…У Агнии Барто есть чудесный подростковый стих «Я влюблён». Почему-то именно эти строчки я чеканила про себя всякий раз, когда душевный покой нарушали чей-то взгляд, улыбка, бицепсы, может даже, мотоциклетный шлем. И начиналось: «Влюблённый, удивлённый, Хожу я за Алёной, За шапочкой зелёной…»
Вообще-то стишок цитировался ради строчек: «И вот ищу я в словаре Слова на букву л:
Любовь, Любить, Любимым быть…» Целых два года творчество детской поэтессы задавало темп всему: шагам на работу и домой, радостным скачкам по ступенькам лестницы, когда бежала на свидание… Даже стук сердца согласовывался с заветным «любовь-любить-любимым быть». А потом всё – бац! – и разбилось, по тем же бетонным ступеням запрыгали осколки слов, первая часть «лю» отлетела куда-то в сторону, в висках стучало только «боль-бить-быть». Да как же прикажете «быть», если бить нельзя и некого, а внутри только боль, которая то пульсирует где-то в левой стороне бесчувственного тела, то полностью заполняет, словно горячий металл пустую болванку…
- Тяжело тебе? – обыденно спросила подруга Люська, я кивнула – и полегчало. Только лучшие друзья умеют спросить о главном так запросто, словно просят передать соль. Целебный эффект, наверное, в том, что ты не цепляешь маску безразличия и не кривишься в фальшивой ухмылке, мол, «жива буду, ему дураку хуже», а просто прикрываешь глаза и выдыхаешь: мать, мне кранты. И от этого признания внутренняя тяжеленная наковальня, которая по утрам не даёт встать с постели, даёт трещину: когда боль не монолитная, а осколочная, всё же легче…
- Ну, так и должно быть, - сухо констатировала Люська, словно раз в квартал расстаётся с любовью всей жизни. И вообще! Ведёт себя как хирург, к которому несчастный школьник пришёл с переломом, а тот иронично ухмыляется: «Голубчик, а чего ты хотел, съезжая с аховской горки на стареньком велике?!» Возмутительно: замужняя Люська, наевшая на супружеском благополучии три-четыре лишних кило, берётся поучать.
- И что теперь делать? – прошелестела сухими губами я.
- Забыть. Тяжело, мучительно, не сразу, но забыть. Хочешь, помогу?
Опять кивок, краткое смежение век и вдох: помоги, конечно, разве не видишь, что мне кранты.
- Замётано, - хлопнула в ладоши Люська. Надо же, у неё даже пальцы пополнели – вот что значит, человека брачное счастье наполняет, аж кольцо врезалось. – Пошли в кафешку «Гуляй, студент», тебе сейчас нужен компот из сухофруктов…
- Почему компот? – удивилась я. – Почему не мартини, не цикута и не томатный сок?
- Чтобы вспомнить, что ты молода и хороша собой, как в студенчестве…
Ела грушу, выловив из гранёного стакана, разглядывала размякший урюк и одутловатые изюмины и понимала смысл Люськиной терапии – работа на контрасте. По сравнению с сухофруктами, я свежак и первый сорт, это сморщенным грушам и яблокам уготовано только компотное будущее, а у меня точно всё ещё сложится по лучшему сценарию.
За-быть. За-быть. За-бытой быть.
Тело в дело
-Да недорого это, жмотяра! – напирала подруга. Матерь Божья, у неё второй подбородок обозначился на мужниных-то изобильных харчах. Или Люську просто распирает от самодовольства.
- Может, всё-таки новое платье и босоножки? И сумку? – робко возразила я. Потому что отдать ползарплаты за абонемент в фитнес-клуб – это как прийти постричь чёлку, а выйти с обритой головой и татуировкой тигра на затылке.
- Это недорого, - отрезала женщина, чьи формы, между прочим, всё стремительнее отдаляются от эталонных, - сейчас акция действует.
И вот вечером, когда другие прогуливаются в летних сумерках, мне предстоит крутить педали, бить «грушу» и шагать на тренажёре. Меня будет обдувать искусственный ветер из кондиционера: иногда люди идут к новой жизни в таких дурацких декорациях, что, ей-богу, лучше бы погибли от разбитого сердца.
У меня новые кроссовки, футболка, лосины цвета «беспроглядная ночь» и повязка на лоб. Всё шикарное, всё китайское – и хотела бы позариться на бренд посерьёзнее, но нет денег, зато есть подруга. А благодаря ей - годовой абонемент в спортзал и высокие жизненные цели.
А больше у меня ничего нет. А что есть у вас, мужчина со стальными глазами? Да не бойтесь, уже начала забывать. Если повезёт, даже смогу смотреть «Поющие в терновнике», не рыдая, когда звучит пронзительная мелодия Генри Манчини…
Быстрее, выше, сильнее
- Лето же! Надо к морю! – приказала Люська. Определённо, Бог есть, и за дикий нрав он послал Люське пигментацию на щёки. А ещё непереносимость жары, всё время машет на себя веером и сидит под вентилятором.
- Денег нет, - заныла я.
- Я одолжу. А ты подыскивай подработку, - фыркнула женщина, чьё лицо похоже на перепелиное яичко – спасибо солнцу, пигментации и отмщению свыше за мои страдания.
Подработка, ха. Легко сказать. А что я умею?
… Раз-два…- сто, уф, второй заход. Третий, четвёртый,... десятый. Есть! Три километра на беговой дорожке – как здрасьте. Рядом пыхтит на велике крупный, опасный даже на вид мужчина. У него красные спортивные трусы, рыжая борода и от напряжения глаза навыкате. Но человек не сдаётся, мчит к новым рекордам и красоте – на вмурованном в пол агрегате. Я схожу с дорожки, синхронно финиширует рыжий бородач.
