Мирослава смотрела на Мансура и не решалась сказать ему то главное, о чем были теперь все ее помыслы. После возвращения он все время был задумчив, словно не замечал ничего вокруг. Почти всегда ночевал один, мало интересуясь, как справляются его жены. В душе Мирославы нарастала обида. Только ей почудилось, что счастье рядом, как грозные тучи невзгод снова загородили солнце!
-Что-то ты задумчива, Оджин? – спрашивала ее Алима, - Уж не стряслось ли чего?
Мирослава отмалчивалась. С раннего утра все они принимались за работу. Отец Каймишь, частенько наведывавшийся к ним, не раз предлагал им в помощь служанок, но Мансур решительно отказывался и Каймишь поддерживала его. Хан делал вид, что обижается, но в душе был доволен. «Так и подобает поступать!» - думал он с гордостью за дочь и зятя.
Приближалась весна, длиннее становились дни и Мансур начал собираться в путь, намереваясь объехать как можно больше ханов и уговорить их объединиться, ради выживания и мира. Накануне отъезда Мансур ужинал со своими женами и Алимой в их юрте. Малыш Азамат, уже порядочно подросший и окрепший, лепетал что-то на своем детском языке и сучил ножками лежа на тахте под присмотром Лейлы. Мансур ел быстро и молча, словно от этого завтрашний день мог наступить быстрее. Он так задумался, что когда рука Каймишь легла на его ладонь, непроизвольно вздрогнул.
-Хочу порадовать тебя перед отъездом! – произнесла она, глядя прямо ему в глаза.
Мирославе не понравился ее тон и она напряглась, как натянутая до предела струна.
-Скоро я подарю тебе ребенка! – объявила Каймишь и торжествующе глянула на Мирославу.
Та закусила губу от досады. «Дотянула!» - подумала она, -«Почему я до сих пор молчала?!»
Объявлять следом за Каймишь о своей беременности ей не хотелось. Недавно она уже почувствовала шевеление ребенка, хоть живот еще и не вырос.
Мансур улыбнулся, погладил Каймишь по раскрасневшейся щеке, но тут же нахмурился. Ему не хотелось оставлять женщин одних. Отец Каймишь был рядом, но кто знает, успеет ли он на помощь в случае опасности? Он не раз говорил Каймишь о том, что хочет отвезти их в становище ее отца, но она отказывалась, заверяя, что справится со всем сама.
-Вы поедите в становище твоего отца, завтра же! – сказал он.
Каймишь, которая лишь несколько дней назад поняла, что станет матерью, теперь была готова на что угодно и согласно закивала.
-Каймишь пусть отправляется к своему отцу, а я останусь здесь! – заявила Мирослава и все глаза уставились на нее.
-Ты тоже поедешь, как и Алима! – твердо сказал Мансур.
-Я не буду жить у чужих людей! -снова сказала она и Мансур нахмурил брови.
-Оджин! У меня нет лишних людей, чтобы обеспечивать вашу охрану! Кто знает, что придумают мои братья, чтобы убрать меня с дороги?
-Но…- начала было Мирослава, но Мансур оборвал ее.
-Я сказал свое слово, Оджин! Не спорь! – голос звучал непривычно сурово. Даже Каймишь удивилась, ведь привыкла, что Мансур обычно был сдержан.
Мирослава замолчала обиженно. Мансур поднялся из-за стола и сказал:
-Каймишь! Будешь спать этой ночью в моей юрте!
Мирославе было противно смотреть на счастливое лицо Каймишь, смотревшей в след мужу.
Всю ночь она проворочалась без сна, пытаясь сдержать злые слезы. «Так вот значит как ты поступил со мной, Мансур! Я ведь могла уехать с Лучезаром домой, на родину, к маме! Я осталась ради тебя, а ты…» Мысленно выговаривала она ему, хотя в глубине души и понимала, что претензии ее глупы. Каймишь первой вышла за него замуж, и Мирослава об этом знала. Мансур не обижал ее и не обманывал. Но ревность, утихшая было на время общих потрясений, теперь ее обжигала волнами. Поднимаясь откуда-то из глубин желудка и подкатывала к горлу кислотой.
