Голова слегка закружилась, и всколыхнулся перед глазами поросший чабрецом склон Терновой балки… Я сделал глоток горьковато-пряного чабрецового чая, на секунду прикрыл глаза.
- Наташ!.. О наших что-нибудь знаешь?
Наташа обрадовалась вопросу, заторопилась:
- Танюшка Оболенцева, подружка моя, – помнишь? В 8-м Б училась, – в Меловской школе работает, первоклашки у неё в этом году. – Улыбнулась: – Андрюха Дёмин вовсю старается: Ленка ему второго пацана в конце лета родила.
Я тоже заулыбался:
- Молодец! Успевает! Нос, небось, задрал, – дальше некуда.
-Точно, – задрал. Через год, сказал, третий будет, а уж потом – девчонка. – Наташа мимолётно коснулась пальцами тёмных, будто потяжелевших век, и я понял, как она устаёт. – Под Кременной сейчас Андрюха.
Наташа быстро склонила лицо к чашке. Больше про Андрюху Дёмина говорить ничего не надо было, раз он воюет под Кременной…
Мы вспоминали всех наших, и нашими сейчас были не только те, кто учился с нами в одной школе, а и меловские ребята и девчонки. Выходило, что за эти восемь лет до войны доросли не только мы, которым тем летом по четырнадцать-пятнадцать было… Димка и Данька Тимохины, сыновья-двойняшки моего крёстного, в первое военное лето в четвёртый класс перешли, а сейчас, как и Андрей Дёмин, оба воюют на направлении Сватово-Кременная… Димку с Данькой я давно не видел, и теперь никак не удавалось представить их в камуфляже: перед глазами стояли светловолосые мальчишки, что вечно возились с поселковыми щенками и котятами, лечили их и строили для них домики…
- А вот, посмотри, – Наташа нашла фотографию, протянула мне телефон.
Данька с Димкой?.. Я не поверил: с фотографии на меня смотрели два рослых бойца одного из луганских подразделений… Всмотрелся повнимательнее: они, Тимохины! Такие же ясноглазые, и та же застенчивая улыбка. Когда ж они успели такими бойцами стать?.. На руках у одного из братьев – воинственного и бравого вида полосатый котяра. Котяра окончательно убедил меня в том, что я и правда вижу Димку с Данькой.
Наташа налила мне горячего чая, подвинула блюдце с вишнёвым вареньем. Я собрался с духом:
- Наташ! Про Серёгу Калаша что-нибудь знаешь?
И снова её тёмно-карие глаза показались мне бездонной чернотой – как в тот день, когда она смотрела в окно на медленно падающий дубовый лист… И сейчас ни одна слезинка не пролилась, и ответила Наташа мне очень просто:
- Знаю. Как Лисичанск взяли, его подразделение перебросили в ДНР. Под Авдеевкой он сейчас.
Я перевёл дыхание: воюет, значит, атаман, – как все. А Наташино немногословие всё же насторожило.
- Ты давно его видела, Наташ? Как он?
Наташа как-то зябко пожала плечиками:
- Воюет.
- Наташ!.. – я тревожно взглянул в черноту её глаз.
Она опустила лицо в ладони, какое-то время молчала.
- Видела, когда они в Лисичанске были. – Ровный голос её чуть заметно прервался: – Я его видела… А он меня не захотел видеть. Не подошёл даже. Сделал вид, что не узнал меня. – Наташа подняла на меня глаза: – Как ты думаешь, Сань? Он мог меня не узнать?
Я растерялся. Ладно, я не узнал её, – в том туманном полусознании, когда пацаны привезли меня с позиций в госпиталь. Ладно, я не узнал её, – в низко надвинутой на самые брови сестринской шапочке и в медицинской маске… Но – чтобы атаман, чтобы Серёга Калаш не узнал свою Наташку!..
-А потом к нему подошла женщина. Красивая, в военной форме. Совсем взрослая. – Наташины ресницы трепетали, – сдерживали слезинки, что уже готовы были сорваться. – Он обнял её… и они ушли, – вместе.
Наверное, мне надо было найти какие-то слова… А Наташа улыбнулась:
- Ладно, Сань. Детство закончилось, – ещё тем летом, восемь лет назад. Как отец с матерью погибли, я же в Луганске жила, у крёстной. Серёжка несколько раз приезжал к нам, – ещё когда вы с ним в горном техникуме учились. А потом он просто исчез, Сань. И я ничего о нём не знала. Только весной… – Наташа чуть оживилась, улыбнулась: – Представляешь, с кем повидаться довелось?.. Атамана меловских помнишь?.. Вадик Грачёв к нам в госпиталь попал, – из-под Северодонецка. Ранение серьёзное было, а он куролесил, – не хуже мальчишки этого, Володьки Бирюкова, – что ему срочно на позиции надо, а мы к нему прицепились с перевязками и прочей, как он выразился, хренотенью… Короче, Грачёв здесь всех построил… А потом меня увидел. Знаешь, – притих, даже голову в плечи втянул. Как-то делала ему перевязку, а он краснел-краснел… а потом спросил:
- Ты это, Натах… Ты до сих пор помнишь… ну, как мы это… в волосы тебе репяхов сухих набросали? – Помню, говорю. А как ты хотел, – чтоб я про такое забыла?.. Он мне и сказал про Сергея, – что они с зимы в одном подразделении служат. А я только летом смогла к ним на позиции вырваться, – когда они уже Лисичанск взяли. Опоздала, значит. – Наташа снова коснулась пальцами век: – Говорят же, – детство не догонишь… Особенно – в войну. Другая встретилась ему.
Только война – в своей необъяснимой, дикой сумасбродности – могла так распорядиться: чтобы разошлись Серёжкины и Наташкины пути… Чтоб Серёге другая встретилась. Я сказал – не Наташке, себе, скорее… может, далёкому сейчас Серёгиному сердцу… канонаде, темнеющему низкому небу:
- Ты была любовью атамана…
- Была, – горестно откликнулась Наташа. – Я и сейчас иногда забываю, что это было так давно… Просыпаюсь ночью от какого-то счастья. Знаешь, Сань, – будто снова в седьмом… Бывало, проснёшься среди ночи в таком же счастье: что вот сейчас снова уснёшь в своей уютной постели, а потом будет утро… Быстренько съешь мамины блинчики с творожком… не заметишь, что чай обжигающий, – лишь бы скорее, потому что на улице Серёжка ждёт… И я – его девчонка…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»
