Константину Сергиенко
Вечерело. Лесной воздух наполнялся влажным туманом, зеленые листья подергивались синеватым отсветом ночи, небо наливалось лиловым, звуки смолкали, игра теней и неверный их свет становились все отчетливее, постепенно подавляя дневную суету. Лес погружался в истому вечера.
Я шла по тропинке, все дальше и дальше углубляясь в лесную чащу. Дух леса манил меня, и я не заметила, как сбилась с пути. Веселый и приветливый, лес становился все более мрачным и молчаливым. Я остановилась, пытаясь сосредоточиться. Странно. Любой человек на моем месте впал бы в панику, и мне было немного не по себе, однако на самом краю сознания росло и крепло чувство безопасности и какой-то необъяснимой предопределенности происходящего. Я доверилась этим ощущениям и двинулась дальше.
Я шла наугад. Сумрак сгущался. На меня дохнуло свежестью подступающей ночи. Зеленоватая хвоя светилась предчувствием счастья. Какого-то небывалого события, неясного и непредсказуемого, как вечерний свет.
Внезапно я почувствовала легкий горьковатый запах: где-то неподалеку жгли костер. Ощущение счастья росло, и я пошла на этот запах, на этот дымок, который струился, наполняя воздух предчувствием великого.
Идти пришлось совсем недолго. Вскоре я вышла на поляну, освещенную догорающим солнцем. На поляне у костра сидел человек. Он сосредоточенно глядел в огонь и не шевелился. Я видела широкую спину в белой рубахе и чуть ссутуленные плечи, и его неподвижность соответствовала глубокой тишине этого леса, этой чащи, этой поляны и наступающей ночи. Мы были одни на свете.
Он обернулся резко и неожиданно. Его взгляд, пронзительный и светлый, подобно лучу, прошел сквозь меня и наполнил все мое существо чудесным сиянием. Это было сияние силы, невысказанной боли, далекой тоски и доброй надежды.
- Я ждал, что ты придешь.
Я сразу узнала его. По грустно опущенным плечам, по всему печальному облику и по тому ореолу счастья, который овевал его существо. Я узнала его по этому светлому взгляду, напряженно ищущему свое счастье, так отчаянно сражающемуся за него. Этот взгляд необыкновенной силы и глубины сиял чистым светом небесной печали, недоступной на этой земле.
- Устала? Садись к огню. Скоро закипит чайник, у меня есть утренний хлеб, который еще не зачерствел, и мята, которая еще не выдохлась. Ты любишь мяту?
Оглушенная нереальностью происходящего, я машинально кивнула, продолжая прислушиваться к внутренней мелодии счастья, звучавшей все яростнее и великолепнее, заполняющей все внутреннее пространство необыкновенным светом, не оставлявшем места окружающей тьме. Источником света был человек у костра. И его необыкновенный взгляд.
- Вот и отлично. Садись, мы будем пить чай и всю ночь глядеть на звезды. И разговаривать...
Двигаясь, точно заколдованная, загипнотизированная мощной счастливой волной, я присела к огню. К огню его глаз, сиявших в вечерней пустоте чистым своим сиянием. Наш костер разгорался, рассыпаясь веселым снопом горячих оранжевых искр, взметнувшихся к звездам, которые постепенно оживали в бледном вечернем небе.
- Ты действительно меня ждал? - я рискнула нарушить молчание. Острое ощущение мимолетности и хрупкости момента, похожего на сон или видение, торопило меня, вело в бой. В сражение за улетающим мгновением великого и полноценного существования, разливающимся по поляне широким, ровным светом.
- Конечно! Каждый писатель ждет своего читателя.
- А я твой читатель? - вопрос был дурацкий, и мы весело рассмеялись. Дальнейшая беседа покатилась ровно и мягко, словно выехала на Млечный путь — свою идеальную дорогу, не знающую ям и колдобин.
- Как тебя угораздило родиться в советское безвременье?
- Да не все ли равно, когда и где родиться? Не лучшее, конечно, время, но когда у нас было хорошо?
