Д. Гранин раскрывает вопрос о том, сложно ли приобщаться к произведениям искусства.
Автор предлагает читателю описание своих ощущений во время экскурсии в парижском Лувре.
К.Г. Паустовский посоветовал своим сотоварищам посмотреть «только Нику Самофракийскую, Венеру Милосскую и Джоконду» и провести «у каждой полчаса». Ника вызвала у Д. Гранина разные мысли и чувства. Венера же напомнила ему, как другие люди ценили это произведение искусства и какую духовную ценность она имеет. Автор признался, что «гулять по музею», рассматривая многочисленные произведения искусства легче, чем длительное время вглядываться в одно произведение.
Картина «Джоконда» произвела на Д. Гранина сильное впечатление: «я не заметил, как стал уходить в картину, погружаться в нее. И она уходила в меня». Автор почувствовал, что, погрузившись в картину, постиг прекрасное, сокровенное и загадочное.
Простое смотровое хождение от картины к картине и продолжительное «вживание» в картину противопоставлены Д. Граниным и утверждают его мысль о том, что ощутить в произведении искусства что-то такое, что станет родным, дорогим его душе и согреет ее, сложно. Такую способность надо развивать в себе, пока душа не наполнится соучастием и сопереживанием.
Авторский вывод таков: приобщение к произведению искусства – непростой духовный процесс. Но человеку дана возможность такого приобщения. Выбор за ним – «гулять» по музею или «пережить картину», разбираясь в авторском замысле, сочувствуя и сопереживая увиденному. Второе намного сложнее.
Я согласна с мнением Д. Гранина. Нащупать внутреннюю связь между авторским видением мира и своими душевными переживаниями не всегда получается, потому что это очень непросто. Об этом говорил Д.С. Лихачев в «Письмах о добром и прекрасном». Он объяснял причину равнодушного отношения некоторых людей к искусству отсутствием должного приобщения к нему в детстве. Настоящим ценителем искусства человек может стать при условии, если он приобщается к нему с детских лет. Ведь духовно-нравственное преображение человека под влиянием искусства – это длительный процесс.
Итак, искусство имеет свои особенности. Поэтому для серьезного приобщения к нему человеку нужны внимание, раздумья, время, главное, - душевные силы.
ТЕКСТ
Паустовский описал первое это свидание с Парижем в своем очерке «Мимолетный Париж».
Про Лувр в этом очерке почти ничего нет. И в «Европейском дневнике» две короткие строчки. О самом сокровенном, личном он избегал писать. Оставлял для себя. Нельзя все для печати. Перед поездкой в Лувр Паустовский предложил нам троим — Рахманову, Орлову и мне — ограничиться минимумом. Не бегать с толпой экскурсантов из зала в зал, не пытаться осмотреть даже лучшее. Константин Георгиевич живо представил нам в подробностях: тысячи картин, и все знаменитые — Рембрандта и Веласкеса, школы всех веков, анфилады, переходы, этажи, разноязычные голоса гидов…
— А мы посмотрим только Нику Самофракийскую, Венеру Милосскую и Джоконду. Проведем у каждой полчаса и уйдем.
К тому времени нас уже слегка подташнивало от музеев Греции, Италии, от мраморных скульптур, памятников, фресок, картин, гравюр, росписей. Все слиплось в сырой ком. План Паустовского понравился своей решительностью и простотой.
Ника, безголовая, безрукая, была непонятна. Фантазии моей не хватало представить ее в целости. Красота ее тела, что светилось сквозь каменные складки прозрачной туники, не действовала на меня без головы, без лица. Красоты одного тела оказалось мало. Скульптура передавала подвижность тела, воздушность ткани так искусно, как ныне не могут. Если древние умели такое, можно ли говорить о прогрессе в искусстве? Движется ли искусство куда-нибудь? На галерный корабль такую фигуру ставили, на парусник — понятно, а на межпланетный она не пойдет, другую надо придумывать. Вот примерно куда меня завело, когда я разглядывал Нику. Чувств удивления и интереса надолго не хватило, зароились разные мысли. Мы продолжали стоять перед нею. Я украдкой взглянул на часы. Прошло пятнадцать минут. Не так-то просто истратить полчаса на одну вещь. Никогда я такого не делал. Смотреть, а чего в ней еще смотреть, все уже ясно. Изучать? Опять же — чего? Если бы я был искусствоведом… А уж переживать — тем более невозможно так долго. Непростое это оказалось дело.
Куда легче двигаться, идти мимо разных полотен, гулять по музею, остановиться у какой-нибудь исторической сцены, полюбоваться красоткой, можно пейзажем. Прочитаешь подпись «Тициан» — ага, значит, надо еще раз взглянуть, присмотреться, вроде и в самом деле гениально.
Постояв еще немного, мы двинулись к Венере.
Как всякий, я навидался ее изображений. Теперь я стоял перед подлинником. Я знал, что должен волноваться. Кто только не стоял на этом месте, перед этим совершенным мрамором! Великие, известные, в сущности все просвещенные люди, что жили в Париже, и те, кто приезжал в Париж, все русские интеллигенты, все художники Европы, ее поэты, ученые, ее правители, — все считали необходимым являться сюда, к этой женщине. И вот теперь и я сподобился. И я смогу сказать, что видел Венеру Милосскую. Это было как вершина для альпиниста, отметка для получения разряда. Передо мною было воплощение женственности, общепризнанная мера красоты, гармонии, проверенная столетиями. Вспомнил очерк Глеба Успенского «Выпрямила». В самом деле, если бы можно было сосчитать, скольким людям помогла эта красота устоять, скольким вернула покой, силу, чувство любви к жизни, восхищения человеком?.. С Венерой, следовательно, разобрался, вникнул. А вот Джоконда…
Не хочу рассказывать о первом чувстве разочарования перед Джокондой, не это важно. О картине я писать не собираюсь, и о своих мыслях тоже. Что-то было вначале, а потом пропало. Никаких мыслей не стало, а был уход, я не заметил, как стал уходить в картину, погружаться в нее. И она уходила в меня. Так бывает, когда долго стоишь перед морем. Или лежишь, глядя в небо. За четверть века то чувство давно стерлось, осталось от него воспоминание того, как стоял я без мыслей, забыв о времени. Через несколько лет, снова будучи в Лувре, я к Джоконде не подошел и больше не подойду. Очнулся я, увидев, что Паустовский плачет, и показалось это естественным. Мы вышли из Лувра, ни на что более не взглянув. Устали. Сели на скамейку и долго сидели молча.
Выходило, что одна картина может дать больше, чем целая галерея, если эту картину удается пережить.
Выходило, что у картины можно простоять и полчаса, и больше. Одна картина, одна книга… (По Д.А. Гранину)
У нас есть интересные тесты на канале Знать мир на пять. Проверяйте знания, постигайте новое, не останавливайтесь на достигнутом. Ведь мир безграничен и полон загадок и любит тех, кто стремится постичь неизвестное!
Тематика тестов:
Кто такой?
Что такое?
Разные темы
Литература
Русский язык
Ударение
Фразеологизмы
Автор мысли
Страны мира
География России
Женщины мира
О любви
Жизнь замечательных людей
Лишнее слово
Лишняя картинка
Животные
Овощи. Фрукты. Ягоды
Символы. Знаки
Танцы
Цветы
Пословицы
Загадки
