Глава 1. Начало
Глава 8. Глубины Бискайского залива
"Во время шторма на море девятая волна является самой сильной и опасной, зачастую роковой" (Старинное народное поверье)
Участок нашего маршрута в Атлантическом океане вокруг Пиренейского полуострова с расположенными на нем Испанией и Португалией запомнился лишь огромными плавными волнами океанского наката и обилием мелких суденышек португальских рыбаков, которые в некоторые моменты буквально лезли под форштевень «Композитора Бородина», держа в голове только мысли о своем улове и забывая о правилах безопасности мореплавания.
Хотя штормовые заряды нас не коснулись, умчавшись в сторону, но ощутимое волнение после шторма сохранялось. Приходится долго ждать, пока на огромные просторы океана придет успокоение. Девяностометровый корпус «Бородина» высокие валы раскачивали, словно фанерную прогулочную лодочку от волны встречного катера на тихой речке. А как рыбаки на своих «челнах» при таких волнах умудрялись не только на поверхности держаться, но и рыбу ловить – вообще оставалось за гранью понимания.
В свободное время заядлые футбольные болельщики из нашего экипажа настраивали спутниковую телевизионную антенну и ловили качественную картинку, которая позволяла нам следить за матчами внутренних чемпионатов Испании и Португалии. Устроившись на диванах и креслах в кают-компании перед телевизором, мы шумно болели за далекие «Сарагосу» или «Порту», как за родные российские команды. Тем более что на испанских и португальских футбольных полях в те годы неплохо играли и забивали голы наши соотечественники-легионеры. Только никак было не приноровиться к разнице во времени между соседними странами: Испания жила по Центральноевропейскому времени с разницей два часа от Москвы, а находящаяся совсем рядом Португалия, как и островная Великобритания, – по Западноевропейскому времени, по Гринвичу, с разницей на три часа.
Оказавшийся на траверзе Лиссабон напомнил о мало освещенном в нашей исторической литературе факте «лиссабонского сидения» русского флота под командованием прославленного адмирала Сенявина в 1807-08 годах. Тогда измотанная долгим переходом и штормами в тех же местах, где проходил «Композитор Бородин», черноморская эскадра Сенявина вынуждена была укрыться в Лиссабонском порту, и оказалась там между двух огней. С суши в португальскую столицу вошли наполеоновские войска, а с моря город блокировали их враги – англичане. Большая политика того периода вылилась в заключение Тильзитского мира между Россией и Францией и создание временного военного союза русских с Наполеоном. Император Александр I потребовал от Сенявина атаковать английский флот, но адмирал, весьма критически относившийся к Тильзитским соглашениям и понимавший, что сражение с англичанами погубит его потрепанную эскадру, впервые в жизни не выполнил указа своего государя.
Британский адмирал Коттон тоже не горел желанием сойтись с русскими в морском бою, сулившем тяжелые потери. Адмиралы начали переговоры и заключили конвенцию, согласно которой русская эскадра отдавалась «на сохранение» английскому правительству, обязавшемуся после заключения мира с Россией возвратить ей все корабли, их команды и офицеров во главе с адмиралом.
В 1808 году эскадра Сенявина покинула «негостеприимный» Лиссабон и перешла в английский порт Портсмут. Экипажи кораблей русской эскадры в навигацию следующего 1809 года были перевезены в Ригу на английских транспортах, а из принятых англичанами судов только два в 1813 году возвратились в Россию. За остальные же, пришедшие в ветхость, англичане заплатили петербургскому Адмиралтейству по их тогдашней стоимости. Потомки оценили заслугу флотоводца Сенявина в сохранении жизней вверенных ему людей, но Александр I счел необходимым отправить своего непокорного адмирала в отставку.
Англичанами события в Лиссабоне трактуются, как интернирование целой эскадры русских кораблей и непременный успех британских адмиралов. Немного дальше от Лиссабона на Пиренейском полуострове находятся и другие места боевой славы британского флота. Прежде всего – это мыс Трафальгар, возле которого в 1805 году английская эскадра разгромила союзный франко-испанский флот. В Трафальгарской битве нашел свою гибель и вечную славу в мировой истории английский командующий адмирал Нельсон.
Недалеко от исторического мыса начинается Гибралтарский пролив, соединяющий Атлантический океан и Средиземное море. В проливе расположена заморская территория Соединенного Королевства в Южной Европе, она же военно-морская база Великобритании и НАТО Гибралтар. Эту удобную во всех отношениях часть суши Англия захватила у Испании в начале XVIII века и долгое время отстаивала всей мощью своего флота.
