В жизни бывают настолько тяжелые моменты, о которых больно вспоминать. Я думала, стоит ли писать об этом? Сначала решила, - нет. Я просто не могу снова погрузиться в тот ужасный день, когда я сообщила семье о своем диагнозе. С того дня миновало полгода и я решила все же попробовать. Может быть, закрыть гештальт.
(О том, как я сама узнала о диагнозе здесь)
Стоя на крыльце маминого подъезда, я сделала несколько вдохов и выдохов, решаясь набрать номер ее квартиры в домофон. Я старательно «делала» лицо и настраивала себя быть сильной. Сложно не реветь, глядя, как любимый, родной человек от сказанных тобой слов сначала растерянно будет смотреть на тебя, забыв, как дышать, а потом отчаянно отказываться верить в то, что происходящее здесь и сейчас — это реальность. А потом слезы… Но моя миссия, как минимум, не расплакаться вместе с мамой, как максимум, попытаться успокоить и вселить надежду в то, что все не так плохо, как кажется.
«Господи, помоги, молю Тебя», - захватывала всю мою внутренность отчаянная молитва. От сердца до пят, с током крови, эта молитва пронизывала меня желанием выстоять, а потом, словно оттолкнувшись от земли, стремительно поднималась в голову, с силой давила на череп изнутри и прорывалась внутренним криком в небеса.
Домофон в холостую пропиликал положенную ему минуту, и замолчал. Мама еще на прогулке, с т. Верой (своей родной сестрой), своими кроссовками бороздит лиственный ковер, щедро распушившийся на лесных тропах. Они идут где-то, и говорят о чем-то… И, даже если их беседа пространная, я точно знаю, что все мысли мамы сейчас обо мне. Она знает, что я уехала за результатами гистологии в Ижевск и вот-вот должна вернуться. Но в этот момент мама не представляет, насколько пока еще счастлива, даже в своем волнении, и что именно ей предстоит узнать сегодня о своем единственном ребенке, который для нее смысл жизни, отрада и центр вселенной.
Я нервно выдохнула, спустилась с крыльца и повернула налево, тяжелыми ногами скобля асфальт в сторону моего подъезда. Мы уже много лет с мамой живем в одной хрущевке, через подъезд. Было время, когда и свекры жили в нашем доме, но потом с женившимся младшим сыном Денисом переехали из двушки в просторный частный дом. С тех пор много воды утекло.
Преодолевая четыре этажа к своей квартире я, словно, пыталась сбросить бетонную плиту, которая невидимо ровняла мою голову с плечами. «Господи, не дай этому известию раздавить меня и мою семью» - каждой клеточкой тела, и всеми фибрами души посылала я свое неистовое желание к Богу.
Очень хотелось, чтоб сейчас Антон был в колледже но, открыв дверь квартиры, я прямо на него и напоролась. Он выпрямился, закончив с ботинками, и несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
- Ты подстригся, - оглядела я его освежившуюся копну на макушке и оценила, - хорошо тебе, когда покороче.
- Мам, что тебе сказали?
- Антоша, давай вечером?!
- Нет. Скажи. Что, все плохо? - торопливо перебил меня сын.
- Не все плохо. Просто надо лечиться. Надо ещё обследоваться...
- Что врач сказала, мама?
- Антош, ты не переживай сильно. Сейчас медицина современная, все лечат. Мне сказали, что онкология, но сейчас и это лечат. Это не приговор.
Я старалась бодро смотреть сыну в глаза. Красивые, серые, беспокойные глаза, которые он через секунду отвёл и, по-мужски пряча свое расстройство, просто обнял меня. Стоя, уткнувшись носом в грудь младшего сына я думала, что если мои глаза намокнут, то останется след от макияжа на его белой кофте и придется переодеваться. И самое главное, мои слезы сразу расскажут ему, что я не верю в то, что говорю. Поэтому, я положила ладони ему на плечи и, отодвинув от себя, ободряюще похлопала сына по груди.
- У тебя ещё сколько пар? – пытаясь поймать его взгляд спросила я.
- Одна, - он снова отвёл глаза и зажевал нижнюю губу.
- Слушай, - притянув ладонями лицо сына, я заставила посмотреть на меня, - Не паникуй! Все будет хорошо! Сейчас реально всё лечится! Вот увидишь!
- Мне надо идти. Опоздаю, — скупо сказал Антоша, освобождаясь от моих рук на его щеках, и снова обвил меня руками. Мой младший ребенок не любит показывать свои слабости, как и его отец. Но я, конечно, понимала, что сейчас он скрывает выступившие слезы за крепким объятием.
- Иди с Богом, сынок! И не переживай.
Пожалуй, хорошо, что у него пара. Среди людей, событий, учебного процесса проще проглотить и переварить эту новость. А мне хотелось в душ! Смыть с себя хотя бы внешнее напряжение. Льющаяся сверху вода всегда помогала мне наводить порядок в голове. Переодевшись в халат и перекинув полотенце через плечо я шла по направлению к ванной, когда входная дверь открылась, и вошла мама. На ней, как говорится, не было лица.
-Ты Антона видела?
- Видела, - тяжело дыша и стряхивая обувь сказала она, ни на секунду не отводя от меня обеспокоенных глаз.
- Что он тебе сказал?!
- Ничего не сказал... Но я все поняла...
