Пожалуй, утопию написать гораздо сложнее, чем антиутопию. Тем более, утопию живую и достоверную. Недаром даже у великого Данте "Ад" получился куда более убедительным, мощным и воздействующим на читателя, чем "Рай". В фантастике XX и XXI веков мы знаем достаточно примеров ярких антиутопий, а вот с утопиями в современной истории дело обстоит гораздо хуже. Редким примером утопии, получившей известность и признательность читателей, служит как раз "Полдень, XXII век" Стругацких.
Это окончание заметок о повести братьев Стругацких "Полдень, XXII век". Начало здесь >>
Так каким показан Мир Полудня в этой повести? Чем (и кем) он наполнен? Как устроена эта коммунистическая утопия? Как ставил вопрос сам БН, "а что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ"?
Изобилие, труд, отдых
Человечество в Мире Полудня в полном соответствии с коммунистическими идеями, провозглашёнными на XXII съезде, не знает материальных проблем.
"На Планете было около ста тысяч скотоводческих ферм. Были фермы, разводившие коров, были фермы, разводившие свиней, были фермы, разводившие слонов, антилоп, коз, лам, овец. В среднем течении Нила работали две фермы, где пытались разводить гиппопотамов.
На Планете было около двухсот тысяч зерновых ферм. <...> Все вместе они составляли основу изобилия – гигантский, предельно автоматизированный комбинат, производящий продукты питания, – все, начиная от свинины и картофеля и кончая устрицами и манго. Никакие стихийные бедствия, никакие катастрофы не грозили теперь Планете недородом и голодом. Раз и навсегда установившаяся система изобильного производства поддерживалась совершенно автоматически и развивалась столь стремительно, что приходилось принимать специальные меры против перепроизводства. Проблема питания перестала существовать так же, как никогда не существовала проблема дыхания."
Одна такая скотоводческая ферма, расположенная, видимо, где-то в Поволжье, показана в рассказе "Томление духа". Стругацкие честно стараются не отделываться общими описаниями, а показывать саму материю этого нового мира. Ферму населяют сплошь учёные, которые называют друг друга то ли в шутку, то ли всерьёз крестьянами. Вся рутинная, "механическая" работа отдана собственно механизмам – киберам, придуманным Стругацкими ещё в рассказе "Испытание «СКИБР»". Улицы убирают кибердворники, коров пасут киберпастухи. К конечным потребителям продукты попадают с помощью автоматической же Линии Доставки. Никаких денег, разумеется, "от каждого по способностям каждому по потребностям".
Любопытно, что авторы, например, не предусмотрели распространения вегетарианства в мире, который в этическом плане должен намного превосходить наш, да и вообще мы не найдём здесь какой-либо этической проблематики отношения к животным. Напротив, Стругацкие смакуют описания различных генетических экспериментов с коровами.
"Затем представителя комбината вели по лабораториям, чтобы показать «кое-что новенькое». Представитель комбината бледнел, отшатывался и требовал клятвы, что «всё это» совершенно несъедобно. В ответ ему давали на дегустацию мясо, которое не требовало специй, мясо, которое не нужно было солить, мясо, которое таяло во рту, как мороженое, спецмясо для космонавтов и ядерных техников, спецмясо для будущих матерей и даже мясо, которое можно было есть сырым".
Впрочем, сами по себе материальные блага, их всеобщая доступность, – то, что привлекало в коммунизме советского обывателя, – людей Полудня интересует мало. Их материальному быту посвящён, по сути дела, только один рассказ в повести – "Скатерть-самобранка". С одной стороны, это тема науки как волшебства (и волшебства как нераспознанной науки), тема, которая развернётся затем в полный рост в повести "Понедельник начинается в субботу".
– У природы слишком много законов. Мы их открываем и используем, и все они нам мешают. Закон природы нельзя преступить. Ему можно только следовать. И это очень скучно, если подумать. А вот Человек Всемогущий будет просто отменять законы, которые ему неугодны. Возьмет и отменит.
Женя сказал:
– В старое время таких людей называли волшебниками. И обитали они по преимуществу в сказках.
С другой стороны, в рассказе показано, насколько бытовые чудеса и усовершенствования этим людям не нужны просто потому, что они максимально освобождены от быта. Например, у низ нет кухонь ("Какой смысл? Кто же ест дома?"). А когда герои всё-таки решают заказать домой чудо-машины (один – машину для приготовления пищи, другой – стиральную), то эти машины доставка путает местами, и они, не заметив ошибки, безуспешно пытаются их использовать не по назначению.
