Девятнадцатилетняя Элизабет Сиддал – рыжеволосая и белокожая, ставшая впоследствии музой, возлюбленной, женой и наваждением главного апологета Братства прерафаэлитов Данте Габриэля Россетти, зимой 1851 начала позировать для фигуры Офелии английскому живописцу Джону Эверетту Милле.
Самая известная картина одного из основателей Братства, сюжетом для которой послужила трагедия Шекспира «Гамлет», была выставлена в Королевской Академии художеств в 1852 году и далеко не сразу получила признание чопорных современников.
Влюблённая Офелия, обманувшись в любви принца датского и узнав, что от руки Гамлета погиб её отец, помешалась от горя. Потерянная, обезумевшая, бессвязно напевая, девушка оказалась на берегу реки.
В её руках венки из цветов, а сломленный несчастьем разум подсказывает, что нужно украсить ими ветви плакучей ивы. Кто знает – оступилась ли она случайно, или, утратив смысл жизни, решилась с ней расстаться?
Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, сплетя в гирлянды
Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, –
У вольных пастухов грубей их кличка,
Для скромных дев они – персты умерших;
Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток. Её одежды,
Раскинувшись, несли её, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рождённым
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.
Уильям Шекспир, «Гамлет». Перевод Михаила Лозинского, 1940
Так поведала историю гибели Офелии королева, но могильщики вовсе не уверены, что девушку погубила трагическая случайность. «Смерть её темна. Когда бы не приказ от короля, лежать бы ей в земле неосвященной», – говорят они.
Родившаяся в многодетной семье рабочего, Элизабет Элеонор Сиддал вынуждена была зарабатывать себе на хлеб: с детских лет она помогала матери в пошиве платьев, а в 18 лет поступила модисткой в шляпный магазин, расположенный в Ковент-Гардене.
Хрупкая, с копной вьющихся рыжих волос и фарфоровой кожей, Лиззи Сиддал явилась для художников-прерафаэлитов идеальным воплощением женщины кватроченто, красоту которой они прославляли в своих полотнах.
По замыслу Джона Эверетта Милле, картина должна была изображать момент падения Офелии в реку.
Помутившийся разум девушки лишил её страха смерти: она отрешённо смотрит в небо, безвольно раскинув руки. Тёмные воды реки неумолимо текут, разметав рыжие волосы, унося течением недолговечные яркие цветы и разглаживая, словно шёлк, изумрудно-зелёные водоросли.
Стремившийся к максимальной достоверности, Милле писал Элизабет-Офелию, лежавшую в ванне с водой, которая едва подогревалась лампами, размещёнными под дном.
Дело было зимой, сеансы длились по нескольку часов, и однажды, когда лампы погасли и вода совсем остыла, Элизабет сильно простудилась.
Её отец настоял, чтобы художник оплатил услуги врача, что обошлось Милле в внушительную по тем временам сумму 50 фунтов, а доктор прописал девушке лауданум. Это очень популярное в викторианской Англии универсальное лекарственное средство, содержавшее опиум, часто использовалось как обезболивающее, снотворное и успокоительное.
Вероятно, болезнь и само лечение подорвали и без того хрупкое здоровье Элизабет, положив начало роковой зависимости.
Во время сеансов модель была одета в красивое серебристое платье, специально купленное Джоном Эвереттом Милле. Он писал: «Сегодня я приобрёл по-настоящему роскошное старинное женское платье, украшенное цветочной вышивкой – и я собираюсь использовать его в «Офелии».
Образ Офелии художник писал уже после того, как был закончен пейзаж, что было нетипично для того времени. Обосновавшись на берегу реки Хогсмилл в графстве Суррей, Милле проводил за мольбертом по 11 часов в день, выписывая мельчайшие детали фона, включая цветы, поскольку каждое растение являлось символом.
Так, плакучая ива означала отвергнутую любовь, крапива – боль, лютики – неблагодарность или инфантилизм, растущие на берегу незабудки – верность. Фиалки, украшающие шею Офелии, на языке цветов считались символами целомудрия и невинности, а алый адонис, похожий на мак, олицетворял глубокое горе.
Читайте также:💔
Сам художник с юмором описывал свою работу на пленэре: «В течение одиннадцати часов я сижу, скрестив ноги, как портной, под зонтиком, отбрасывающим тень размером не больше, чем полпенни, с детской кружечкой для питья…»
«Мне угрожает, – продолжал он, – с одной стороны, предписание предстать перед магистратом за вторжение на поля и повреждение посевов, с другой – вторжение на поле быка, когда будет собран урожай. Мне угрожает ветер, который может снести меня в воду и познакомить с впечатлениями тонувшей Офелии, а также возможность (впрочем, маловероятная) полного исчезновения по вине прожорливых мух. Моё несчастье усугубляют два лебедя, упорно разглядывающие меня как раз с того места, которое я хочу рисовать, истребляя по ходу дела всю водную растительность, до которой они только могут дотянуться».
