В Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени хранится вот такой портрет
Автор – Антоний Бланк, исполнен портрет в 1816 г. На сайте самого музея картина числится как «Портрет дамы с ребенком в интерьере на фоне окна». Однако на большинстве прочих интернет-ресурсов, в том числе в Википедии, портрет имеет подпись «Жозефина Фридерихс (?) с сыном Павлом Александровичем Александровым (?)».
Напомню, кто это такие. Урожденная Жозефина Мерсье, француженка, вышла в Лондоне замуж за остзейского немца Евстафия Ивановича (по крайней мере, под таким русским именем он фигурирует в литературе) Фридерихса, выдававшего себя за полковника. Вскоре муж уехал в Россию, пообещав оттуда выслать Жозефине деньги, необходимые, чтобы присоединиться к нему. Но пропал. Жозефина Фридерихс смогла сама собрать необходимую сумму и отправилась в Россию на поиски мужа. Прибыв в Санкт-Петербург, быстро выяснила, что муж ее никакой не полковник, а простой фельдъегерь (нижний чин). Фридерихс устроилась управляющей в модный магазин, а затем ее жизнь резко переменилась. Она познакомилась с цесаревичем и великим князем Константином Павловичем и стала его любовницей. Затем развелась с мужем и вскоре родила от великого князя сына, получившего имя Павел Константинович Александров. У современников были сомнения, что отцом ребенка является именно Константин Павлович, но для нас в данном случае это неважно. В 1815 г. Жозефина Фридрих последовала за великим князем в Варшаву. В 1816 г. она получила дворянство и стала именоваться Ульяной Михайловной Александровой. Незадолго до женитьбы Константина Павловича на Жанетте Грудзинской, Жозефина, точнее теперь уже Ульяна Михайловна, вышла, судя по всему не без участия великого князя, замуж за его адъютанта полковника Александра Сергеевича Вейса. Несмотря на это, она пыталась продолжать оказывать влияние на Константина Павловича, поэтому император Александр, чтобы устранить источник скандалов, приказал выслать Александрову, точнее уже Вейс, из Варшавы. Жозефина/ Ульяна вместе с мужем уехала во Францию, где и умерла в 1824 г.
Сын ее от Константина Павловича Павел Константинович Александров дослужился до генерал-лейтенанта, генерал-адъютанта и умер в 1857 г.
Вернемся к портрету. После непродолжительного разглядывания картины становится ясно, что на ней изображены не Жозефина Фридерихс с сыном. Точнее не так. Изображенный на портрете ребенок не может быть Павлом Александровым, а следовательно и женщина на портрете вряд ли является Жозефиной Фридерихс.
Главным аргументом в пользу такого вывода является, конечно, костюм ребенка. На некоторых интернет-сайтах уже приведенная выше аннотация к портрету содержит уточнение: «Портрет Жозефины Фридерихс (?) с сыном Павлом Константиновичем Александровым (?) в мундире офицера Польского уланского полка». Имеется в виду Польский уланский полк русской армии. Эта атрибуция костюма ребенка неверна. Почему – я напишу ниже. Сейчас же отмечу, что даже если бы она и была верна, изображенный на портрете ребенок все равно вряд ли мог бы быть Павлом Александровым. У последнего не было никаких оснований и прав носить мундир Польского уланского полка. В четыре года, в 1812 г. Александров был возведен в дворянское достоинство и зачислен юнкером в Лейб-гвардии Конный полк, имевший, как всем известно, униформу кирасирского образца. В 1823 г. Александров вступил на действительную службу и был переведен поручиком в Лейб-гвардии Подольский кирасирский полк, состоя в котором, носил, разумеется, тоже не уланский мундир.
Судя по достоверным портретам Александрова, он, на мой взгляд, и внешне не походил на ребенка на картине из тропининского музея.
А вот портрет и с матерью – Жозефиной/Ульяной Фридерихс/Александровой
Не берусь оценивать похожесть/непохожесть истинной Фридерихс на женского персонажа с портрета из тропининского музея, но для желающих это сделать помещаю здесь и одиночный портрет Жозефины
Так вот, вернемся опять к изначальному интересующему нас портрету. Люди, атрибутировавшие костюм ребенка как мундир Польского уланского полка русской армии, по-видимому, не заметили на картине вот это
Это частично закрытая руками персонажей уланская шапка или, скорее, детский головной убор в виде уланской шапки. При этом мы видим, что тулья этой шапки (матерчатый верх) красного (или малинового, оттенок на картине можно трактовать двояко) цвета. Между тем, Польский уланский полк русской армии в период создания портрета (до 1820 г.?) имел верх шапок синего цвета. А главное – еще мы видим на шапке кокарду с наложенным на нее белым крестом. Такой символ не использовался частями русской армии, но носился в армии Речи Посполитой или Герцогства Варшавского, то есть независимого (по крайней мере, формально) польского государства! Чаще всего при этом крест, наложенный на кокарду, был мальтийским (то есть с раздвоенными концами), но не всегда.
Наличие этого символа на головном уборе означает две вещи. Прежде всего это исключает вероятность того, что ребенок на портрете облачен в настоящий мундир какой-либо существующей на момент создания картины военной части русской армии или армии Царства Польского под скипетром российских императоров. Ни там, ни там, как я уже сказал, этот знак не использовался.
И во-вторых, на мой взгляд, ношение кокарды независимой Польши немыслимо для сына, пусть и внебрачного, российского цесаревича и великого князя. Его позирование с подобным символом могло вызвать нешуточный политический скандал. «До кучи» отметим, что и у его матери, урожденной француженки, не было особых резонов заниматься подобными политическими «манифестациями».
