говорил совсем, имел в школе твёрдую двойку с половиной по предмету «украинский язык» и считал, что в Крыму третьим языком после его родного и русского следовало бы изучать турецкий.
Два явно пьяных парня сделали замечание подросткам, разговаривавшим по-русски друг с другом, в довольно грубой форме, с обсценными выражениями (которые, как известно, объединяют все восточно-славянские языки воедино) и предложениями, от которых у воспитанных девушек — которые, безусловно, владели матерными словами и, не будем скрывать, периодически употребляли их в речи — уши в трубочку сворачивались.
— Ви в Україні жівте, тому повинні по-українськи розмовляти! — - говорили они, добавляя в паузах слова, от которых Вета и Катя краснели.
Когда компания попыталась просто молча уйти, им вслед понеслась брань, в ходе которой украинские горе-патриоты оскорбили девушек, чего Аяз снести никак не мог: воспитанный в традициях ислама, помноженных на советское патриархальное устройство общества, юноша твёрдо знал, что мужчина, оскорбивший женщину, не может избежать наказания. Он — по-русски, разумеется — потребовал от них извиниться перед Ветой и Катей. Вместо извинений он услышал оскорбления в свой адрес — абсолютно русское просторечное слово «чурка» было самым мягким в том потоке грязи, который там прозвучал. От драки Аяза спасло вмешательство трёх крепких местных мужиков, которые подошли и грозно поинтересовались, что происходит: увидев их, украинцы поняли, что сила не на их стороне, и спешно ретировались искать других жертв.
Так что ожидать каких-то поблажек для русскоговорящих участников олимпиады не стоило — даже если сами проводящие и проверяющие будут готовы прочитать её работу, их высокое начальство всегда может пойти на принцип и не допустить её к сборам по причине использования «иностранного» языка на всеукраинской олимпиаде.
Правда, в отличие от Аяза, который принципиально олимпиады по всем предметам писал по-русски (а его отправляли и на историю, и на биологию, и на химию), Вета неплохо умела пользоваться государственным языком. И вопрос между мечтой о Межнаре и национальной гордостью однозначно решала в пользу первой. Потому что идти на принцип хорошо, когда терять нечего (тот же Аяз, например, шансов даже на всеукраинские олимпиады по своим предметам имел немного).
— Значит сейчас будете мне помогать с переводом, — ухмыльнулся Львовский. — Я на мове читаю плохо, на слух её воспринимаю ещё хуже, а говорю на ней вообще никак!
Но Вета точно знала, что это неправда: она слышала, как Александр Степанович говорит на украинском языке — как слышала и эту его браваду, в которой он выражал своё отношение к государственному языку Украины. Как ни странно, но о политике Львовский со школьниками не говорил никогда, даже если его спрашивали о том же статусе русского языка или о финансировании школ — как большинство учителей, он чтил это негласное обязательство не обсуждать политические темы с учениками — но про самого себя говорил открыто и без угрызений совести.
— А я Пушкина в переводе учила, — напомнила ему Воронкова. — Мне ничего не страшно уже.
Большинство русских учителей в Крыму, даже если номинально язык обучения в их школе был украинский, чепухой не занимались и давали украиноязычный материал только в том объёме, в котором он был необходим для экзаменов — говорить на их уроках по-русски не только не возбранялось, но и даже совсем наоборот. Так сопротивление преступной глупости украинских властей не позволило вырастить в Крыму поколение «украинских патриотов», которые стали бы опорой для тех, кто сейчас рвётся во власть на киевской площади Независимости.
— Ладно, если есть другие дела, идите с Богом, — противореча собственному утверждению, проговорил Львовский. — Я почитаю, вечером пришлю свои мысли по электронке…
— Мне спешить некуда, — отозвалась Воронкова. — С удовольствием посижу здесь с Вами.
Александр Степанович бросил быстрый взгляд на ученицу, после чего вернулся к чтению её работы. Там было всё решено верно и достаточно подробно написано. На той региональной олимпиаде, вариант которой был ей предложен, Вета получила бы максимальный балл за все задачи.
Эту информацию Львовский и сообщил школьнице.
— Не могу сказать, что удивлена, — без особенного энтузиазма восприняла новость Воронкова. — Завтра будет несколько сложнее.
Разумеется, за четырнадцать лет уровень сложности задач на региональном этапе олимпиады стал немного выше, хотя принципиально новых методов решения задач не появилось — больше «наворотов», которые, как в старом анекдоте, бесполезны в зоопарке, а суть та же.