В этом солнечном беззаботном мире все живут практически одним лишь трудом, работой, лишь она доставляет радость, причём работа не воспринимается как бремя, нет принуждения к ней.
– Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству вырождение в условиях изобилия. Всё-де будут делать машины, на хлеб с маслом зарабатывать не надо, и люди займутся тунеядством. Человечество, мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в том, что работать гораздо интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
Это говорит "попаданец" Славин, родившийся в 1980-х, то есть отец его – младший современник Стругацких, и это, вероятно, отсылка к спорам, в которых они сами участвовали.
Характерно, что в Мире Полудня слово "тунеядец" приобретает более широкое значение, чем просто "бездельник", становится неким обобщённым ругательством.
– Кстати, о любви к ближнему, – сказал он, и экипаж снова порадовался этому «кстати». – Как называется человек, который обижает слабого?
– Тунеядец, – быстро сказал Лин. Он не мог выразиться резче.
Традиционное разделение дня на работу и отдых для людей этого мира не слишком актуально. Героев в минуты отдыха мы видим гораздо реже, чем за работой. Отдых – это вообще что-то малоинтересное.
– Приятно встретить человека, который ничего не знает. Самый лучший отдых – растолковывать общеизвестные истины.
– До чего мне надоело быть человеком, с которым отдыхают! – сказал Женя.
В рассказе "Какими вы будете" об отдыхе рассуждает Горбовский:
– Я хочу сказать, что вот науки и способы производства все время развиваются, а развлечения, способы отдыха все остаются такими же, как в Древнем Риме. Если мне надоест быть звездолетчиком, я могу стать биологом, строителем, агрономом… еще кем-нибудь. А вот если мне, скажем, надоест лежать, что тогда останется делать? Смотреть кино, читать, слушать музыку или еще посмотреть, как другие бегают. На стадионах. И все! И так всегда было – зрелища и игры, игры и зрелища. Короче говоря, все наши развлечения сводятся в конечном счете к услаждению нескольких органов чувств. Даже, заметьте, не всех. Вот, скажем, никто еще не придумал, как развлекаться, услаждая органы осязания и обоняния.
– Ну еще бы, – сказал Славин. – Массовые зрелища и массовые осязалища. И массовые обонялища.
Города, дороги, люди
На Земле (и, надо понимать, в космосе, на планетах, которые колонизируют земляне) нет границ между государствами. По-видимому, нет и самих государств как политических образований. Основной внутрипланетный транспорт – воздушный (птерокары, вертолёты, стратопланы), но вся Земля связана сетью самодвижущихся дорог (один из рассказов так и называется – "Самодвижущиеся дороги"):
Их начали строить давно, и теперь они тянулись через многие города, образуя беспрерывную разветвленную материковую систему от Пиренеев до Тянь-Шаня и на юг через равнины Китая до Ханоя, а в Америке – от порта Юкон до Огненной Земли. Женя рассказывал об этих дорогах неправдоподобные вещи. Он говорил, будто дороги эти не потребляют энергии и не боятся времени; будучи разрушенными, восстанавливаются сами; легко взбираются на горы и перебрасываются мостами через пропасти. По словам Жени, эти дороги будут существовать и двигаться вечно, до тех пор, пока светит Солнце и цел Земной шар. И еще Женя говорил, что самодвижущиеся дороги – это, собственно, не дороги, а поток чего-то среднего между живым и неживым. Четвертое царство.
Интересно, кстати, не связаны ли эти дороги ("четвёртое царство") с Красным кольцом из "Страны багровых туч", которое представляло из себя колонии венерианских бактерий ("Другая жизнь... небелковая жизнь. Живут за счёт излучений. Поглощают радиоактивные излучения и живут за счёт их энергии")? Это было бы вполне в логике Мира Полудня, учитывая его устремлённость к колонизации, приручению всего дикого и опасного, использованию для нужд человечества.
Впрочем, с самодвижущимися дорогами связано и такое, казалось бы, странное свойство для столь технологического мира, как нерациональность.
«Зачем нужны эти дороги?» – подумал Кондратьев. Вряд ли кому-нибудь придет в голову ездить таким образом во Вьетнам или в Индию. Слишком мала скорость… и слишком жестко. Ведь есть стратопланы, громадные треугольные корабли, птерокары, наконец… Какой же прок в дороге? И сколько она, наверное, стоила! <...> И все для того, видимо, чтобы можно было сойти где хочешь, сесть где хочешь и ползти, ни о чем не заботясь, срывая по пути ромашки. Странно, непонятно, нерационально…
В этом же рассказе мы впервые видим, как выглядит город будущего, причём видим его глазами прилетевшего из прошлого Кондратьева – удобный приём для того, чтобы естественным образом дать читателю описание внешней стороны этого мира.
