С чего начинается любая статья? В основе всякого материала лежит заданный вопрос. Не только как риторический прием, но, в первую очередь, как побудительный мотив. Я пишу текст, потому что пытаюсь сформулировать ответ на проскочивший мимо, словно пуля, вопрос. Жаль, что вопрошание становится все более опасным делом.
Вслед за Аристотелем я люблю повторять, что философия начинается с удивления. Удивление проще всего выразить через вопрос. Что это? Как оно работает? Почему так произошло? И более экзистенциальные. Кто я? Камо грядеши? Два условия должны быть выполнены: вы хотите узнать о чем-то, и вы об этом еще не знаете.
Человеческое общество, социум, коллектив делают все, чтобы максимально избавить индивида от страданий, связанных с вопрошанием. Цель современного образования, особенно школьного, заключается в том, чтобы отучить человека задавать вопросы, снабдив его поверхностными, безопасными ответами. Опять же, вспомните античность, вспомните диалоги Сократа. Что он делает, кроме как заебывает окружающих, нагромождая один вопрос на другой, пока собеседник не психанет и не признает, что он вообще уже ни хрена не понимает? Разве так учат в школе? Я на практике с подобной системой сталкивалась только в институте у самых крутых профессоров.
Половину сознательной жизни я игнорировала русскую историю и литературу, потому что со школьных времен была уверена, будто и так прекрасно все знаю. Точнее, не хочу знать, потому что попытка вернуться к подростковым ментальным блокам вызывала рвотные позывы. Средний человек, отмучившись в школе, готов провести ревизию вложенных знаний только под дулом пистолета. Много позже я начала профессионально изучать ордынский период, самодержавие, войны наши бесконечные — и я была в шоке, насколько это отличалось от того, что я запомнила со школы. Какие обширные пробелы, из-за которых я не могла выстроить общую картину! Какие имперские мифы паразитировали на моих мозгах! После того, как моя картина мира с треском разошлась в третий или четвертый раз, я была вынуждена признать, что на самом деле я ничего не знаю. И мне надо учиться заново, но теперь осознанно.
Как ни странно, за неправильные ответы ругают меньше, чем за неправильные вопросы. Потому что неправильные ответы — это дурачок. Печально, но розгами вполне лечится. А неправильные вопросы — вольнодумец и смутьян. Поэтому в задачи государственной пропаганды и религиозных доктрин входит заранее засунуть в головы адептов правильное мнение. Мышление смиренной козочкой должно ходить на привязи вокруг столбика, соблюдая установленные границы. Еще одна деталь: готовый ответ проще отвергнуть. Встретятся два одиночества в сети, у каждого из которых свои бездумно принятые парадигмы, и начнется срач. А если прийти с вопросом?
Жить той информацией, которая поступает из телека, легко и классно. Что там с Бахмутом? ВСУшников по седьмому разу через мясорубку прокручивают. Там уже не фарш, а паштет. А наши? Потерь нет. Брифинг окончен. Удовлетвориться этими ответами может лишь человек, который изначально ничего знать не хотел. Формальный вопрос, не заданный даже, а на опережение взятый под контроль в телевизоре, и такой же ответ на отъебись. Расчет изначально на некритичного и пассивного потребителя информации. Эти люди не станут искать на Ютьюбе (который к тому же нарушает законодательство РФ) обращения мобиков с фронта, не будут искать альтернативные каналы: ни нейтральные, ни неприятельские. Учитывайте, что при их кругозоре любой источник информации, чья позиция отличается от генеральной линии партии, будет считаться враждебным. Они не разбирают оттенки. Я могу длинный список вопросов привести, которые не принято озвучивать.
Откуда берутся вопросы? Я постоянно вопрошаю потому, что меня все время обманывали. Неожиданную вещь скажу. Невозможен честный диалог между человеком и институцией. Допускаю, что это какая-то межвидовая проблема. Государства и корпорации, а также их агенты и представители почти всегда лгут индивиду. Однако на своем уровне, как ни странно, они гораздо прозрачнее: взаимопониманию способствуют всевозможные блоки статистики, макроэкономические показатели, подписанные договора. Точно так же, избегая излишнего вранья, общаются друг с другом люди. Если перед вами не мошенник и не беглый преступник, то почти всегда вы получите более-менее правдивый ответ на любой вопрос, даже от малознакомого человека. Отсюда феномен исповедальных бесед с незнакомцами.