Территория включает в себя Гибралтарскую скалу и песчаный перешеек, соединяющий ее с Пиренейским полуостровом. Она занимает стратегическую позицию над Гибралтарским проливом и позволяет контролировать потоки судов, идущих из Средиземного моря в Атлантику и обратно. Недаром на красно-белом флаге Гибралтара символически изображается крепость и ключ.
Гибралтарская скала является одним из легендарных Геркулесовых столбов, как в античные времена обозначались высоты, обрамляющие вход в Гибралтарский пролив. В качестве южного столба со стороны Северной Африки принято считать гору Абила, расположенную рядом с Сеутой, африканской территорией Испании, хотя другие источники называют южным столбом гору Джебель-Муса в Марокко. Геркулесовы столбы были той точкой, которая служила границей для античных мореплавателей, а в переносном смысле – краем света или пределом мира.
Наш теплоход в отличие от античных предков подошел к этому «краю света» с другой, океанской стороны. Но глядя на африканский и европейский берега узкой и спокойной водной глади, многие на «Композиторе Бородине» ясно понимали, что спокойствие для нас скоро может закончиться и «предел мира» в ином смысле этих слов грозит наступить на восточном, противоположном краю Средиземного моря. Моря, в котором мы начинали отсчитывать первые мили, которое так величественно и красиво смотрелось в ранние утренние часы перед восходом солнца.
Судно шло курсом девяносто градусов, строго на восток. Из иллюминаторов ходовой рубки было хорошо видно, как прямо по курсу ярко разгоралась розовым цветом линия горизонта, где еще не было видно самого светила. Вот показался тонкий краешек золотого блюдца. И вдруг, без какого-то промежутка, на красно-голубом небосклоне оно появилось сразу всё, словно большой резиновый мяч, который притопили под водой, а потом быстро отпустили, позволив ему резко выскочить на поверхность. Я много раз наблюдал, как начинается новый день над спокойным Средиземным морем, и всегда эта картина завораживала своей красотой и необычностью.
На выкрашенной суриком палубе и серых крышках грузовых трюмов утром появлялся белый налет. Уровень солености воды в этих местах настолько велик, что воздух ночных испарений тоже оставлял на поверхности соляной след. Хорошо здесь купаться, когда можно беззаботно лежать в воде на спине и не шевелиться.
Подобные мысли были не случайны: мы проходили недалеко от всемирно известных купальных мест – Балеарских островов с пляжами и отелями Мальорки, Менорки и Ибисы. Обычно эти названия ассоциируются только с безмятежным отдыхом, но в моих дневниковых записях есть и другие впечатления от пребывания у этих географических точек.
Запись из личного дневника
Наш рейс из заснеженного и по-зимнему притихшего Санкт-Петербурга в солнечный и шумный итальянский порт Ливорно оказался долгим и непростым. Теплоход то все силы отдавал борьбе с могучими волнами и двигался вперед очень неспешно, то несколько дней укрывался от декабрьских штормов за каким-нибудь высоким мысом, то по утихомирившемуся морю мчался изо всех своих сил в желании наверстать упущенное время. Удалось спокойно вздохнуть только после Гибралтарского пролива, в теплом и безветренном в дни нашего появления Средиземном море.
Путь лежал мимо Балеарских островов, где продолжался международный сезон отдыха. В бинокли можно было рассмотреть берега островов Мальорка и Менорка и сновавшие между ними прогулочные катера, роскошные яхты под флагами разных стран и пассажирские теплоходы. Атмосфера чужой праздной жизни притягивала, звала воспользоваться прекрасной погодой и присоединиться к отдыхающим.
Капитан уловил настроение команды и распорядился вечером готовить праздничный ужин по случаю дня рождения кого-то из членов экипажа. На шлюпочной палубе быстро появился мангал, задымили давно заготовленные на всякий случай дрова и уголь, запахло маринованным луком и чем-то вкусно пряным. Процесс приготовления на углях сочного люля-кебаб, нанизанного на короткие шампуры, много времени не занял.
Трапеза на открытой палубе под куполом южного звездного неба с музыкой, летевшей из двух динамиков, стала прекрасным отдыхом для всех. Казалось, что мы на миг стали беззаботными пассажирами комфортабельного морского парома, плывущего к месту отдыха в теплой ночной мгле, где вдалеке ярко сверкали гирлянды береговых фонарей и огни встречных судов. А над палубой летела сладкая мелодия со словами: «Пусть тебе приснится Пальма-де-Майорка…».