- Ну, не знаю… Перестройка принесла свободу…
- А свобода повлекла за собой еще большее рабство, выбив у нас из-под ног почву высокого искусства и элементарной культуры. Свобода для нас обернулась выгребной ямой, дна которой мы еще не достигли.
- Что же делать? Неужели все так безнадежно?
- Не думаю. История разворачивается по одним ей известным законам. Но конец нашей истории уже известен. И уверяю тебя, жизнь будущего века, который придет после конца, будет в миллион раз прекраснее… Да ты сама это понимаешь…
Мы тихонько засмеялись. Вечер превращался в ночь, и звезды разгорались на небе все ярче и ярче.
- Как нам пережить это безвременье? У тебя же особые отношения с временем, помоги нам, посоветуй…
- Да я же обо всем написал… Помнишь Лесту*? Вспомни ее свободу. Вспомни ее отрешенность. Конечно, нам до нее далеко, мы обременены тщеславием и суетой, заботами о хлебе насущном. Словом, всем тем, что мы ошибочно принимаем за счастье.
- Но мы же не можем питаться манной небесной…
- Смотря что считать манной. Для кого-то манна — достаток и благополучие, для кого-то - способность сосредоточиться на внутренней жизни и мало зависеть от внешней. Вопрос приоритетов. В любое время и в любом месте можно быть свободным.
- Или стремиться к этому?
- Или стремиться… Любое стремление вознаграждается, только иногда приходится ждать всю жизнь…
- Стремление и ожидание? Но первое не растворится в последнем?
- Как тебе сказать… У каждого своя судьба, но все дороги ведут туда, - он поднял голову к звездам, крупным и добрым, наполнившим небо прелестью нездешнего серебра.
Звезду я увидел, звезду
В окне над своей головою,
А темень укрыта в саду,
А сад перепутан листвою.
Но если сегодня душа
Далеким истерзана светом
И если глаза не спеша
Лицо покидают при этом,
Звезду я увижу, звезду,
Пятно не совсем голубое,
Я тихо расстанусь с собою
И в теплое небо уйду.**
- Не уходи, - попросила я. - С тобой так светло!
- Не уйду, - улыбнулся он.
- Уйдешь, - с грустью проговорила я. - Этот свет не может долго оставаться на земле…
- Но останутся мои книги, они тебя согреют.
- Да, твои книги хранят отсвет самого далекого и самого недоступного… Просто чудо, что они издавались в такое безвременье!..
- Вот видишь, чудеса существуют…
Мы помолчали. Молчание длилось долго, но я уже не боялась, что мгновение встречи исчезнет и пропадет бесследно.
- У тебя странные взаимоотношения со временем. Но они мне очень близки и понятны. Откуда они?
- Сам не знаю. Наверное, из моей жизни. Я всю жизнь сражаюсь со временем. Время жестоко, оно навязывает нам свои законы, свою непоправимость. Мы не можем ему сопротивляться, но можем просочиться сквозь его шестеренки…
- Как в твоем «Самом счастливом дне»?
- Да! Именно так. Время — начальник на земле, и его власть стоит на насилии.
- Ты ненавидишь насилие?
- Больше всего на свете. Насилие унижает. Причиняет боль. Насилие разрушает счастье. А разрушив наше настоящее счастье, стерев из памяти малейшее представление о нем, навязывает его заменитель.
- Какой?
- У каждого он свой.
Звезды горели нестерпимым огнем. Казалось, ночное небо слепнет от их жаркого сияния.
- Кость…
- ?
- А ты нашел свою женщину?
- Кого ты имеешь в виду?
- Будто ты не понимаешь!..
- Если бы я ее нашел, Машенька, мне не о чем было бы писать. Моя звезда была недостижима. Я жил надеждой встретить тень некоего совершенства, и все мои повести, по сути, - поиски этой немыслимой любви…
- Вечная Женственность?
- Ну, вроде того… Скорее, отблеск того, что здесь воплощается только в женщине. Чистота, особенная, зашкаливающая, и такая же зашкаливающая жертвенность, понимаешь? Это есть только в женщине. Без этого нет материнства, без этого нет жизни.
Мы снова погрузились в молчание. Молчали долго. Так долго, словно бы на земле остановилось время. Но мы его больше не боялись. А на небе уже полыхал звездный пожар.