Обращает на себя внимание экологическая чистота, интеграция природы в город (или, наоборот, города в природу):
На ступеньках крыльца он остановился. Улицы не было.
Прямо от крыльца через густую высокую траву вела утоптанная тропинка. Шагах в десяти она исчезала в зарослях кустарника. За кустарником начинался лес – высокие прямые сосны вперемежку с приземистыми, видимо очень старыми, дубами. Вправо и влево уходили чистые голубые стены домов.
– Недурно! – сказал Кондратьев и потянул носом воздух.
Воздух был очень хороший.
Люди в целом мало изменились внешне, но очень выросли по уровню интеллекта, нравственности и здоровья.
"Не было глубоких стариков. Вообще не было дряхлых и болезненных. И не было детей. <...> Нельзя сказать, чтобы все они исходили радостью и счастьем. Кондратьев видел и озабоченные, и усталые, изредка даже просто мрачные лица. <...> В городе было тихо. Во всяком случае, не было слышно никаких механических звуков. <...> Видимо, воздушный транспорт двигался, как правило, на большой высоте. Одним словом, все здесь не было совершенно чужим для Кондратьева".
Да, и мир, и люди будущего быстро становятся своими для "попаданцев" Славина и Кондратьева. Славин адаптируется моментально, Кондратьев – медленнее, но вскоре оба находят здесь своё место и своё дело. То есть при всём прогрессе человечества лучшие из прошлого, а значит, и лучшие из нас готовы к новому миру (об этом принципиальном для "Полдня" мотиве говорилось уже в предыдущем посте).
В некоторых зарисовках повседневности Полуденного мира АБС угадали черты нашей с вами современности. Например, в одном эпизоде мы видим что-то очень похожее на современные уличные разговоры по мобильному через гарнитуру:
"Какой-то пожилой праправнук, обгоняя, неловко толкнул его и сказал: «Простите, пожалуйста… Нет-нет, это я не тебе». Кондратьев на всякий случай улыбнулся. «Что-нибудь случилось?» – услыхал он слабый женский голос, исходивший, казалось, из недр пожилого праправнука. «Нет-нет, – сказал праправнук, доброжелательно кивая Кондратьеву. – Я здесь нечаянно толкнул одного молодого человека»".
Но, по большому счёту, этот мир в своих технологиях и образе жизни необычайно далёк от того пути, по которому пошло современное общество потребления. Да, у них есть какие-то радиофоны и стереовизоры, но не более того, нет никаких излишеств при обеспеченности всем насущно необходимым, быт выглядит очень аскетичным.
Учителя и ученики
Как было выше замечено, на улицах нет детей. Дети воспитываются не в семьях, а в школах-интернатах, под руководством профессионалов-учителей. Это отдельная тема, тема воспитания, монументальная и крайне важная для Стругацких. Ведь именно здесь и раскрывается секрет необычайно высокого интеллектуального, а главное, нравственного уровня людей Полудня. Ведь никаким "переходом количества в качество" не объяснить, с чего вдруг человечество сможет перерасти все свои пороки, стать настолько осознанным, что ему не нужны будут надсмотрщики, внешние ограничения и стимулы. В "Полдне", как и в предыдущих произведениях АБС, нет ни одного мало-мальски плохого персонажа. Как мы теперь понимаем, это заслуга особой системы воспитания и образования.
За эту тему в повести отвечает рассказ "Злоумышленники", где рассказывается о компании друзей-школьников, этаких четверых "мушкетёров", которые станут сквозными героями повести. Все дети в школе разделены на такие четвёрки, каждая из которых живёт в отдельной и комнате, и к каждой прикреплён один учитель, который и надолго после окончания школы останется для своих учеников авторитетом и консультантом, совмещая в одном лице научного руководителя, духовного гуру и психотерапевта.
Воспитание ведётся тонко, без насилия, с учётом всех склонностей и интересов детей. Стругацкие показывают этот процесс в очень конкретных, живых обстоятельствах (подробнее об этом ниже). Дети, в отличие от взрослых в повести, ещё могут совершать неблаговидные поступки. Так, один из второстепенных героев, Вальтер Саронян, избил младшеклассника, за что ребята призывают его к ответу (с благословения учителя) вполне по-мушкетёрски (у одного из них даже прозвище соответствующее):
– Стыдно, Вальтер! – сказал великолепный Атос. – По-моему, ты трусишь. Стыдно. Выйди. Ты будешь драться со всеми по очереди.