Никто из нас тогда даже представить себе не мог, что не пройдет и десяти дней, как мы вновь окажемся в этом месте, совершенно в другой обстановке, с другим настроением, преследуемые совсем другой погодой.
Разгрузка в порту Ливорно оказалась не по-южному быстрой: за пару дней из наших трюмов на причал переправились многочисленные рулоны газетной бумаги. Теперь на продукции Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината итальянский медиа-магнат Сильвио Берлускони мог сколько угодно печатать все свои газеты.
В Северной Италии в течение трех дней нашего пребывания стояла теплая солнечная погода. Неделя спокойствия в Средиземном море усыпила сознание – казалось, такая благодать установилась, если не навсегда, то надолго. Легкие облака и ветерок появились, только когда лоцман выводил наш теплоход из порта в море.
Пришло новое рейсовое задание из Петербурга, в соответствии с которым портом погрузки назначался французский порт Ля Нувель на южном берегу Франции в Лионском заливе Средиземного моря. До него из Ливорно было чуть больше суток хода.
Весь следующий день погода по маршруту становилась все более отвратительной. Сильный юго-западный ветер гнал волну, которая тяжело била судно в левую скулу. Озабоченный капитан сообщил, что в порт нас не заведут, потому что береговые власти закрыли Ля Нувель из-за сильного ветра.
Подойдем к нему поближе, повернем на волну и будем штормовать в открытом море. Французские и итальянские метеостанции прогнозировали к вечеру усиление ветра до ураганной силы в 20-25 метров в секунду, что предвещало очень тяжелый шторм. И вот к нам в Лионский залив пришел обещанный шторм, с ревущим ветром, огромными волнами и свинцовым небом, не предвещавшим ничего хорошего.
Капитан, как и планировал, повернул против ветра. За кормой остался закрытый порт и несколько судов, стоявших на мелководье в ожидании погоды. А прямо по курсу на фоне сверкавших молний и проливного дождя расстилался пустынный горизонт с бесновавшейся морской стихией. Мы шли без груза, пустой грохочущий железный корпус кидало с одной волны на другую, словно спичечный коробок.
Каждый удар встречного восьмиметрового водяного вала стопорил натужно шедшее судно. Вскоре выяснилось, что мы не движемся вперед, то есть судовая машина перестала выгребать против ураганного ветра. Замер его скорости показал, что бешенный воздушный поток несется с юга на север с новым рекордом – 30 метров в секунду! Такого прогноза не давал ни один метеоцентр.
По радио раздался сигнал «Пан-пан, пан-пан, пан-пан», обозначающий возникновение аварийной ситуации, при которой судно и его пассажиры подвержены конкретной угрозе. С какого-то грузового теплохода, штормовавшего в районе порта Марсель, сообщили, что за борт смыло старшего механика, переходившего по открытой палубе из надстройки в машину. Люди просили о помощи, но они находились слишком далеко. Наш капитан тоже связался с берегом и запросил помощь буксира, потому что сами уйти в открытое море подальше от берега мы уже не могли. Из французской военно-морской базы Тулон на помощь пошел буксир-спасатель.
Продолжавшийся несколько часов шторм нагнал к мелководью в районе порта Ля Нувель большое количество воды, которая своей дикой силой подняла и бросила на прибрежные камни и песок четыре судна, стоявшие на внешнем рейде порта на якорях.
В эфире на дежурном радиоканале поднялся гвалт. Те, кому не повезло, подали сигнал «Мэйдэй! Мэйдэй! Мэдэй!», использующийся при серьезной опасности. Они сообщали о пробоинах в корпусе, о воде в машинном отделении, о наличии раненых на борту. Портовые власти пытались успокоить терпящих бедствие и обещали по возможности оказать помощь.
Среди тех судов оказался украинский сухогруз с экипажем из Одессы. Одесситы, не теряя присутствия духа, еще пытались по радио хохмить в своем отчаянном положении. Одному из судов удалось соскочить с прибрежной мели, и его потерявший от штормовой непогоды голову капитан-турок надумал ворваться в порт без разрешения властей. Но на входе в узкий портовый канал мощные волны посадили теплоход на бетонную стену волнолома. Снова по радио сигнал «Мэйдэй!», снова крики о воде, поступающей во внутренние помещения, снова мольбы о помощи.
