О рассказе Константина Сергиенко «Петербургская молочница. Мимолетность» (1986)
Молочницы и кружевницы занесены в Красную книгу.
Константин Сергиенко. "Петербургская молочница"
«Петербургская молочница» - одно из самых совершенных сочинений Константина Сергиенко. И по языку, кристально чистому и точному, и по интонации, мечтательно-доверительной, теплой и проникновенной, и по тонкости замысла и необычайной силе его воплощения: изобразить то, что не воротишь, то, что чудом коснулось тебя и тут же улетучилось невозвратно.
Этот рассказ — особенный. Мечта, сон, реальность, игра, литературное путешествие, историческая фантазия — все это есть в «Молочнице». Недаром автор создал для нее особый жанр: мимолетность. И никак иначе, потому что это и не рассказ вовсе, а история мгновения, которое не получилось остановить.
Лирический герой мимолетности воспринимает современную ему жизнь с некоторым усилием. Мысленно, в мечтах он далеко от двадцатого века: «я стоял посреди огромного зала, стиснутый с двух сторон воем набегающих поездов. Сотни, тысячи людей поспешно сновали мимо, и никому не было дела до моих фантазий...»
И вот герой обнаруживает в библиотечном журнале старинную фотографию, необычайно привлекшую его внимание — вот эту:
«Я дивился тому, что встреча с простым фотографическим отпечатком может стать поводом к странной тоске, к нежному голоду с размышлением о том, чего тебе не хватает, и печальному осознанию, что это недостающее так и не явится никогда, разве только на странице журнала, в картинной галерее, на экране, во всяком случае, недостижимо далеко, только намекая на свое присутствие и одновременно на свою несбыточность».
Автор задыхается в современном городе, он навек очарован кротостью, чистотой и простодушием молочницы, чуть улыбающейся ему с фотографии позапрошлого века. Он мечтает о ней, жадно ловит ее черты в незнакомых женщинах, мысленно беседует с ней, грезит наяву. Не одна кротость, не одна красота привлекает его неустанное внимание: что-то невозвратно нежное, вечно согласное с его одинокой душой манит его, не отпускает, заставляя снова и снова вглядываться в портрет, тоскуя о том, что его и ту девушку разделяет столетие.
Рядом с молочницей в журнале изображен трубочист. Вот он:
Герой ревнует своего неказистого, но более удачливого соперника, которой теоретически мог видеть прекрасную молочницу и даже быть с ней знакомым. Но нет — та слишком чиста и белоснежна по сравнению с черной копотью, покрывающей трубочиста. Черное и белое, сверкающая молочная чистота и несмываемая грязь дымоходов, нежный «сок жизни» и безнадежная грязь печных труб. Трубочист всегда смотрит на молочницу, та же недосягаема на своей странице журнала, укутавшаяся в «молочную кисею».
Но случается чудо, не только событийное, но и литературное. Это самое интересное, что есть в художественной ткани рассказа: автор исподволь, постепенно превращает современный ему Ленинград в старинный Петербург с помощью языка. Да-да, такое волшебство возможно, ведь перед нами удивительный мастер слова. Константин Сергиенко очень медленно вводит в текст обороты прошлой эпохи, чтобы они не выглядели дико и пошло. С помощью прекрасного, во многом забытого языка вводит он читателя в девятнадцатый век, где обитают занесенные в Красную книгу молочницы, шоколадницы и кружевницы, возвращая нас к изысканной простоте человека и его языка.
Итак, герой уезжает в Ленинград поработать в Пушкинском доме, в архивах. Первый привет Александру Сергеевичу! Их будет много, этих литературных приветов, и не только Пушкину, но и Гоголю, Достоевскому — всем главным певцам «великого города». «Я достиг последней площадки», «Уверяю тебя, вам следует познакомиться», с некоей «любопытной особой». И уж совсем по-пушкински звучит диалог с ленинградским товарищем, маниакально пытающимся навязать герою не нужное ему знакомство:
- У нее «чудесное имя. Анастасия.
- Мне больше нравится Маша».