Итак, на портрете определенно не Жозефина Фридерихс с Павлом Александровым. Но куда же двинуться дальше?
На этом этапе своих размышлений я решил получше проверить, не занимался ли кто-то из специалистов обстоятельной атрибуцией спорного портрета. И нашел на реконструкторском форуме, который периодически посещаю (так сказать пассивно, иногда кое-что читаю, но ничего там не пишу), длинное обсуждение этого изображения, имевшее место аж десять лет назад. В ходе этого обсуждения известный художник и исследователь Роберто Паласиос-Фернандес также обратил внимание участников дискуссии на упомянутый мною выше польский крест на кокарде и высказал мнение, что облачение ребенка не является настоящий мундиром, а представляет собой просто детский костюмчик в стиле, как сейчас говорят, «милитари». С последним тезисом я также полностью согласен – в одном из недавних материалов я рассказывал о таких костюмчиках, правда, гусарских, а не уланских, как в данном случае. Однако остальные участники дискуссии по сути проигнорировали указание на крест на кокарде и в основном сходились во мнении, что нужно проверить по источникам мундиры существовавших на период написания портрета, то есть 1816 г., уланских полков Царства Польского. В которых, как я уже говорил, подобный крест на кокарде не носился. Кончилась дискуссия по сути ничем, оборвавшись на полуслове. Тем не менее совпадение моих рассуждений, высказанных выше, с мнением мэтров (в лице г-на Паласиоса) меня приободрило, и я решил, что двигаюсь в верном направлении и нужно двигаться в нем и дальше, чтобы попытаться установить, кто все же изображен на портрете.
И я двинулся дальше, и у меня появилась версия. Способствовал ее появлению, в общем-то, случай. В одной из недавних статей я упоминал польского генерала Винценты Корвина Красинского, в 1808-14 гг. командира 1-го шеволежер-лансьерского (а попросту, по-русски, говоря, Польского уланского полка) Императорской гвардии Наполеона, а затем, с 1815 г. генерала армии Царства Польского под российским скипетром, генерал-адъютанта Александра I. Вот его портрет
Но на этом позднем портрете Красинский уже в мундире генерала армии Царства Польского. А, служа в Польском уланском полку гвардии Наполеона, он носил уланскую шапку, подобную этой
Польский уланский полк Императорской гвардии, хотя и находился формально на службе Французской империи, но, подобно своим собратьям из армии Герцогства Варшавского, тоже носил на кокарде белый крест. Чаще этот крест был мальтийским. Но не всегда
В общем, я решил проверить, как у Красинского обстояли дела с семейной жизнью, и не было ли у него в районе 1816 г. маленького сына. Оказалось – был. В 1812 г. в семье Винценты Корвина Красинского и его жены Марии Урсулы, урожденной Радзивилл, родился сын Зыгмунт, будущий известный польский поэт. А затем я нашел это
Созданный в 1815-16 гг. (тогда же, когда и портрет из Музея Тропинина) Анри-Франсуа Ризенером (тем же самым художником, который тогда же писал портрет Жозефины Фридерихс с сыном Павлом Александровым) портрет изображает маленького Зыгмунта Красинского «в польском костюме с саблей его отца».
Что мы видим на портрете? Мы видим по-детски пухлое (попросту говоря, толстощекое) лицо, как и у ребенка на картине из тропининского музея, похожего цвета волосы, похоже зачесанные. А еще мы видим выраженное в облике ребенка обращение к подчеркнуто национальной, польской эстетике (подбитый мехом жупан) и к боевому прошлому отца (его сабля). Не родственно ли это позированию на портрете из Музея Тропинина ребенка в уланском костюмчике с национальной польской кокардой с наложенным белым крестом? Не является ли этот уланский костюмчик стилизованным воссозданием мундира отца ребенка, служившего в Польском уланском полку Императорской гвардии Наполеона? И не закрывает ли рука ребенка на портрете из тропининского музея киверный герб на головном уборе, украшенный вензелем Наполеона, совсем уж нежелательный в 1816 г. в Царстве Польском?
Для желающих еще проверить физиономическое сходство (или, напротив, несходство) Зыгмунта Красинского с ребенком на спорном портрете, приведем еще один, чуть более поздний, но тоже детский портрет Зыгмунта.
Для тех же целей в нашем распоряжении есть несколько портретов матери Зыгмунта Красинского – Марии Урсулы Красинской, урожденной Радзивилл. В рамках нашей версии она по идее должна быть той женщиной, которая позирует с ребенком на портрете из Музея Тропинина. Я воздержусь от каких-либо выводов по вопросу о похожести/непохожести - на мой взгляд, даже приводимые ниже достоверные портреты М.У. Красинской весьма по-разному трактуют ее внешность.
Итак, я совершенно и полностью уверен, что на портрете из Музея В.А. Тропинина и московских художников его времени изображены не Жозефина Фридерихс и Павел Александров. В качестве возможных персонажей этого изображения я могу предложить Марию Урсулу Красинскую и ее сына Зыгмунта Красинского. Я прекрасно осознаю небезупречность этой гипотезы, прежде всего в плоскости неочевидного физиономического сходства Красинских с персонажами портрета. Тем не менее, мне представляется, что моя версия более логична и обоснованна, чем изначальная атрибуция картины как портрета Фридерихс и Александрова.
Все использованные в материале изображения взяты из открытых источников и по первому требованию правообладателей могут быть удалены.
