Мурат Корнаев поделился дивным — ссылкой на запись одного из эфиров «Что? Где? Когда?» 1982 года. В котором, кроме прочего, был чайный вопрос. Знатокам зачитали следующий фрагмент:
«Я помню чудесное летнее утро. Мы с друзьями сидели на высоком холме. Вокруг простирались сады. Было тихо, прозрачно, пряно от аромата зреющих фруктов. Я никогда не забуду вкуса чая, который заварил гостеприимный хозяин. Это был какой-то особенный чай: особой заварки — чай по-кубински».
И задали вопрос: «Скажите, кто из поэтов написал эти строки. Кто пил этот замечательный напиток, чай по-кубински». Знатоки ответили, что это Маяковский. А правильным поэтом оказался Лермонтов, который, по версии задающих вопрос телезрителей, во время своего путешествия по Кавказу добрался до села Куба (ударение на «а») и выпил там чаю. Ну то есть, на первый взгляд, все красиво и прикольно, региональные эрудиты снова срезали эрудитов столичных. И вроде как даже новая тема для коротких чайных баек появляется. Однако есть нюанс. Вернее даже два. Важный литературно-исторический и и не очень важный географический.
Попытка найти первоисточник, в котором описан чай по-кубински в том значении, в котором о нем говорится в вопросе, вывела нас не на письма или произведения Лермонтова и не на воспоминания его современников. А на книгу Геогрия Гулия «Жизнь и смерть Михаила Лермонтова», которая была опубликована в 1975 году и в которой есть вот такой фрагмент:
«Я помню чудесное летнее утро в Кубе́. Мы с друзьями сидели перед чайханою на высоком холме. Вокруг простирались сады. Было тихо, прозрачно и пряно от аромата зреющих фруктов. Я никогда не забуду вкуса чая, который заварил гостеприимный азербайджанец. Это был какой-то особенный чай, особенной заварки. «Чай по-кубински», — сказал чайханщик. Я смотрел с высоты и думал о Лермонтове: каково было здесь молодому поэту? Где-то он скакал, где-то отстреливался, где-то ночевал прямо на земле, по-горски закутавшись в бурку».
Отличия в двух приведенных фрагментах, конечно, есть — но их проще объяснить легким изменением текста при переиздании или переводе книги или же намеренным искажение фрагмента при формулировке вопроса, нежели тем, что первый фрагмент является цитатой из письма Лермонтова или кого-то из его современников, а второй — цитатой из книги о Лермонтове.
Короче говоря, строки эти написал Георгий Гулия, и чай по-кубински тоже пил он. Хотя, конечно, никто не мешал и Лермонтову выпить чаю в Кубе. Вот только документальных подтверждений этому, особенно связанных с самим Михаилом Юрьевичем, который, как известно, сделал для отечества не меньше Александра Сергеевича, мы не нашли.
Ну а чай по-кубински (относительно села, а не острова) — это, скорее всего, просто местный кавказский прикол, никак не связанный с конкретным рецептом или конкретным чаем. И появившийся, скорее всего, незадолго до визита в те края Георгия Гулия — Куба (которая остров) была тогда, если можно так выразиться, популярной медийной темой. «Кубу — любовь мою» спели в 1963 году, так что нет ничего удивительного, что что в Кубе (которая село) одинаковое написание двух географических названий обыгрывали при любом удобном случае.
Географический же нюанс состоит в том, что на Кавказе есть две Кубы — одна в современной Кабардино-Балкарии, другая — в современном Дагестане. О какой Кубе пишет Георгий Гулия, мы точно сказать не можем. Лермонтов мог побывать и там, и там. Сам Георгий Гулия пишет, что «Крайняя восточная точка в Закавказье, где побывал Лермонтов, – Куба́. Это очень близко от Дагестана», то есть дагестанская Куба является более вероятно, но полной уверенности в этом у нас нет.
Ну и чтобы закрыть тему. Рецепты чая по-кубински, уже связанные с островом, тоже существуют. Это, как правило, черный чай с фруктами (фруктовыми соками) и пряностями. И, по непонятным причинам, без рома, сигар и мулаток. Тоска, короче.
Мурат, спасибо!