Мощный французский буксир-спасатель, пробившийся сквозь волны нам на поддержку, побоялся сближаться на дистанцию менее двух кабельтовых из-за реальной опасности столкновения. Два наших судна на водяных валах, как на гигантских качелях, поочередно взлетали кверху или низвергались вниз, причем кого куда кинет в следующий раз было не известно, наверное, даже морскому богу Нептуну. После нескольких тщетных попыток завести буксирный трос к нам на бак сделать ничего не удалось.
Расписавшись в беспомощности, французский капитан пошел обратно в Тулон. Наше судно на внешнем рейде Ля Нувеля осталось единственным, продолжавшим биться со стихией. Но и мы видели, что в условиях продолжающегося шторма, огни берега за кормой, становятся час от часу все ближе. В восемь часов вечера капитан сыграл общесудовую тревогу и объявил по трансляции членам экипажа быть готовыми при необходимости покинуть борт судна.
Я всматривался в лица своих товарищей, собравшихся по тревоге в жилом коридоре у трапа, ведущего в ходовую рубку. Многие из них впервые в жизни попали в ситуацию, когда судьба могла обернуться самой скверной своей стороной. Вот молодой матрос, шутник и анекдотчик, через каждые несколько минут оглядывается по сторонам, произнося одну и ту же фразу: «Покурить бы сейчас». Вот наша единственная женщина – судовой повар – стоит в модном петербургском пальто, поверх которого очень странно смотрелся надетый оранжевый спасательный жилет. На голове у нее простенькая шерстяная шапочка, ей жарко, под глазами и на подбородке выступили капельки пота. Она не замечает их и стоит, крепко сжимая левой рукой связанные в трубку носилки, а в правой ладони держит большую зеленую сумку с нашитым красным крестом. Быть санитаром – её обязанность в случае необходимости.
В такую минуту резко возрастает авторитет капитана. Совсем недавно кто-то втихомолку ругал его за излишнюю придирчивость, кто-то открыто спорил, обвиняя в каких-то грехах. Сейчас все смотрели на своего «мастера» с надеждой. От его сосредоточенности и мастерства зависит судьба судна и команды.
Через два часа на глубине десять метров наш капитан приказал отдать оба якоря. До береговой линии, скрытой под нагнанной ветром водой, осталось чуть меньше одной мили.
Старший помощник и боцман отправились по грузовой палубе на бак, чтобы привести в действие механизм лебедки, выпускающей якорные цепи из клюзов в воду. Надо иметь немалое мужество и хорошие навыки морской службы, чтобы в условиях творившегося природного хаоса пройти несколько десятков метров от выхода из надстройки до лебедки.
Они двигались вперед, низко пригнув головы, руки их крепко держались за спасительный металл фальшборта. Приседали на корточки, когда на них сверху с регулярностью автомата обрушивались сотни литров воды из очередной налетевшей волны. Наконец, смельчаки дошли до цели, выполнили задачу, и оба якоря легли на дно.
Судно прекратило движение к берегу, но продолжало скакать на волнах. Якорь-цепи удерживали его, словно поводья норовистого жеребца, пытающегося встать на дыбы. Баковая команда с теми же мерами предосторожности возвратилась в помещения надстройки. Переодевшись в сухое, старпом поднялся на мостик, и поделился впечатлениями от «прогулки» по штормовой палубе. Он сказал, что напор ветра настолько велик, что невозможно ртом глотнуть воздух. Приходилось поворачиваться спиной к ветру, чтобы отдышаться.
Потянулись часы напряженного ожидания, во время которых все гадали, что случится раньше – стихнет ураганный ветер или не выдержат его бешеного напора стальные якорь-цепи.
В таком напряжении прошла вся ночь. Под ударами ветра и волн судно вздыбливалось почти до вертикального положения, удерживаясь на прежнем месте якорями и «молотившим» полным ходом двигателем. Затем палуба резко опускалась вниз. И так происходило бессчетное количество раз в течение ночи. Приход серого рассвета ничего не изменил: все тот же ветер, все те же волны.
Я ненадолго спустился из рубки в каюту, присел на койку, и вдруг почувствовал сильнейший удар волны. В мозгу пронеслось: "Вот он, Девятый Вал!", и тут услышал с палубы отчаянный крик, который в переводе с флотского на литературный язык означает «всё, конец!».