В последующем, из краткой ремарки в другом рассказе мы узнаем, что этот Вальтер, пройдя уроки школы, стал достойным человеком:
"На «Искателе» после катастрофы остался только один живой человек – мальчишка-стажер Вальтер Саронян. Очень, очень талантливый юноша, по-видимому. И железной воли человек. Раненый, умирающий, он стал искать причину катастрофы… и нашел! Какие люди, ах, какие люди!"
Советы, комиссии, институты
Надо сказать, что политическое устройство Мира Полудня обрисовано не слишком детально. Казалось бы, в этом должно состоять ядро утопии, но, в отличие от "Туманности Андромеды" Ефремова, Стругацкие принципиально не стремятся представить читателю чёткую картину этого устройства. Из обрывков сведений, разбросанных по разным рассказам, можно понять следующее. Главный орган власти – коллегиальный, это Мировой Совет. Есть Советы меньшего уровня, территориальные и отраслевые, например, упоминаются Экономический Совет Северо-Западной Азии и Совет Космогации. Есть Комитеты (не совсем ясно, это отдельные органы или входящие в состав Советов) – Комитет Ресурсов, Комитет по охране животного мира иных планет, есть Комиссии – Комиссия по изучению следов деятельности иного разума в космосе, Комиссия по контактам. Также говорится о научных учреждениях – Академиях, Институтах.
Как все они между собой взаимодействуют, есть ли строгая иерархия, не очень понятно и, видимо, для авторов не так важно. В любом случае, до серьёзных конфликтов в отношениях различных структур дело не доходит. В рассказе "Естествознание в мире духов" говорится об Институте Физики Пространства, который работает на переднем крае науки, над вопросами, которые требуют огромных ресурсов, но не являются насущными и вообще не факт, что имеют решение. Однако в изобильном Мире Полудня это не вызывает столкновений и не становится препятствием для деятельности Института:
"...В Совете многие довольно ядовито прохаживались относительно деятельности института, но энергию давали безотказно, потому что считали, что человечество богато и может себе позволить расходы на проблемы послезавтрашнего дня".
Обращает на себя внимание отсутствие каких-либо исполнительных органов и силовых структур, вообще отсутствуют властные отношения, принуждение или угроза принуждения, нет судов, полиции, тюрем. Здесь АБС, по-видимому, следуют коммунистическим идеям своего времени о том, что самосознание людей достигнет такого уровня, что всякая надобность в насилии отпадёт. Власти в Мире Полудня (ещё раз оговорюсь, что речь идёт пока только о повести "Полдень, ΧΧΙΙ век") нет, есть лишь управление. Есть приказы, но их исполнение обеспечивается, по сути, только авторитетом конкретного лица.
Авторитет, знания, отвага
В мире, где отсутствует насилие, авторитет имеет краеугольное значение для социальных отношений на всех уровнях. В компании школьников-"мушкетёров" верховодит Генка Комов по прозвищу "Капитан". Авторитет Генки основан, разумеется, не на физической силе, а на его энциклопедических знаниях, работоспособности, целеустремлённости и лидерских качествах.
В свою очередь, для ребят непререкаемым авторитетом обладает фигура учителя. Не случайна формула, бытующая у школьников: "Лжёшь учителю – солжёшь кому угодно". Но и учителю нужно постоянно подкреплять этот авторитет, доказывать своё превосходство в знаниях. Важный момент – по этическим понятиям этого мира он не может использовать авторитет в "голом" виде, в форме простого принуждения, приказа. Обнаружив, что мальчишки собрались "зайцами" проникнуть на корабль, улетающий к Венере, учитель Тенин идёт по гораздо более сложному пути, который к тому же предполагает высокий уровень осознанности самих ребят: он должен убедить их в том, что их знаний об экспедиции к Венере недостаточно, а для этого ему самому приходится за несколько часов и не без помощи технических средств "загрузить в мозг" огромное количество информации.
На самом верху иерархической лестницы авторитетов такие люди, как космолётчик и астроархеолог Горбовский или охотник и зоопсихолог Мбога. О них пишут сочинения школьники, у Генки Комова даже висит над кроватью фотография Горбовского (и её он берёт с собой, собираясь на "злоумышленный" полёт к Венере). Эти люди не занимают каких-то высоких руководящих постов, но очень влиятельны, как бы мы сказали сейчас. В рассказе "Благоустроенная планета" упоминается о скандале на заседании Мирового Совета, где обсуждалась археологическая экспедиция на недавно открытую планету Леониду (открытую как раз Леонидом Горбовским и названную, видимо, его именем). На этом заседании Горбовский настаивал на том, чтобы учёные не брали с собой оружия, и добился этого ("Горбовский просто раздавил нас всех своим авторитетом"). А единственный, кто, тем не менее, взял оружие, – это Мбога:
– Да, я взял оружие, – сказал Мбога. – Но я понимаю Леонида Андреевича. Здесь не хочется стрелять.