Мы прошли в зал и сели на диван. Какое-то время обе молчали и смотрели друг на друга. Я видела, как грудь мамы содрогается от сдерживаемых рыданий, подбородок трясется, губы нервно и безмолвно поджимаются. В комнате повис страх. Она боялась спрашивать, я боялась отвечать. Вместе с тем, я видела кричащую надежду в ее глазах. Эта надежда на то, что я сейчас скажу, что моя болезнь немножко страшнее, чем мы ожидали, но не рак. Только не рак!
- Мамочка, - начала я с трудом отрывая от нёба пересохший и онемевший язык, - все в руках Божьих! Мы будем молиться, будем лечиться. Ты мне в этом процессе очень сильно нужна. Я прошу тебя, будь сильной, как всегда. Не отчаивайся... Не дай мне в этом стрессе потерять тебя.
Мама часто и со свистом дышала. Она была сама не своя, словно огромный удав обвил ее с ног до головы и сдавливал кольцами своего холодного тела.
- Дети должны хоронить родителей, а не наоборот... Я-то уже пожила, а ты молодая совсем! - слезы с рыданием вырвались наружу.
Я обняла маму, она плакала, пытаясь остановиться, сдержаться, чтоб не расстраивать меня. Мои глаза упрямо оставались сухими, руки твёрдыми, и только сердце внутри замирало от страха за маму и за всех, кто меня любит...
Никто не знает, сколько слез после этого дня она пролила в стенах своей квартиры. Я несколько раз в день приходила к ней, постоянно звонила и контролировала, чтоб она пила успокоительные, которые принесла ей из аптеки. Веки её заплыли, вид был испуганный и растерянный, но встречая меня она изо всех сил старалась держаться.
- Что ты меня успокаиваешь, - каждый раз говорила она, пылая алыми щеками и пряча опухшие глаза за оправой очков, - это я тебя успокаивать должна!
Каждую бессонную ночь я переживала и ждала утра, когда смогу позвонить маме и узнать, что сердце ее бьётся, что она у меня есть. А мама и ночью рада была сообщению от меня в вацап, что я у нее есть. Без мамы остаться страшно. Ох, как страшно! И представляя ужас, который она переживает, я горячо и постоянно молилась за нее. Потому, что остаться без ребенка для матери еще страшнее.
***
Я немного отступила от описания событий того дня - 5 октября 2021г., но теперь возвращаюсь.
Время близилось к вечеру и мне предстояло сообщить это роковое известие мужу. Андрей еще не знал, что причина моего неуемного кашля, который не дает спать ни мне, ни ему, уже два с лишним месяца, установлена.
Я старательно изображала обычный вечер, накрыла стол. Переодевшись в домашнее, Андрей прошел на кухню и удивленно спросил:
- А бокал по какому поводу?
- Просто хочу налить тебе бокал домашнего вина. Ты будешь возражать?
- Нет, но просто я не совсем понимаю… И почему порция только для меня?
- К горячему, вкусному ужину бокал… - улыбалась я, - давай, не жеманничай! А я поела уже, прости, не дождалась. Но я ж с тобой...
Муж, как всегда, неспеша приступил к трапезе. Совместные ужины, это наша многолетняя традиция. Правда, дети выросли, и ужинали мы все чаще вдвоем. Андрей без удовольствия, а скорей, чтоб угодить мне потягивал вино, ел и расспрашивал меня, как прошел день:
- Даниил машину брал. Вы в Ижевск ездили? Уже результаты готовы?
- Андрюш, давай после ужина об этом. Все успеется. Съездили нормально. Погода такая сегодня чудесная! Осень золотая, да? Просто мечта художника! Я, кстати, себе фен заказала на валдберис, у меня сгорел… Как твой день прошел?
Я, как могла, оттягивала страшный разговор. Хотела, чтоб он поел сначала. Но, конечно, напряжение чувствовалось, и беседа обычной не получалась.
Положив приборы на пустую тарелку муж отодвинул ее, сцепив руки положил их на стол, строго посмотрел на меня и потребовал:
- Рассказывай. Что там?
- Андрюш, ты только не расстраивайся сильно... Но у меня рак. Я пока ещё не знаю, чего именно, но в лёгком уже метастаз. Сама опухоль возможно в щитовидке, возможно в яичниках...
Муж непонимающе смотрел на меня и молчал. Через пару секунд осознав, что все серьезно, он отвёл от меня взгляд, опустил руки на колени и поник.
Я смотрела на человека, с которым жила на этот момент уже 25 лет счастливой, семейной жизнью, которого беззаветно люблю и который, без сомнения, любит меня. Его совершенно потерявшийся, отрешенный вид был для меня пыткой.
У него не было слов, вопросов, и …сил.
Я подошла к нему, присела на корточки у его ног, и накрыла его руки своими руками. Он сидел передо мной, устало упершись локтями в бедра и свесив голову.
- Андрюш, - нежно позвала я.
Он поднял на меня глаза. Они были полны слез отчаяния и трагедии.
Сочувствие к нему рвалось наружу, но я запретила себе. Ни за что я не хотела бы в этот момент быть на его месте. Свою болезнь я перенесу. Его – нет.
Он, не отрываясь, смотрел на меня и тихо плакал. За 26 лет, которые его знаю, я второй раз видела его слезы.
- Лучше б я, чем ты… - вдруг прошептал он.
- Не смей!!! – рассердилась я, - Мне сейчас какого это слышать? Пообещай, что даже думать так не будешь, не то, чтоб говорить! Мы справимся, Андрюш, Мы обязательно справимся…
Он тяжело встал, притянул меня к себе и крепко обнял.
Продолжение следует…