…Река почти недвижима и словно не ощутила падения Офелии. Бездна тёмных вод затягивает девушку в свою пучину. Будто тяжёлый саван, вода опутала её ноги, сковала ледяным холодом руки. Широко открытыми глазами Офелия растерянно и в то же время безучастно смотрит в одну точку, негромко и невнятно напевая свои горестные песни. Она погружена и обращена внутрь себя, в обрывочные воспоминания.
Перед незрячими глазами Офелии проносится образ того, кто разбил ей сердце. Гамлет, «соединенье знанья, красноречья и доблести, наш праздник, цвет надежд», чей «юношеский облик бесподобный» вскружил ей голову. Как же быстро облетели цветы чистой девической любви, и как случилось, что она доверилась ему? Брат, любимый, нежный брат, ведь ты предупреждал!
Страшись, сестра; Офелия, страшись,
Остерегайся, как чумы, влеченья,
На выстрел от взаимности беги.
Уже и то нескромно, если месяц
На девушку засмотрится в окно.
Оклеветать нетрудно добродетель.
Червь бьёт всего прожорливей ростки,
Когда на них еще не вскрылись почки,
И ранним утром жизни, по росе,
Особенно прилипчивы болезни.
Пока наш нрав не искушён и юн,
Застенчивость – наш лучший опекун.
Время остановилось на миг между жизнью и смертью. Тяжёлые складки шёлкового платья, напитанные водой, вот-вот утянут Офелию на дно, а глаза её устремлены ввысь, где «несть ни печали, ни воздыхания». Ещё мгновение – и земная недолговечная красота увянет, будто сорванный и брошенный в реку цветок, а хрупкие лепестки навеки унесёт течение неумолимого времени.
В том же 1852 году в мастерской Милле Элизабет Сиддал познакомилась с Данте Габриэлем Россетти. Страстно влюбившийся в девушку, художник бесконечно изображал её в эскизах и полотнах. Пышную гриву огненно-рыжих волос мы видим на картинах «Паоло и Франческа да Римини», «Любовь Данте», «Явление Данте Рахили и Леи», «Regina Cordium» («Королева сердец»).
Несмотря на возвышенные чувства, привыкший к богемной жизни Россетти постоянно изменял Элизабет. Его любовницами были Фанни Корнфорт – ещё одна муза и модель прерафаэлитов; натурщицы и жёны художников и коллег по Братству Энни Миллер и Джейн Моррис. Страдая от неверности Россетти, Элизабет, вероятно, находила утешение всё в той же настойке лауданума.
Она была талантлива – писала стихи, увлекалась живописью и единственная из женщин участвовала в выставке прерафаэлитов в Рассел-Плейс в 1857 году. Однако семейные неурядицы продолжали расшатывать слабое здоровье Лиззи Сиддал.
В 1860 году она тяжело заболела, и Россетти, объятый страхом её потерять, поклялся, что женится на ней, как только Элизабет поправится. Свадьба состоялась в мае 1860 года, а в 1861 году Сиддал родила мёртвого ребёнка. Она впала в депрессию, страдала анорексией и приступами помешательства, но Россетти, обожавший свою Музу, тем не менее был не в силах отказаться от связей с многочисленными женщинами, приближая трагическую развязку.
В 1862 году Элизабет Сиддал была обнаружена дома без признаков жизни, рядом валялся пустой пузырёк из-под настойки лауданума. Неизвестно, стало ли причиной гибели случайное превышение дозы, или Элизабет намеренно свела счёты с жизнью.
Глубоко потрясённый обрушившимся на него горем, Россетти всю последующую жизнь мучился угрызениями совести и ночными кошмарами, ища забвения в пагубных пристрастиях.
Так «идеальная модель» прерафаэлитов повторила судьбу своей героини Офелии, юной рыжеволосой красавицы с разбитым сердцем и поруганными надеждами.
По чёрной глади вод, где звезды спят беспечно,
Огромной лилией Офелия плывёт,
Плывёт, закутана фатою подвенечной.
В лесу далеком крик: олень замедлил ход.
По сумрачной реке уже тысячелетье
Плывёт Офелия, подобная цветку;
В тысячелетие, безумной, не допеть ей
Свою невнятицу ночному ветерку.
Лобзая грудь её, фатою прихотливо
Играет бриз, венком ей обрамляя лик.
Плакучая над ней рыдает молча ива.
К мечтательному лбу склоняется тростник.
Не раз пришлось пред ней кувшинкам расступиться.
Порою, разбудив уснувшую ольху,
Она вспугнет гнездо, где встрепенётся птица.
Песнь золотых светил звенит над ней, вверху.
Артюр Рембо, «Офелия», 15 мая 1870 года. Перевод Б. Лившица
Вас может заинтересовать:
Ранее:
Далее:
✅©ГалопомПоЕвропам
Встретимся в обсуждениях!