Меняется язык, образная система, городской пейзаж и под конец читателя ослепляет чудо: молочница оживает, пушкинская эпоха врывается в советское время. То, о чем автор с безысходной тоской грезит в романах и повестях — от «Бородинского пробуждения» и «Дней поздней осени» до «Самого счастливого дня» и «Дома на горе» - сбывается и оживает в мимолетности. «Весь мир - это огромное кочевье любящих сердец, которые хотят отыскать друг друга", - скажет он в «Бородинском пробуждении», и эта фраза станет лейтмотивом печального романа, где главный герой так и не встретился со своей возлюбленной, чудесным образом переселившейся все в тот же девятнадцатый век.
Герою мимолетности несказанно повезло: они встретились. В необыкновенный вечер, когда Ленинград превращается в Петербург, а молочный туман обволакивает здания на Невском, смягчает краски и углы, поглощает звуки современности и рождает новую реальность — реальность прошлого.
Однако мимолетность на то и мимолетность, чтобы ускользнуть навсегда, ведь не всякий способен открыть сердце без оглядки и без опаски, без тайного страха, что его не разыгрывают и не высмеивают, что все по-честному, и хрупкое счастье вот-вот растает, если не ввериться этой хрупкости. Как часто мы встречаем свою мечту, не в силах ее удержать! Как часто нам мешает что-то недостойное нас, глупое и неуместное, трагически случайное и нелепое, что разрушает редкую гармонию душ, созданных друг для друга.
Да, они встретились, девушка и юноша, перевоплотившиеся в своих ушедших персонажей: она — в молочницу, он — в трубочиста. Беседа полилась свободно и счастливо: «Она, она. Так похожа. Только бы не спугнуть. Не сказать лишнего. Только не разрушить эту внезапную, завязавшуюся, как плетение молочных струй, беседу. Такую прозрачную, ладную. Такую невиданную для набережной канала беседу».
Но, увы, современность ворвалась в гармонию ушедшей эпохи, поэтапно разрушая чудо. Описание разговора молочницы и трубочиста — высший писательский пилотаж, необыкновенная поэма, дивная словесная музыка. Надеюсь, читатель прочитает и насладится им сам, выдергивать отдельные цитаты из безупречно сотканного текста — преступление.
Современность врывается словом «стрижка». «В тумане оно звучит неуместно, оно слишком жесткое, это слово». Постепенно чудо исчезает, вместо двух оживших фотографий — двое обычных молодых людей. Они несомненно тоньше и интеллигентней своих фотографических прототипов, но реальность двадцатого века делает их дальнейшее знакомство невозможным. Глупое подозрение отравляет ум молодого человека, он слишком по-современному вышучивает девушку, та убегает в слезах, и только «горбик моста смотрит ... сиротливо и вопросительно».
Девушка исчезла, волшебство растворилось. Петербург превращается в Ленинград, и герою остается лишь бродить вдоль канала, где произошла необыкновенная встреча. «Каждый раз, когда я останавливался в том месте, где встретил ее, я замирал. < ... > Здесь хранилось нечто, уходящее внутрь, туда, в другое время, и оно обволакивало меня, оставляя зачарованным на несколько мгновений».
Что остается незадачливому мечтателю? Конечно, мечтать. Отдаваться воспоминаниям. Грезить о несбыточном. И видеть во сне недостижимую, далекую звезду, горящую «легким болезненным светом».
Константин Сергиенко (1940 - 1996) - русский писатель, поэт, автор повестей "Самый счастливый день" (1989), "Дни поздней осени" (1983), "Дом на горе" (1986), "Побочный эффект" (1983), исторических повестей "Кеес, адмирал Тюльпанов" (1975), "Бородинское пробуждение" (1977), "Тетрадь в сафьяновом переплете" (1989), "Увези нас, Пегас!" (1979), "Белый рондель" (1983), романа "Ксения" (1987), сказочных повестей "До свидания, овраг!" (1979), "Картонное сердце" (1981), рассказов "Петербургская молочница. Мимолетность", "Станция Кашира", "Небо Азии", а также сказочных детективов и комиксов.
Константину Сергиенко посвящен рассказ "Свет звезд" из цикла "Невидимые свидания"
#русская литература #рецензия на книгу #путешествие во времени #писательское мастерство
