Все четверо так странно смотрелись в метро — слишком легко было обратить на них внимание, и чтобы заметить неладное, не надо и присматриваться. Они были очевидно другие. Но люди так ненаблюдательны! Почти никто не нахмурился и не вытаращил глаза — большинство глубоко поглощены телефонами или собственными мыслишками. Пока везёт, но долго ли это продлится?
начало рассказа "Кто живёт за холодильником" (назад)
Нина была хуже всех — прикрыв глаза, она бормотала какую-то чушь и нехорошо раскачивалась, и если бы Паша — ну конечно! — не придерживал бы её под локоть, заглядывая в перекошенное лицо и нервно озираясь, то вряд ли она могла бы свободно перемещаться. Пожалуй, и хорошо, что глаза она держала закрытыми, потому что в них горела настоящая жажда. Одна бабулька с тележкой случайно нырнула перед Ниной в переходе, громыхая колёсами, и зацепилась взглядами — вышло не очень. Крестясь, она попятилась, а потом так припустила наутёк, как будто вспомнила развесёлую молодость и всякие страшилки.
Остальные пытались прикрывать Нину от любопытных взглядов, хотя Паше не мешало бы приглушить геройские инстинкты — осваиваясь в своей роли, он чуть ли не прыгал на любого, кто хотя бы поворачивался в её сторону, как сжатая пружина, готовая рвануть. Он больше смахивал на слетевшего с катушек подростка, и никто не обращал внимания, как сжимались и сгибались поручни, когда юноша обхватывал их рукой, пытаясь сосредоточиться.
Хозяин скорбно волочился следом, как хвостик, и частенько разговаривал сам с собой — он уже почти смирился с одержимостью Нины и просто каждую минуту хотел знать, что она хотя бы жива. Не знаю, вспоминал ли он, что бывшая поручила ему присмотр за их общей дочерью и придумывал ли, что скажет, когда она прикатит с курорта. Он был почти нормален в этой четвёрке — почти, потому что невозможно было заметить, как он распространял вокруг себя атмосферу безразличия. Если бы та бабулька шагнула ближе к хозяину, ей бы и в голову не пришло удивляться увиденному.
История с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
Костя же держался так близко, как только мог — не скрывая кошачьи повадки и моментально обшаривая взглядом любой угол, куда вдруг устремлялась Нина. Она была компасом, за которым мы плутали в московской подземке. На проверку всех линий ушёл первый день — и тогда я ещё верил, что это закончится быстро. Мы беспорядочно меняли линии метро, бродили по переходам и надеялись, что вот-вот обнаружится некая дверца, и Костя пожмёт всем руки и раскланяется, исчезнув за ней. Больше всех верил хозяин, очень расстроенный, когда после бессонной ночи и целого дня беготни он обнаружил, что домой им возвращаться нельзя.
Проблем была в том, что мы были не одни.
Я не видел Ника — он ни разу не показался на глаза, хотя я чувствовал сам факт преследования, и если он и ходил за нами буквально по пятам, то делал это виртуозно. Возможно, их было больше — таких, как Костя и Ник.
Те звуки, что звали —преследовали? —Нину, были другой природы. Я слышал лишь их отражение, когда мы покидали станцию и углублялись в туннель, а вот она была ими поглощена и металась по метрополитену, играя в «горячо» и «холодно». Хуже всего было там, где глубже, но липкое ощущение подсматривания не утихало ни на минуту. Чуть лучше становилось на открытых местах — как глоток свежего воздуха, но потом мы снова ныряли под землю и всё повторялось.
Я раньше других сообразил, что в метаниях Нины есть некая система. Что бы ни звало её, это было внутри кольцевой, потому что чем дальше она удалялась от центра, тем более пугающими становились намёки. Один раз на конечной мне даже послышалось, что рухнул потолок — я успел оттолкнуть хозяина к колонне, дёрнув за подошвы, чтобы увеличить шансы — определённо страшно.