Эта влиятельность тоже основана исключительно на их знаниях, научных достижениях и, вероятно, человеческих достоинствах, которые как будто неотделимы от знаний и достижений. Но тут интересный момент. Вот мальчишки пишут сочинение:
– Я написал про Горбовского, – сказал Капитан и полез в свой стол.
– Чудесная тема, мальчик! – сказал учитель. – Будет очень хорошо, если ты справился с ней.
– Ничего он с ней не справился, – заявил Атос. – Он считает, что в Горбовском главное – умение.
– А ты что считаешь?
– А я считаю, что в Горбовском главное – смелость, отвага.
– Полагаю, ты не прав, штурман, – сказал учитель. – Смелых людей очень много. Среди космолётчиков вообще нет трусливых. Трусы просто вымирают. Но десантников, особенно таких, как Горбовский, – единицы. Прошу мне верить, потому что я-то знаю, а ты пока нет.
Судьба сведёт повзрослевшего Атоса (Михаила Сидорова) с Горбовским, этот эпизод описан в рассказе "Десантники", и там же получит развитие конфликт безрассудной героической отваги и самопожертвования, с одной стороны, и расчётливой эффективной осторожности, с другой (эта тема была заявлена ещё в рассказе "Шесть спичек"). Когда Атос вопреки воле Горбовского, воспользовавшись тем, что тот потерял сознание, посадит корабль на опасной планете, подвергая опасности жизнь экипажа, Горбовский, как можно понять, отстраняет Атоса от дальнейшей работы с командой:
– Вы хороший пилот, и вы хорошо посадили корабль. И по-моему, вы прекрасный биолог... Настоящий энтузиаст... Но нам с вами не по дороге.
У Атоса есть знания, профессионализм, отвага и доброе сердце, но "нам с вами не по дороге". Почему? Здесь, вероятно, и кроется то, что очень трудно определить и назвать, то, что отличает таких, как Горбовский и Мбога, от всех остальных. Ведь даже учитель не отвечает прямо, "что в Горбовском главное". Наверное, это можно назвать мудростью в каком-то высшем смысле. И если всё в том же рассказе "Благоустроенная планета" недалёкий археолог Фокин её не способен по достоинству оценить ("и всё-таки Горбовский – человек со странностями"), то последнее слово остаётся за Мбогой ("Леонид Андреевич всё-таки феноменально проницательный человек").
Врачи, десантники, охотники
В Мире Полудня нет "политиков" как таковых. Все члены упомянутых органов управления имеют свои профессии и, очевидно, совмещают основную работу с выполнением "управленческих" обязанностей. С одним из членов Мирового Совета, хирургом-эмбриомехаником Еленой Завадской, мы знакомимся в рассказе "Самодвижущиеся дороги", где она собирается лететь на Венеру одновременно в качестве "чиновника" ("чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры") и специалиста ("она могла работать без кабинета, в любых условиях, по пояс в болоте, а таких хирургов на Земле было еще очень мало; на Венере же они были незаменимы").
Особо отмечается, что шестьдесят процентов членов Мирового Совета – учителя и врачи. Важность профессий учителя и врача подчёркивалась на официальном, идеологическом уровне в СССР, провозглашается и в современной России, с повторением расхожих фраз о том, что врач лечит тело, а учитель работает с душой. Бодрые декларации, впрочем, мало влияют на реальное положение учителей и врачей, чья работа остаётся в числе самых малооплачиваемых и психологически тяжёлых.
В "утопии" Стругацких программные заявления не расходятся с делом. В упомянутом рассказе "Злоумышленники" герои–подростки осознают, "что в мире наибольшим почетом пользуются, как это ни странно, не космолетчики, не глубоководники и даже не таинственные покорители чудовищ – зоопсихологи, а врачи и учителя". И в то время, как вся компания грезит о межгалактических перелётах, один из них "был пойман Капитаном за чтением «Курса простудных заболеваний в детском возрасте» и в ответ на резкий выпад нахально заявил, что намерен впредь приносить людям конкретную пользу, а не сомнительные сведения из жизни космических пространств". Этот "отступник", кстати, и станет в итоге ветеринаром, а затем доктором.