Бегом взлетел на мостик, и узнал, что вот только-только левая якорная цепь без якоря, как обычный порвавшийся шпагат, вылетела из воды и грохнулась сначала на палубу остатком своих звеньев, а затем под собственной тяжестью ушла в воду.
Капитан отдал распоряжение механикам выжать из машины самый полный ход, а сам напряженно следил за показаниями приборов. Вахтенный штурман из-за его плеча неуверенно сообщил, что судно получило движение вперед и уже ушло на целый кабельтов от опасного места стоянки. Капитан отметил, что пройдено два кабельтова, пять, миля, две…Поехали!
Немного погодя, он приказал поднять правый якорь и выбрать остатки левой якорь-цепи. Каково же было общее удивление, когда вместо правого якоря были выбраны такие же обрывки якорной цепи. Оказалось, что какую-то часть ночи мы стояли лишь на одном якоре, пока ветер не оборвал и его. Оба они остались на дне Лионского залива. Вспомнилась старинная морская поговорка: «Прочность якорной цепи равна прочности самого слабого ее звена». В наших цепях, увы, нашлись слабые звенья.
Обо всем происходившем с теплоходом за прошедшие сутки капитан регулярно докладывал по радио руководству судоходной компании. Теперь в Петербурге узнали и о том, что судно осталось без якорей, и пока не решится вопрос об установке новых, вход в порт Ля Нувель для него закрыт, даже после того, как стихнет шторм. В ответ поступило распоряжение идти в море и ожидать сообщения, когда и где на теплоход будут поставлены новые якоря.
Капитан объявил экипажу свое решение: идти на юг к Балеарским островам, где придется ходить кругами до нового распоряжения. Судно наше становилось похожим на знаменитого «Летучего голландца», мы так же шли в никуда, нас нигде никто не ждал. Единственное отличие от судна-призрака – у нас весь экипаж находился на борту.
Прямо по курсу показались гористые острова Минорка, Мальорка и Ибиса, мимо которых мы проходили в прекрасном настроении почти десять дней назад. Теперь их не узнать: низкое темное небо, резкий ветер и порывы дождя испортили открыточный вид лучших европейских курортных мест. В море вокруг островов стало малолюдно, спрятались по укрытиям прогулочные катера и яхты, лишь несколько больших теплоходов, не боявшихся волны, повстречались нам на пути.
Пока обошли вокруг Ибисы, ветер начал стихать, а море успокаиваться. Чтобы поберечь топливо, капитан приказал застопорить машину и лечь в дрейф. В то время как мы дрейфовали, из Петербурга прилетело обещанное сообщение: идти в порт Ля Нувель, где нас будет ожидать ремонт якорей и погрузка перед новым рейсом. Похоже, приключения заканчиваются.
На подходе к злосчастному порту в бинокль можно было рассмотреть все три судна, выброшенные штормом на мелководье. Они подобно огромным черным морским рыбинам лежали на боку. Не скоро их смогут убрать с просторного песчаного пляжа Ля Нувеля. Вот и нас при более печальном раскладе могла ждать такая же участь, но пронесло…
У ремонтного причала в порту Ля Нувель уже стояла автофура с голландскими номерами, из которой краном выгружали новые якоря и цепи. Рядом стояло такси представителя Морского Регистра России, который специально прилетел на юг Франции издалека и должен был записать в судовых документах, что на теплоход поставили именно те якоря, которые требовались.
Дальше все пошло по плану. Сойдя на берег в маленьком южном французском городке, я пошел бесцельно бродить по его улицам – организм просил «заземления» после пережитой морской свистопляски. Неожиданно на площади мне попался телефон-автомат, и стало понятно – это именно то, что мне требовалось. Я накупил местных телефонных карточек и начал нажимать кнопки на телефонной панели, вспоминая знакомые номера с кодом России «007». Поговорил с родными, друзьями, добрыми знакомыми, расспросил, как у них жизнь, что нового произошло. Ответил на вопросы, когда вернемся домой, где мы и как в море. Сказал, что в море иногда штормит, но не сильно. Лишь тогда, после нескольких минут оживленных разговоров с людьми, находившимися далеко отсюда, я почувствовал, что груз пережитых впечатлений, наконец, перестал давить на плечи.
Произошедшие в Лионском заливе события стали всего лишь очередной темой для записи в личном дневнике.
Глава 10. Средиземноморье. "Здесь все говорят по-русски".
И.Дроканов. Консультация, оформление Bond Voyage.
Ставьте лайки. Подписывайтесь на канал.