- Девушка, а вы-то здесь зачем потеете? Вы и так красавица, – видимо, флиртует. Что ж, ты хотел правду, получи:
- Для сердца. Физические упражнения от мук израненного сердца.
- А, кардионагрузки, - кивает этот бездушный человек, - дело хорошее. Завтра будете?
Мстительно машу головой – нет уж, здоровячок, я на две недели отбываю к морю, в долг, стараниями пятнистой подруги.
На двери спортклуба висит объявление: «Внимание, с июля открываем вакансию второго администратора, график работы – с 18 до 21 часа, плюс выходные с 10 до 15. Кроме того, требуется помощь пиар-менеджера – оплата сдельная».
Срываю листок и прячу в сумку – ни малейшего шанса конкурентам! Потому что вакансии для меня писали, это постарались провидение и Люська, загнавшая в долговую кабалу.
…Хм, хм, хм. Кажется, жизнь налаживается. Господи, как я буду теперь всё успевать? Это же минус выходные! Зато отдам долг Люське поскорее. Вот только наплаваюсь в море, загорю до шоколадного цвета, наемся фруктов и отведаю южных вин…
Мужчины со стальными глазами, что бы вы там о себе лишнего не подумали, сообщаю – я вас уже забываю. Почти искренне желаю вам здоровья, процветания и самых злых комаров в летней ночной духоте… Пожалуйста, забудься поскорее. Забыть, забыть, спортивной быть…
«У самого синего моря…»
Краткий отчёт с морского побережья: отлично! Шезлонги дорого, в полдень печёт нещадно, один раз приходило ледяное течение, два вечера штормило, шашлык острый, вино крепкое – это из ужасов. А что хорошего? Да ничего особенного. Вру. Всё. Всё особенное.
…Рядом с крохотным отелем стояли старые деревянные дома. Теперь, конечно, пустые, лестницы и перила, ставни, стены – все в узловатых ходах древоточцев, но когда-то гостевые домики пользовались бешеной популярностью среди небедных соотечественников. Днём, когда на море жарко, а спать неохота, я гуляла возле домиков. Вот магнолия – там и сям благоухают огромные кожистые цветы, не пожелавшие сдаться времени. Вот лиственница, вот кедры. Лёщина, дикий виноград, плющ – и ступить боязно, а ну как под ворохом прошлогодней листы притаилась змея…
Зашла в домик – пусто и гулко, пахнет сухим горячим деревом. На полу – «улики» когда-то оживлённой жизни, алюминиевая чайная ложка, обрывки газет и старый глянцевый журнал. Распахнут беспомощным нутром, выцветшим и в отметинах лесных обитателей. Но заголовок девичьей статейки всё равно просматривается: «Куда уходит любовь?..»
Села на пол, гладила старые доски – ходы, извилины, лабиринты, оставленные короедом…
Это ты, ты превратил меня в деревянный пустой дом. Обрывки, клочки, воспоминания и вопрос во весь рост – куда уходит любовь?..
Вскочила и понеслась. Бежала, пока кончились силы, пересохло в горле. Выскочила на пляж, благо, почти безлюдный и, как была в шортах и майке, так и плюхнулась в море. Поплыла саженками, далеко-далеко к горизонту, чтобы лечь в воде на спину и смотреть в небо… Не больно, не страшно, не обидно. Пора возвращаться.
Шла домой, а в ушах ритм – «лю-бить, лю-бить, лю-би-мой быть». Слава Богу, завтра домой.
Дома
- Люсь, это свинство.
- Нет, это обычная гуманность. Тебе в тот момент небо с овчинку казалось, ещё не хватало новостью огорошить.
- Ладно, надеюсь, целой жизни мне хватит, чтобы тебя простить. Всё равно надо было сказать сразу. Ну, кто у тебя там?
- Девочка. Пять месяцев. К зиме увидимся.
Смотреть на неё не могу. Полная, с отёкшими ногами в чудаковатых сандалиях, с веером и в шляпе. На щеках россыпи пятнышек, на лбу бисеринки пота – тяжело носит чадо моя подруга, тут ещё лето выдалось ядерное. Всё это время, пока я воображала себя деревянной опустевшей развалиной, она боролась с токсикозом, отказывалась от госпитализации, переносила вечерние капельницы – интересное положение рисковало прерваться в любой момент. А Люська сражалась, чтобы девочка осталась с ней. И чтобы я тоже осталась… И не говорила, даже не смела поделиться радостью – чтобы не ранить того, кому в разы хуже. Что скажете, свинство или гуманность?..
Днём я отстукиваю по клавиатуре речи, рекламные слоганы, сценарии роликов – работы навалилось с головой. Финансовое положение ощутимо улучшилось, долг Люське вернула быстрее, чем могла мечтать. Но вечерами и по выходным порхаю за стойкой фитнес-клуба, выдаю ключи от шкафчиков посетителям, вношу плату, регистрирую клубные карты, угощаю минералкой и зелёным чаем.
Последний посетитель показывается в дверях:
- Ну, ты скоро?! Давай помогу.
- Ага! Проверь, не остался ли кто в раздевалке, и все ли ключи с номерками висят на гвоздиках…
Как здорово, что он сбрил бороду: рыжие кудри – это здорово, но вкупе со щетиной смотрелось зловеще. А сейчас – ну золотой ведь человек!..
Я точно знаю время, когда он придёт. И всё равно, когда появляется в дверях, сердце гулко ухает куда-то вниз. А потом возвращается мощными звонкими толчками: «Лю-бовь. Лю-бить. Лю-би-мым быть».