Звезды, звезды не давали покоя… Они висели, как тысяча ярких сосудов, вобравших в себя чьи-то взгляды, надежды, признания … Помню только, что сияние звезд поразило, ослепило меня. Они полыхнули, как огромные зеркала, заполнив все небо нестерпимым блеском.***
Молочные звезды не сходят с небес,
Застыли в молчании роща и лес,
Деревья не спят, но июньский дурман
Меж ними стоит, как туман.
Так длись до рассвета, июньская ночь,
Пускай отлетают сомнения прочь,
Пускай на крылатом созвездье Пегас
Надежда домчится до нас…****
Я первая прервала молчание. Расставание приближалось, и я это чувствовала.
- Костя, а почему ты так любишь звезды? Они живут в каждой твоей книге, в стихах…
- Маша… Как хорошо, что ты Маша!
- Любимое имя, твое и Пушкина?
- Мое и любимого Пушкина… Так вот, Маша, звезды сияют нам в ночной мгле, когда нет солнца и нет надежды. Но главное не это. Звезды — отсвет далеких миров, той жизни будущего века, которой пока нет и ее даже совсем не видно, как будто ее нет и никогда не будет. А они очень далеки от земли, далеки и чисты, но их свет достигает ее и обещает…
- Жизнь Вечную?
- Да! Это тот самый далекий свет, который достигает нашей земли из Жизни Вечной… Знаешь, здесь мы не властны над временем, но у нас есть то, что помогает услышать и понять друг друга через время и расстояние. Это две вещи, две чудесные вещи: книга и мысль. Они не знают преград.
- То есть, выражаясь твоим языком, люди могут превозмогать время так же, как звезды пространство?
- Да, именно! Звезды образуют видимые созвездия, люди образуют невидимые.
- И нам не дано расстаться?
- Никогда!
- Здорово! А знаешь, когда мне было трудно и непонятно, мне помогла твоя книга, именно, та, которую мы сейчас вспомнили…***** Она мне объяснила то, что было больше меня. И стало легко и ясно. Исправить ничего было нельзя, но пришло понимание. И смирение. Спасибо тебе!
- Я рад, что ты меня услышала!
Занималась заря, и его лицо стало светлеть, бледнеть все больше и больше, постепенно тая в неверном утреннем свете. Он исчезал в свете звезд, которые так любил. В том не очевидном, но ясном свете надежды, не оставляющей нас на земле, такой далекой от всего совершенного. Этот серебряный свет блеснул прощальным лучом и погас в розовом свете восходящего солнца. Занималась заря…
Ах, осень, что же будет с нами,
Когда зима в свой колокол пробьет
И небеса продрогшими дымами,
Как серую мантилью, подобьет.
Вот здесь опала куча мокрых листьев.
Сюда, ко мне, прижмемся и вдохнем
Весь этот мир, свернувшийся по-лисьи,
И отдохнем, конечно, отдохнем.******
Примечания:
* Имеется в виду героиня повести Константина Сергиенко «Самый счастливый день» (здесь и далее прим. автора)
** Стихотворение из повести «Дни поздней осени»
*** Отрывок из повести «Бородинское пробуждение»
**** Отрывок из стихотворения «Июнь (песня)» из повести «Дни поздней осени»
***** имеется в виду повесть «Дни поздней осени»
****** Отрывок из стихотворения «Ноябрь» из повести «Дни поздней осени»
Константин Сергиенко (1940 - 1996) - русский писатель, поэт, автор повестей "Самый счастливый день" (1989), "Дни поздней осени" (1983), "Дом на горе" (1986), "Побочный эффект" (1983), исторических повестей "Кеес, адмирал Тюльпанов" (1975), "Бородинское пробуждение" (1977), "Тетрадь в сафьяновом переплете" (1989), "Увези нас, Пегас!" (1979), "Белый рондель" (1983), романа "Ксения" (1987), сказочных повестей "До свидания, овраг!" (1979), "Картонное сердце" (1981), рассказов "Петербургская молочница. Мимолетность", "Станция Кашира", "Небо Азии", а также сказочных детективов и комиксов.
Из цикла "Невидимые свидания"