Я не верю чиновникам, не верю специалистам, выгораживающим друг друга в рамках цеховой солидарности, не верю инфлюенсерам на подсосе, не верю федеральным СМИ и телеведущим. Мне важно найти ответ, а не получить его на десерт в качестве комплимента от улыбчивого владельца отеля. Не спорю, иногда это приводит к проблемам или порождает излишне сложные схемы, отнимающие время и силы. Таковы издержки. В конечном счете, этот подход себя окупает.
Помимо недоверия и скепсиса в деле вопрошания помогает любопытство. Вопросы — это не только от-реагирование на заведомую ложь. Это непосредственный интерес, детский, восторженный и радостный. Какова центральная тема «Гамлета»? Когда и каким образом появились первые наемники в истории человечества? Что общего у смеха и ужаса? Каждый из этих вопросов тянет на статью. Ну, на хорошую джестеридовскую статью, а не на те плохие, которые раздает Бастрыкин.
Неужели вы не чувствуете удовольствия, разбираясь в перипетиях культуры? Может, это такая сублимация нашего врожденного исследовательского и охотничьего инстинкта. Вовсе не страх гнал человека вперед на новые земли, а жажда неизведанного. Тут куст малины, тут водопой у буйволов, а там — золотая шахта. Чем сложнее вопрос, тем больший экстаз заложен в ответ. Архимед бегал гольем, потрясая своим рычагом, и орал: «Эврика!».
Апатия российского общества коренится еще и в том, что у нас не осталось вопросов. Все и так ясно. Даже перемигиваться, как в советские годы, не требуется. Вопросом выдашь себя. Ты волнуешься? Тебе не наплевать? Ты не веришь?
Для игры в вопрос-ответ нужны двое. Ладно, можно играть с собственной тенью, кидая мячик об стенку самой себе. Некоторые софисты утверждают, что философское вопрошание якобы не требует ответа. Угу, а потом удивляются почему «гуманитарий» стало синонимом слова «идиот». Нет, нам нужны ответы, для того мы здесь и собрались. Я не ожидаю высоколобых рассуждений о сущностях, такой уровень нужен только метафилософам и богословам, но хотя бы надо отдавать себе отчет, что происходит в стране, в семье и на душе.
Если на какой-то вопрос нельзя дать ответ, значит, мы мало стараемся, плохо думаем, либо не обладаем всей полнотой информации. Или не хотим, чтобы ответ прозвучал. Отрицание вопрошания — самообман, назойливое вопрошание — невроз.
К вопрошанию можно прийти в любом возрасту. Чем раньше, тем лучше, конечно же, и проще. Я сходу не могу сказать, что сложнее: резко перестроить картину мира или же модифицировать сам образ мышления. С другой стороны, одно редко приходит без другого. Сложные, многомерные истины нельзя донести до примитивного человека. Это, как пытаться поставить 64х-разрядную винду на 8-битную «Денди». Не надо… будьте милосердны и разумны. Если существует прогресс, то допустим и откат. Люди тупеют от скуки, от страстей, от рутины, и вопрошание прекращается. У меня были периоды в жизни, когда самым насущным вопросом было разве что: «На какую, блядь, станцию метро, я сейчас приехала?». Тотально и тоталитарно затраханный человек не может вопрошать чисто по физиологическим причинам. Нам его сперва надо поднять, отряхнуть, отдохнуть и похмелить.
Вопрос существует отдельно от вопрошающего. Нет какого-то специфически моего вопроса, который я бы могла взять и унести домой, а вы тут отвисайте, как хотите. Можно убить вопрошающего, но вопрос никуда не денется. И если ни у кого не хватает смелости озвучить его в публичном пространстве, не значит, что его не существует. Властители часто упускают этот момент. Мы должны разделять вопрос как проблему, требующую ответа-решения (действия), и вопрос как аспект познания, требующий ответа-истины (познания). Между ними сложные отношения, там все переплетено, поэтому ограничимся тем, что хотя бы обозначим разницу.
По-настоящему неожиданным может быть только вопрос. Обстоятельный и правильно организованный вопрос содержит в себе ответ. Ответы уже щедро рассыпаны в реальности. Нам не хватает вопросов. Ой, а что это за вкусный серенький грибочек в юбочке? Иди сюда, хорошенький. Можно веками жить на угольном месторождении, не понимая, зачем оно нужно. Вопрошая — мы открываем мир. Никакие социальные реформы, никакие психологические инсайты не придут, пока мы не спровоцируем их.
— Может, хватит это терпеть?
— А что потом?