Это важная тема для АБС – противопоставление даже не бюрократии и интеллигенции, а профессий условно "героических" и социальных. Бюрократия в Мире Полудня, судя по всему, отсутствует и фактически, и даже на уровне языка, а к интеллигенции можно, по сути, отнести практически всех персонажей, которые фигурируют в повести.
К "героическим" профессиям относятся, в первую очередь, космолётчики и, в частности, Десантники. У Стругацких название этой профессии даже пишется с прописной буквы. Это такие первопроходцы, конкистадоры Вселенной, первыми высаживающиеся на неизведанные планеты. Вопросу о сути этой профессии посвящён рассказ, который так и называется – "Десантники".
"...Оказывалось, что никто не знал толком, что такое Десантник. С одной стороны, это что-то неимоверно смелое. С другой – что-то позорно осторожное: они возвращались. Они всегда умирали естественной смертью. Они говорили: «Десантник – это тот, кто точно рассчитает момент, когда можно быть нерасчетливым». Они говорили: «Десантник перестает быть Десантником, когда погибает». Они говорили: «Десантник идет туда, откуда не возвращаются машины». И еще они говорили: «Можно сказать: он жил и умер биологом. Но следует говорить: он жил Десантником, а погиб биологом». Все эти высказывания были очень эмоциональны, но они совершенно ничего не объясняли".
Между прочим, Странники (их тема начинается здесь, но развернётся в последующих книгах АБС) названы "Десантниками другого мира".
Атос (Сидоров) после неудачного совместного полёта с Горбовским тоже станет Десантником, мы это узнаем из рассказа "Поражение", в котором уже сам Атос, завершив после многих лет карьеру Десантника, будет выступать в роли многоопытного легендарного наставника, а новички снисходительно возьмутся рассуждать о том, что "время Десантников прошло". Однако, сам рассказ ставит эти слова под сомнение: роботы и механизмы всё ещё не могут полностью заменить человека.
"...Когда были испытаны первые планетолеты-автоматы, тоже много говорили о том, что межпланетникам останется только снимать пенки. А когда Акимов и Сермус запустили первую систему киберразведчиков, Сидоров даже хотел уйти из космоса. Это было тридцать лет назад, и с тех пор ему приходилось не раз прыгать в ад за исковерканными обломками киберов и делать то, что не смогли сделать они…"
Вообще такое ощущение, что человек в Мире Полудня определяется профессией, родом занятий. И самые большие терзания, которые в этом благополучном мире можно испытывать, – сомнения в выборе своего дела. Ещё один из тех мальчиков в интернате, Поль Гнедых, в какой-то момент выступит в роли этакого "Гамлета" Полудня. В рассказе с говорящим названием "Томление духа" он никак не может определиться, чем ему заниматься ("За эти десять лет я переменил четыре специальности. А сейчас опять без идей"). В конце концов он становится охотником.
В Мире Полудня нет войн, в том числе "звёздных", а значит, нет военных. Но за неимением на других планетах разумной жизни исследовательский интерес (и опасность) представляет жизнь "неразумная". Охотники оказываются, таким образом, профессией, максимально близкой к военной. Это хорошо заметно по описанию "зачистки" Марса от летающих пиявок из рассказа "Свидание":
«Полсотни лет назад эти чудовища, почти полностью истребленные, неожиданно размножились вновь и принялись, как встарь, пиратствовать на коммуникациях марсианских баз. Вот тогда-то и была проведена знаменитая глобальная облава. Я трясся на краулере и почти ничего не видел в тучах песка, поднятых гусеницами. Справа и слева неслись желтые песчаные танки, набитые добровольцами... И я увидел пиявок, сотни пиявок, которые крутились на солончаке в низине между барханами. Я стал стрелять, и другие тоже начали стрелять, а Эрмлер все возился со своим самодельным ракетометателем и никак не мог привести его в действие. <...> Кольцо облавы смыкалось, и мы уже видели вспышки выстрелов с краулеров, идущих навстречу, и тут Эрмлер просунул между мной и водителем ржавую трубу своей пушки, раздался ужасный рев и грохот, и я повалился, оглушенный и ослепленный, на дно краулера. <...> Эрмлер в пять минут растратил весь свой боезапас, краулеры съехали на солончак, и мы принялись добивать все живое, что здесь осталось после ракет Эрмлера. Пиявки метались между машинами, их давили гусеницами, а я все стрелял, стрелял, стрелял…»
Этот рассказ вообще, наверное, самый драматичный в повести. В первом книжном издании 1962 года на обложку была взята иллюстрация именно из "Свидания":
На этом рисунке охотник (в редакции 1967 года это Поль Гнедых) в Музее Космозоологии смотрит на чучело одного из убитых когда-то им существ на далёкой планете Крукса. Каждый раз, приезжая в Кейптаун, где находится музей, он идёт к нему на "свидание". Так продолжается "гамлетовская" тема сомнений и терзаний Гнедых, и вот это главное его сомнение – кого же он убил на той планете, животное или инопланетного звездолётчика.
