Четверо детей – это серьезно. Особенно при небольшой зарплате. Сама что-то получала. И муж что-то. На жизнь хватало. У чужих не просили, как, впрочем, и у своих.
Младшие донашивали за старшими. Только с обувью – проблема: до дыр. Подвижные ребята, активные.
Ели тоже так себе. Картошка отварная, жареная, запеченная. Лапша на сковородке. Но свои овощи. Поэтому все лето на огороде.
Хорошо то, что один за всех, все за одного. Дети понимали, что родителям тяжело. Помогали. И без капризов. Говорят, что нет худа без добра. Вот и здесь такое же. Не просили никогда и ничего. Принимали то, что есть. Понимание – сильная вещь. Это противоядие от эгоизма.
Ребята подросли. Рано пошли работать. Потому что нужно, как говорится, родителям руки развязать, облегчить им жизнь.
Отец помер рано. Может, что-нибудь в душе прятал? Например, разочарованность? Молчал, что мечты были. Погибшие мечты. Не каждый же вытерпит. Особенно, если есть воображение.
В мечтах – одно. А в действительности – другое. Вечная обязанность шагать на работу. И зарабатывать. Птицы же тоже, когда птенцов выкармливают, по сторонам не смотрят. Носят и носят, и суют корм в открытые рты.
Но человек не птица. У него есть душа. И она иногда тоскует.
Пришло время. Мальчики разлетелись. И мать нашла подход ко всем невесткам. Доброе лицо, доброе отзывчивое сердце ни у кого не вызовет раздражения.
Просто семья стала больше. Невестки - часть семьи. А затем и внуки. Для этого на пенсию пошла. Ни дня не работала – после оформления. Всем помочь. Всех поддержать. Кто-то заболел. С кем-то погулять нужно. К себе забрать, посидеть с ним.
Дальше – больше. Из садика привести. В школу отвести и встретить. У некоторых музыкалка, бассейн, тренировки. Некогда родителям. Все на бабушке.
Чтобы не забыть, на стенке – расписание. Указано, кто куда, и когда. Не забыть – главное. Страшно – забыть.
Дети росли – не до чувств. Строгость нужна. И контроль. Есть обязанности, и все должны их выполнять. Иначе – баловство.
А тут – внуки. И открытие, о котором не подозревала. Оказывается, есть на свете любовь. И есть нежность. Маленькие ручки и маленькие ножки. И детская привязанность к ней – к бабушке.
Доходило до того, что тайком смахнет со щеки слезу. Слезу любви. Надо же, внуки, оказывается, нечто неповторимое, нечто щемящее, переплетение любви и страха.
До себя нет дела. Главное – они! Пусть им хорошо будет. Всегда хорошо.
А про себя нечего думать. Некогда думать. Надо встать и идти. Иначе нельзя.
И ни одного дня в печали. Ни одного дня – в разочаровании. Ни одного. Нужна, нужна и нужна. Им помочь, их накормить, поддержать, вылечить. Разве бывает что-то иное?
Подслушала случайно разговор. Так получилось. Две женщины беседовали – про нее. Одна другой говорит: «Знаю ее. Из сороковой квартиры. Детей наплодила. Жизнь свою в них ухнула. Сейчас с внуками мучится. Ничего не видела. Ничего слаще морковки не ела. Нет уж. Я так не могу. И не хочу».
Вторая что-то ответила. Только это уже неважно.
И впервые – боль. За себя. Неприятно, что люди так о ней подумали: наплодила, жизнь ухнула.
Как – ухнула? Что это значит?
Позвонила семилетняя внучка. И сказала так: «Если ты не придешь к нам, то я умру». Что за слово - умру? Быстро платок на голову. Одна нога здесь. Другая там.
И тут же забыла – о разговоре. И боли как не бывало. Не место ей здесь – боли. Пусть другие дороги выбирает, не болтается под ногами.
