Она родилась в разгар лета, в точно такой же день как сегодня, только почти сто лет назад - 25 июля 1829 года. Когда девочка подросла, то соседи говорили, что она словно сошла со страниц старинных баллад - высокая, тонкая, с копной ярко рыжих волос и глазами сиявшими как растаявшие агаты, - истинное дитя лета. Мать назвала ее Элизабет - изобилие, в надежде, что жизнь будет к ней щедра.
Впрочем, на одну только щедрость судьбы мать не очень-то полагалась, она дежржала своих дочерей в строгости (а помимо нашей герони в семье было еще три дочери и двое сыновей) и учила их не только вязать кошельки и вышивать, но и шить, и вести домашнее хозяйство.
А вот отец семейства над этими науками посмеивался, он хоть и держал небольшую торговую лавку, но был из дворян и уже много лет вел тяжбу за большое наследство. Тяжба эта должна была вот-вот закончиться, и тогда все семейство смогло бы перебраться в большой дом, где его девочкам не пришлось бы самим чистить камин или затягивать корсеты, они будут жить как леди. Готовя дочерей к этому поприщу отец учил их чтению и письму. А, между тем, семья все беднела и перезжала из одного жилища в другое. Дома становились все меньше, а окрестности все беднее.
Эта все приближающаяся бедность и вынудила Элизабет устроиться работать в шляпный магазин. Материнские уроки не прошли даром, и девушку взяли поначалу обычной швеей, но, вскоре выяснилось, что Лиз обладала не только приятной внешностью и грамотоной речью, которые позволяли ей общаться с клиентками, но и тонким вкусом и развитым воображением - она успешно предлагала клиенткам изящьные новшества, которые выгодно подчеркивали их достоинства и повышали стоимость покупок. Мадам Тозье была Лиззи довольна.
Вот только сама Элизабет мечтала о совсем другой жизни. Как любая девушка, она любила романтические истории, старинные баллады и конечно же стихи. Ее кумиром был Альфред Теннисон. Она натолкнулась на его вирши случайно: мать отправила ее за продуктами, и торговец маслом завернул покупку в обрывок старой газеты, развернув ее дома, Лиз заметила на ней стихи и прочла. Мы не знаем, что это были за строчки, но, может, вот эти:
Как хороша она была,
Представ пред королём, -
О том ни сказке не сказать,
Ни написать пером!
Король с престола поднялся,
Навстречу ей спеша.
"Чему дивиться? - двор шептал, -
Она так хороша"!
Она в лохмотьях нищеты
Сияла, как луна;
Одних пленяла нежность глаз,
Других - кудрей волна.
Такой блестящей красоты
Не видано в стране,
И нищей той сказал король:
"Будь королевой мне"!
Стихотворение "Нищая и король" Альфреда Теннисона (в переводе Дмитрия Николаевича Садовникова)
Как бы то ни было, с той поры Элизабет буквально заболела Теннисоном, она искала его стихи повсюду, находила в его героинях сходство с собой и конечно мечтала. Мечтала сбежать из скучного магазинчика мадам Тозье в совсем другой мир, в мир, где все как в этих стихах, где бушуют истинные страсти, и благородные рыцари увозят прекрасных дам на белых конях. И однажды дверь в такой мир ей приоткрылась.
В магазинчик мадам Тозье зашли почтенная леди и застенчивый юноша, леди примеряла шляпки, а юноша не сводил с Лиз зачарованных глаз. К вечеру Элизабет и думать забыла обэтой встрече, а вот юноша не забыл. На следующий день он явился в магазин вновь и заявил, что он художник, который ищет модель для своей новой картины и она - Лиз ему идеально подходит.
Последовали длинные переговоры. Отец Элизабет был сначала категорически не согалсен, чтобы его дочь, которая вот-вот станет леди и будет чуть ли не представлена ко двору позировала для каких-то картинок. Юному художнику пришлось даже привлечь для переговоров свою мать, которая заверила родителей Элизабет, что все будет более чем благопристойно. То что картина будет посвящена одной из пьес самого Шекспира и приличный гонорар в конце концов убедили папеньку, и согласие было получено.
Юношей, который пришел в лавку мадам Тозье вместе с матерью, был Уолтер Деверелл, который для своего дебюта в новоиспеченном обществе прерафаэлитов задумал написать картину по "Двенадцатой ночи" Шекспира. Вот только он никак не мог отыскать Виолу для такой картины. Его Виолой стала Элизабет Сиддал - муза прерафаэлитов, воплотившая не только Виолу, но и Беатриче, и Офелию, и многих других героинь.
