Художники не часто становятся персонажами анекдотов. Современные – тем более. Владимир Яковлев (1934-1998), внук талантливого живописца Михаила Яковлева,был исключением.
Один из таких анекдотов рассказал Сергей Довлатов:
«Владимир Яковлев - один из самых талантливых московских художников. Бахчанян утверждает, что самый талантливый. Кстати, до определенного времени Бахчанян считал Яковлева абсолютно здоровым. Однажды Бахчанян сказал ему:
- Давайте я запишу номер вашего телефона.
- Записывайте. Один, два, три...
- Дальше.
- Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять...
И Яковлев сосчитал до пятидесяти.
- Достаточно, - прервал его Бахчанян, - созвонимся».
Вряд ли Яковлев предстает здесь ненормальным. Скорее человек со своеобразным чувством юмора. Но в зрелые годы в психдиспансере этот талантливый человек все же оказался. Микросюжет о нем даже вошел в перестроечный документальный фильм о советских неофициальных художниках «Черный квадрат». И он стоит всей картины. На вопрос журналиста «Чего вы хотите?» Яковлев отвечает: «Картины бы хотел писать, цветы свои писать». А потом добавляет: «Ну, еще, может, чтоб забрал меня кто-нибудь отсюда…» В этом «забрал бы» - детский вопрос «А когда за мной придет мама?» И Яковлев, в общем-то, и был таким одиноким, больным, полуслепым ребенком.
Справедливости ради, нужно сказать, что неравнодушные люди ему помогли – и глаза подлечили, и более-менее сносных условий жизни добились. Но это пришло лишь за несколько лет до смерти. Как и выставки в России и за рубежом.
А до этого десятилетиями Яковлев рисовал лишь для ценителей вроде знаменитого коллекционера Георгия Костаки. На деньги, которые платили за его своеобразные работы, и жил. Систематического художественного образования он не получил. Но, по воспоминаниям многих, живопись знал прекрасно – изучил его, пока работал в издательстве «Искусство» курьером, ретушером, фотографом и хранителем фототеки. Его кровожадная кошка с птицей в зубах явно забежала сюда с холста Пикассо, а абстракции, которые он, по собственным словам, не очень любил, но писал, когда уставал от конкретики, напоминают то Мондриана, то Поллока.
Придумал он и собственный жанр под названием «пуантель». Или, как еще говорил Яковлев, «укол ветра». Нечто среднее между пуантилизмом и лирическим абстракционизмом.
Но пуантель требовала филигранной техники, а зрение ухудшалось все стремительнее. На смену мелким точечным ударам кисти пришли широкие мазки. А излюбленными «моделями» стали цветы, которые, наверное, любят собирать все дети. Кто-то из исследователей точно заметил, что это не столько натюрморты, сколько «портреты» цветов. Как и все его коты, рыбы и прочие братья наши меньшие – «портреты» животных. Он словно торопится запомнить их, пока может.