«Кого я убил?! – кричал он. – Это зверь или человек? Лин, кого я убил?!»
Здесь в первый и единственный раз в повести речь заходит об убийстве, пусть его даже можно трактовать как несчастный случай. И это первая лёгкая тень в пока ещё ослепительно-солнечном Мире Полудня.
«Я был молод тогда и очень любил стрелять. К сожалению, я всегда был отличным стрелком, к сожалению, я никогда не промахивался. К сожалению, я стрелял не только на Марсе и не только по отвратительным хищникам. Лучше бы мне никогда в жизни не видеть карабина…»
Контакт
"Свидание" – история трагического несостоявшегося Контакта. С меньшими потерями Контакт не состоялся у героев рассказа "Благоустроенная планета", благодаря предусмотрительности Горбовского, настоявшего на том, чтобы экспедиция летела без оружия. Собственно, здесь мы впервые встречаемся с инопланетной цивилизацией непосредственно. До этого речь шла только о следах разумной деятельности.
Горбовский рассеянно оглядывал помещение. Он пытался представить себе тех, кто строил этот спутник и потом работал здесь когда-то, очень давно. Это были другие люди. Они пришли в Солнечную систему и ушли, оставив возле Марса покинутые космические лаборатории и большой город вблизи северной полярной шапки. Спутники были пусты, и город был пуст – остались только странные здания, на много этажей уходящие под почву. Затем – или, может быть, до того – они пришли в систему звезды ЕН 17, построили возле Владиславы два искусственных спутника и тоже ушли. И здесь, на Владиславе, тоже должен быть покинутый город. Почему и откуда они приходили? Почему и куда они ушли? Впрочем, ясно почему. Они, конечно, были великие исследователи. Десантники другого мира.
Искусственные спутники и покинутые города на Марсе и Владиславе. Третья локация – планета Леонида, на которой тоже будет обнаружен город, но совсем другой конструкции. На Леониде же будет открыта необычная биологическая цивилизация.
– Да какая это цивилизация! – сказал Фокин. – Где машины? Где орудия труда? Где города, наконец?
– Да замолчи ты, Борис, – сказал Комов. – «Машины, города»… Хоть теперь-то раскрой глаза! Мы умеем летать на птицах? У нас есть медоносные монстры? Давно ли у нас был уничтожен последний комар? Машины…
– Биологическая цивилизация. Не машины, а селекция, генетика, дрессировка. Кто знает, какие силы покорили они? И кто скажет, чья цивилизация выше?
Тема Контакта у АБС была начата в "Извне", повести, не относящейся к Полуденному циклу. Но и там, и в "Полдне" Контакта в смысле коммуникации с внеземными формами разума ещё не происходит.
С Леониды экспедиция поспешно улетает, "потому что никто из нас не имеет права взять на себя ответственность первого контакта". Здесь Контакт ставится как проблема.
"...На Земле уже пятьдесят лет существует Комиссия по Контактам, которая пятьдесят лет изучает сравнительную психологию рыб и муравьев и спорит, на каком языке сказать первое «э». Только теперь над ними уже не посмеешься…"
В рассказе "О странствующих и путешествующих" Горбовский разворачивает эту проблему:
"Это надо понять. Это не просто. Ведь мы даже не знаем, чего ждать. Они могут встретиться с нами в любую минуту. Лицом к лицу. И – вы понимаете – они могут оказаться неизмеримо выше нас. Совсем не такие, как мы, и вдобавок неизмеримо выше. Толкуют о столкновениях и конфликтах, о всяком там различном понимании гуманности и добра, а я не этого боюсь. Боюсь небывалого унижения человечества, гигантского психологического шока. Ведь мы такие гордые. Мы создали такой замечательный мир, мы знаем так много, мы вырвались в Большую Вселенную, мы там открываем, изучаем, исследуем – что? Для них эта Вселенная – дом родной. Миллионы лет они живут в ней, как мы живем на Земле, и только удивляются на нас: откуда такие появились среди звезд?.."
В Мире Полудня, ушедшем от нашего мира так далеко, что он представляется совершенным, "утопическим", невозможным, Горбовский воплощает собой фигуру рефлексии, сомнения и скромности, размышляя о том, что иной разум может оказаться ещё несоизмеримо выше.