Есть, впрочем, и другая версия этой роковой встречи. Отец Уолтера Деверелла возглавлял школу дизайна в Сомерсет Хаусе, и Элизабет будто бы носила ему на оценку свои эскизы, желая стать ученицей. Однако мистер Деверелл счел наброски слишком слабыми и отправил сына вернуть их вместе с мягким, но отрицательным ответом.
Как бы ни состоялась эта встреча, но она перевернула жизнь двадцатилетней девушки. Ее мечты словно сбылись в одночасье. Она попала в тот мир, о котором прежде могла лишь мечтать. Юные, образованные и романтически настроенные юноши целыми днями пели ей хвалы, величая "девушкой с лицом ангела и глазами Медузы Горногы", - именно так отрекомендовал Элизабет своим товарищам Уолтер Деверелл, когда описывл модель для своей картины.
Эта картина, кстати, и познакомила Элизабет с ее роковым гением и будущим мужем - Данте Габриэлем Россетти. У Уолтереа Деверела никак не получались волосы Элизабет, и он позвал на помощь своего друга и лидера общества прерафаэлитов. Тот сразу был очарован Лиз. Он воспевал ее красоту, окружал заботой, даже познакоммл со своим меценатом Джоном Рескином. Рескин, кстати, в отличие от Деверелла старшего, сразу оценил талант Элизабет и предложил ей стипендию, на которую девушка могла бы жить, если бросит шляпную лавку и посвятит себя урокам живописи.
Так все и сложилось. Уроки Элизабет разумеется стал давать сам Данте Габриэль Россетти, и, всего пол года спустя, пара практически изолировалась от друзей и близких. Они жили и творили вместе и, казалось, даже дышали в унисоан. Для Элизабет это была счастливая пора ее юности и ее любви, от которой нам остались сотни набросков и десятки картин Россетти, на каждой из которых - только она.
Лиз была молода, прекрасна, весела и со дня на день ждала предложения руки и сердца. А вот Россетти не спешил даже знакомить ее с семьей. И это при том, что Лиз искренне восхищалась стихами Кристины (сестра художника в ту пору была уже вполне состоявшейся поэтессой) и не раз заявляла любимому, что мечтает о встрече с ней.
То ли Россетти был выше таких мелочей, то ли он предвидел, что знакомство это ничем хорошим не кончится, но встреча все откладывалась и откладывалась, пока мадам Россетти сама однажды не заявилась в мастерскую сына посмотреть на девушку, которая так занимает внимание ее любимца.
Весьма категоричная итальянка не стала утруждать себя чудесами любезности, но, во многом благодаря Кристине, встреча прошла пусть и сдержанно, но вполне благопристойно. Тем не менее, наедине мать без обиняков заявила сыну, что о браке не может быть и речи. Она-то мечтала, что ее гениальный сын женится хотя бы на герцогине (раз уж королева замужем), но никак не на бесприданнице из шляпного магазина.
Разумеется Россетти слов матери Элизабет не передал, но слухи до нее дошли, и стали причиной "размолвок в раю". Впрочем, у ссоры были и другие последствия.
Заполучив Лиззи в модели и ученицы, Россетти стал настаивать, чтобы девушка прекратила позировать для других художников, и влюбленная Лиз ему не перечила. А тут, после бурной ссоры, взяла, да и дала согласие позировать для новой картины Джона Эверетта Милле. Тот хотел написать Офелию в момент смерти, присмотрел для натуры речушку в графстве Суррей, дорогущее платье для достоверности и позвал Лиз на главную роль.
Драматичная история о том, что модель позировала для картины в ванне с ледяной водой и заработала не только 50 фунтов, но и воспаление легких, во многом способствовала тому, что посмотреть на картину в день премьеры собрался весь Лондон. Но даже печальная история картину не спасла, критики ее разгромили, окрестив пошлой и двусмысленной.
А Лиз и впрямь очень тяжело заболела и долго лечилась. Трудно сказать, что переносила она тяжелее суровую болезнь или известия о том, что Россетти, хоть и посылает ей длинные письма и трепетные стихи, но проводит время с другими девушками, и другие лица все чаще появляются на его полотнах. Лирическая героиня его картин изменилась, и в этом Элизабет угадывала признаки охлаждения художника к ней самой.
Разумеется Лиз поправилась и вернулась, Россетти бросился к ее ногам, молил о прощении, осыпал поцелуями и она простила. Так и пошло. Периоды нежности сменялись периодами охлаждения, затем следовали ссоры, слезы и разрыв. Она уезжала, болела, скучала, он приезжал и молил о прощении, и она прощала. Но хорошие времена становились все короче, а слез было все больше. С каждым новым кругом, здоровье, силы и надежды Элизабет таяли. И она сдалась.