— Не сомневаюсь, Вы справитесь, — зачем-то сказал Александр Степанович. Он умел мотивировать середняков, чтобы они прыгнули выше головы, но с лидерами не имел дел раньше, а потому немного терялся. К тому же, Вета была ему симпатична как человек, что смущало его ещё сильнее, потому что субординацию требовалось держать.
Однажды Львовский уже женился на бывшей ученице, с которой у него было всего пять лет разницы в возрасте — кружок он начал вести, учась на первом курсе, и Лена входила в число его самых первых выпускников. Она не была выдающейся ученицей, даже в кружке не занимала лидирующих позиций, олимпиадных успехов не достигла — но с ней было интересно общаться, и со временем общение переросло в отношения, которые закономерно привели, к тому моменту уже бывших, ученицу и учителя в постель, а потом и к законному браку, который для Саши оказался уже вторым. Продлилось супружество целых семь месяцев (первый брак Львовского не продержался и четырёх), завершившись скандалом, когда девятнадцатилетняя Лена провела ночь с университетскими друзьями, не предупредив мужа и не отвечая на звонки, после чего забеременела, хотя с Сашей они месяц не жили и не спали вместе из-за того случая — по собственному утверждению, Лена не изменяла супругу на той вписке, но тест на отцовство подтвердил, что ребёнок чужой.
Всё это теперь лежало тяжёлым грузом на душе Александра Степановича, который прекрасно помнил, что стал старше и если женится на очередной ученице, то их разница в возрасте будет сильно больше — а если даже пять лет в прошлый раз дали настолько сильную разницу менталитетов, то пятнадцать неизбежно сделают ситуацию ещё хуже.
Тем не менее, общение с Ветой было ему приятно. Девушка могла поддержать разговор не только о математике, и зачастую она сама приходила к нему, чтобы пообщаться. Перешагнувший тридцатилетний рубеж Львовский никак не походил на рыцаря на белом коне, и, наверное, именно поэтому он сам был склонен считать интерес Воронковой к себе безопасным — вряд ли она рассматривает его в том качестве, в котором однажды всерьёз рассмотрела Лена Матвеева; в конце концов, тогда он был помоложе, сильно худее и вполне подходил на роль спутника юной девы, чья собственная внешность могла считаться умеренно красивой, но не более того.
— Ну а куда я денусь? — саркастически проговорила Вета, после чего широко улыбнулась и добавила гораздо мягче: — Я же не могу подвести Вас!
Даже в этом он не услышал явной угрозы. Наверняка, она вкладывала в эту фразу достаточное количество иронии. Конечно, девушка не имела в виду, что хороший результат на олимпиаде для неё означает только ответственность перед учителем — но она действительно не могла подвести Александра Степановича; более того, это был один из её главных и наиболее реальных страхов. Боязнь не попасть на Межнар из-за политического решения или собственной глупости меркла на фоне её страха смотреть в глаза Львовскому после этого. Даже помня о том, что сам он не добирался до высот, о которых она мечтает.
Олимпиады занимали в жизни Веты Воронковой центральное место. Для девушки из небогатой симферопольской семьи диплом всеукраинской олимпиады — и уж, тем более, международной — означал шанс вырваться из той жизни, в которой у неё нет никаких перспектив, шанс получить высшее образование и хорошую работу.
Как член украинской команды на IMO, она поступит в КГУ без экзаменов — хотя нынешний Киев далёк от того Киева, о котором Вета мечтала несколько лет назад. Тем не менее, даже нацистский Киев казался ей лучше Симферополя, в котором нет никаких перспектив для девушки-математика — разве что, переквалифицировать себя в бухгалтеры или кадровики.
Ушла Вета из школы полтора часа спустя, абсолютно счастливая после разговора с Александром Степановичем обо всём на свете. На следующий день она написала все задачи, едва успев уложиться в отведённое время — несмотря на то, что итоги проверки будут позже, она не имела оснований сомневаться в полном балле за все задачи.
-----------------------------------------------------------------------------------------
История другой девушки, волею судеб рождённой на территории Украины - "Сепаратисты", "Сирота луганская", "Крым", "olifa", "Вторые пять шагов".
Мою незамысловатую фэнтэзи-сказку можно прочитать на сайте author.today.
Мои опубликованные книги можно приобрести здесь.
Мой основной канал alexunited про математику и образование.
Мой второй канал про путешествия.
Мой канал в Telegram про математику.