К утру, все обиды Мирославы уже вылились в ненависть лишь к одному человеку – Каймишь, и никто на свете не смог бы теперь переубедить ее в этом…
Каймишь махала мужу вслед, тщетно пытаясь загнать обратно непрошенные слезы. Ей предстояло теперь долгое ожидание, но, хвала Небесам, у нее будет ребенок, частичка его! Она не обращала внимания на стоящую за спиной Оджин, с присутствием которой давно смирилась. За ними спешно разбирали юрты присланные отцом слуги. Уже сегодня вечером они будут в его становище, в безопасности.
-Долго ты еще собираешься стоять тут? – прервал ее насмешливый голос Оджин. Каймишь резко обернулась.
-Тебе то какое дело! Могу стоять сколько мне вздумается!- резко ответила Каймишь и тут же пожалела, что не сдержалась.
-Так-то оно так, стой конечно! Я только хотела тебе сказать, что у меня тоже будет ребенок и родится он раньше твоего!
Каймишь удивленно округлила глаза.
-Правда? А что же ты тогда молчала и ничего не сказала Мансуру? – с подозрением спросила она.
Мирослава небрежно повела плечами:
-Не хотела чтобы он волновался за меня в пути!
Каймишь покраснела. Выходило так, словно она и не подумала о Мансуре. Оджин, между тем, продолжала давить на больное, словно ножом тыкала в самые чувствительные места души Каймишь.
-Но о тебе он так волноваться не станет! Да и отец твой рядом, защитит если что…
Каймишь отвернулась, не желая больше слушать ее. Она не видела, как губы Оджин растянулись в победной улыбке ей вслед.
С тех пор Мирослава не упускала случая подразнить и уколоть Каймишь. Она делала это так осторожно, что первой жене ее мужа и возразить то было нечего, не на что пожаловаться. Каймишь старалась избегать ее общества и в становище отца ей не трудно было это сделать. Алима заметила перемену в их отношениях спустя несколько дней после отъезда Мансура.
-Да ты никак цепляешься к Каймишь? – спросила она у Мирославы, когда они были вдвоем.
Мирослава промолчала.
-Не надо, Оджин! – тихо попросила ее Алима, - Она ведь не плохая!
Мирослава глубоко в душе и сама все понимала, но остановить жернова мельницы, под названием ревность, была уже не в силах…
Что-то диковинное творилось в степи этой весной. Три брата, три сына покойного хана Азамата, разъезжали от стойбища к стойбищу и каждый гнул свою линию. Улугбек настаивал на справедливости, ведь он старший, Аслан заманивал обещаниями завоеваний и славных побед, подспудно намекая, что проголосующие против него рискуют оказаться в роли побежденного, а Мансур взывал к благоразумию и мирному объединению. Степь бурлила, как разлившаяся по весне река. Наконец определились с датой курултая и Мансур поспешил назад. Он истосковался по своей Оджин, каждую ночь вспоминая ее запах и нежность шелковистой кожи. Под ногами лошадей уже вовсю зеленела сочная трава, а небо было безоблачным и голубым. Оставалось совсем немного времени, для того, чтобы все его мечты исполнились. Он верил в свою удачу. Многие становились на его сторону, понимая, что объединившись они обретут ту силу, которой сейчас так недоставало кочевому народу. Когда-то они также объединились вокруг Азамат-хана приходя на выручку друг другу и не теряя при этом собственной свободы.
Радужные думы Мансура прервал короткий свист. На встречу им, из-за высокого холма, выскакивали всадники. Их было много, гораздо больше, чем людей Мансура.
-Господин! – закричал ему прямо в ухо один из нукеров, - Тебе надо уходить, мы задержим их!
На минуту Мансур растерялся, бросить своих не позволяла совесть, а здравый смысл говорил, что здесь им всем грозит погибель.
Нукер, видя его растерянность и правильно истолковав ее, схватил лошадь Мансура под уздцы и поскакал увлекая за собой прочь от битвы.
-Уходи, господин! – снова прокричал он, ударил хлыстом коня под Мансуром и животное само помчало его прочь от битвы, исход которой был предопределен…