В апреле 1860 года она вернула Россетти подарки и письма и сказала, что не намерена больше ждать, что она уже ни во что не верит и избавляет его ото всех обещаний, которые он так и не отважился исполнить. Она уехала, вернулась в родительский дом. В этом разрыве словно сгорели ее последние силы, и, меньше чем через месяц, встревоженные друзья приехали к Россетти с сообщением, что Лиз умирает.
И именно тогда, спустя почти десять лет со дня знакомства, Россетти сделал Элизабет предложение и они поженились. Сподвигла ли художника на этот шаг любовь или это было чувство вины, а, может, напротив, он полагал, что супруга его вскоре умрет и, связывая себя узами брака, он ничего не теряет? Этого мы не знаем, но 23 мая 1860 года Данте Габриэль Россетти и Элизабет Сиддал поженились. Никто из родственников или друзей не присутствовал на этом празднике - только пара безмянных свидетелей.
В свадебное путешествие пара отправилась в Париж, но Лиззи так и не смогла выйти из своего номера в отеле и, спустя всего несколько дней, супурги вернулись в Лондон и поселились в доме Россетти.
Художник ухаживал за женой как за ребенком, его труды принесли плоды - Элизабет стало лучше. Россетти вновь начал работать, а пара стала принимать гостей и делать визиты. В этом потоке повседневной и светской жизни казалось, что худшее позади. В середине лета Лиз узнала, что беременна. И все же золотая пора этой любви была к тому времени далеко позади и это был мертворожденный брак, как и ребенок, которого Элизабет родила в апреле.
Элизабет была к тому времени очень больна. Биографы и медики сегодня спорят чем именно девушка болела, подтачивало ли ее здоровье врожденное нервное расстройство или приобретенное во время позирования для "Офелии" воспаление легких. Выяснить это достоверно пока никому не удалось. Но, чем бы ни болела Лиз, у медиков викторианских времен был для любой болезни почти единственный ответ - лауданум (опиумная настойка). От передозировки этим лекарством Лиз и умерла.
Была ли ее смерть результатом неосторожности или намеренным решением, полиция установить не смогла. Легенда гласит, что Лиз оставила предсмертную записку, которую Россетти сжег по совету друга (Форда Медокса Брауна), опасаясь длительного расследования и того, что Элизабет могут не позволить похоронить на кладбище.
Элизабет Сиддал - первая жена и муза Данте Габриэля Россетти умерла 11 февраля 1862 года в возрасте 32 лет, и была похоронена на Хайгетском кладбище (Лондон, Великобритания), там же, где со временем упокоилась и вся семья Россетти, кроме него самого.
Сам художник (согласно его личным распоряжениям) похоронен на территории приходской церкви Берчингтона в Кенте. Легенда гласит, что чувство вины перед Лиззи терзало художника всю жизнь после ее смерти, и именно оно не позволило беспечному гению покоиться с миром рядом с женой.
Но на момент смерти Лиззи Россетти был всего 33 года. Художника ждала впереди долгая и весьма бурная жизнь. Смерть жены потрясла Данте. В течение нескольких последующих лет он с маниакальным упорством писал Лиззи по оставшимся у него эскизам и наброскам.
Результатом этого труда стала его картина "Beata Beatrix" / "Беатриче Благословенная", которую кто-то из критиков удачно окрестил иконой прерафаэлизма. Собственно, именно эта картина стала зенитом славы Данте Габриэля Россетти. Именно с этих пор его гонорары стали особенно велики, а отзывы критиков особенно лестны.
Элизабет не стала для Россетти ни единственной музой, ни единственной любовью. После смерти Лиззи он прожил еще двадцать лет. Но до конца его дней волосы женщин на его картинах, природных блондинок и брюнеток, нет - нет, да и вспыхивали рыжиной. Видимо, призрак первой большой любви все же напоминал ему о себе.
Что же касается Лиз, то ее мечты сбылись. Как она и мечтала, читая стихи Теннисона, она стала той прекрасной леди, которая вдохновляет людей на подвиги и свершения. Ее помнят, занют и любят до сих пор. Ее жизнь и сегодня вдохновляет многих на творчество и исторические исследования. Вот только, подарив девушке все, о чем она мечтала, судьба сыграла с Элизабет злую шутку. В вечер ее похорон ее друг - ирландский поэт Вильям Аллингам написал в своем дневнике: "Ее жизнь, такая короткая, грустаня и странная, должно быть казалась ей самой дурным сном".
Иллюстрируя эту статью мы совместили картины Данте Габриэля Россетти, для которых позировала Лиз, с работами современных художников, фотографов и дизайнеров, вдохновленными ее образом и историей.
Об "Офелии" Милле можно прочитать тут
У нас так же есть отдельная статья о картине "Beata Beatrix"
Присоединяйтесь к нам в Telegram, чтобы быть всегда на связи https://t.me/the_last_romantics_brotherhood