Идеи и действие
"Полдень" наследует ранним рассказам Стругацких. Он, как уже говорилось ранее, и составлен в значительной степени из них. А для этих ранних рассказов было характерно то, что они строились вокруг некой научно-фантастической идеи, это ещё такая популяризаторская фантастика, публиковавшаяся в журналах типа "Знание – сила".
В части рассказов, включённых в "Полдень", тоже сохраняется этот принцип. Так, рассказ "Загадка задней ноги" – о Коллекторе Рассеянной Информации, своего рода ИИ, обрабатывающем всю информацию, собранную во Вселенной, переводящем её в более привычные формы, в изображение (например, с его помощью можно увидеть сцены из жизни динозавров, как они происходили на самом деле). "Свечи перед пультом" – о проекте по "переписыванию" человеческого мозга на материальный носитель (этот эксперимент назван "Великим кодированием"). "Поражение" – об эмбриомеханических устройствах-зародышах, которые развиваются самостоятельно, приспосабливаясь к тем условиям, где окажутся, выстраивая сами из себя дома, экскаваторы или ракеты.
"Полдень", сохраняя эту преемственность, конечно же, как целостное произведение перерастает отдельные рассказы. Но всё же в нём ещё слишком большой перекос в сторону идей, размышлений, разговоров. Есть рассказы, в которых герои буквально ничего не делают, кроме того, что разговаривают ("Возвращение", "О странствующих и путешествующих", "Какими вы будете"). Эти идеи и размышления только намечают темы будущих книг АБС, только начинают разыгрываться на сцене Мира Полудня, облекаясь в плоть литературного действия.
Ироническая утопия
Большое достоинство "Полдня" в том, что его "утопические" идеи почти всегда окрашены иронией, опять же в отличие от предельно серьёзных книг Ефремова. Эта ирония не подвергает сомнению сами идеи, не размывает границы искренности, как делает постирония, но всё же смягчает и очеловечивает пафос повести.
Можно сравнить, допустим, колонизаторский пафос "Страны багровых туч", где даже ироник и лирик Юрковский грозится заковать Венеру в сталь и бетон, с тем, как преподносятся идеи о "бремени землянина" (отсылка, конечно, к "бремени белого человека") в "Полдне":
"Когда Марина в третий раз попросила его перестать острить, он сделался очень рассудительным и логически показал, что у нас, землян, собственно, есть только два выхода: раз на Венере так тяжело работать, то надо либо уйти оттуда вовсе, либо сделать так, чтобы Венера работе не мешала. Однако можем ли мы уйти оттуда, где однажды ступила наша нога? Нет, не можем! Потому что существует великая миссия человечества и существует бремя землянина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кондратьев был согласен даже с ним, хотя и сильно подозревал, что он продолжает острить".
И так будет вплоть до самого финала повести, где очередные громкие рассуждения о "коммунизме неисчислимых духовных и материальных богатств" прервёт ироническим замечанием немногословный Кондратьев.
Впрочем, будь они ироничны и только, вряд ли бы Стругацкие заслужили реноме философов от фантастики. Дело, наверное, в том, что, построив свою убедительную утопию, наполнив её жизнью, они тут же, очень быстро начали сами ставить её под вопрос, как и положено честным писателям и мыслящим людям. Удивительным образом это не лишило обаятельности сам "Полдень" и не поколебало его солнечных устоев. Может быть, при всей несбыточности утопических миров именно они окажутся востребованными на новом повороте истории человечества, сотрясаемого катаклизмами, уставшего от антиутопий, книжных и реальных?
Силою своего таланта АБС оторвались от догм коммунистической идеологии, породившей их Полдень, оторвались ещё тогда, практически сразу, только сами не заметили этого, и поэтому в наши дни новые, совсем юные читатели воспринимают этот их мир, благополучно обживают его и обустраивают по-своему. И уж конечно, вся современная фантастика (по крайней мере, та, о которой стоит говорить) выросла именно из этого мира. И если уж договаривать до конца, то и не только фантастика…
(А. Скаландис. Братья Стругацкие)
Следующий пост из цикла о книгах Стругацких:
Все посты о книгах Стругацких собраны здесь.
Если вам понравился текст, вы можете помочь в развитии канала, поставив лайк и подписавшись. Это, правда, ценно и мотивирует автора. Особая благодарность тем, кто найдёт возможность поддержать канал донатом, это поможет вести его регулярнее.
Можно подписаться также на телеграм-канал автора.
Комментарии приветствуются, как и доброжелательный тон общения.
Что ещё интересного в этом блоге:
