Пришлось нам с Серёгой дальше учиться на шахтёров. Под канонаду, под звон разбитых оконных стёкол мы чередовали учёбу с эвакуацией в бомбоубежище, проще говоря, – в подвал. Мы там не просто сидели – мы там жили. Во-первых, запросто можно было передремать: ну, вздрогнешь пару-тройку раз во сне, когда там, наверху, что-то разорвётся, казалось, в аккурат над твоим ухом… Ещё можно было отламывать душистые и хрустящие корочки от тёплой буханки хлеба, которую кто-то из пацанов успел купить прямо в пекарне, что была неподалёку от техникума. А вскоре Игорь Васильевич, наш препод по электротехнике, даже нашёл место на стенке, где можно было чертить схемы. Передовые педагогические технологии – в соответствии с духом времени – за Игорем Васильевичем успешно освоил и Михаил Андреевич: он буквально на пальцах объяснял нам устройство горных машин и механизмов – да так объяснял, что когда мы спустились в шахту, то с первого взгляда узнали ленточный и скребковый конвейеры, врубной проходческий комбайн и угольные струги. Здесь, в подвале, мы сдавали Михаилу Андреевичу целый зачёт по правилам управления насосными установками и скреперными лебёдками, по методам очистки вагонеток и транспортных механизмов.
А ещё здесь я влюбился в Дашу Кружилину из группы бухгалтеров. В подвале мы с Дашей впервые – а потом и не впервые – целовались. И так же, как атаман с Натахой, обещали друг другу: я тебя никому не отдам… И всё ещё не верили, что война забирает, не спрашивая… и не учитывает наши полудетские обещания друг другу.
А потом мы с Серёгой были на первой практике в шахте. Сбылось! – секундная невесомость, когда шахтная клеть двинулась в забой, оказалась точно такой, как мы ожидали. Мы почувствовали её, уловили это самое счастливое, ни с чем не сравнимое мгновение спуска. И после первой же смены – хотя работали мы, понятно, не за подземными машинами и механизмами, а, в основном, тупо – лопатой, после подъёма на-гора были уверены, что мы – бывалые шахтёры. Не спешили в душ – нам хотелось побыть в угольной пыли. И мы закурили, – тоже неспешно, так это, – по-нашему, по-шахтёрски… (На-гора – не на гору! – чисто шахтёрское понятие, означает – на поверхность шахты. В древнерусском языке словом гора называли то, что было наверху, – примечание автора)
А в выходной решили мы с Калашом обследовать окрестности незнакомого нам посёлка. Вышли на берег здешней речушки – притоку Луганки. Местные малые, пацаны – класс, примерно, второй-третий – деловито и серьёзно сидели у самой воды с удочками. Одному малому попался пескарик – дома Муську угостить. Гордый и сдержанно-счастливый пацан поднялся, чтобы взять садок – пока он был пустым и лежал в траве, чуть выше берега… Калаш в один прыжок оказался рядом с веснушчатым пацаном, оттолкнул его так, что он кубарем полетел вниз, – одновременно со взрывом.
Отступая, воины всу оставляли в наших балках и на берегах рек взрывные устройства. У меня с того раза на шее отметина, ну, и рубец чуть ниже затылка. Того малого, что на берегу сидел, осколком в плечо задело, а веснушчатый скатился под обрывчик, потому цел остался… Серёге Калашу оторвало стопу… И когда мы – на третьем году войны, уже восемнадцатилетними, уходили в подразделения Народной милиции Луганской Народной Республики, Серёга, наш атаман, провожал нас. (Народная милиция – сокращённо НМ ЛНР – вооружённые силы Луганской Народной Республики). Мы обнялись, и на щеке я почувствовал влажные Серёгины ресницы. Слёзы атаману, конечно, полагалось сдержать, и он сдержал их..
С Калашом за эти годы мы так и не виделись. Пацаны рассказывали, что и так, с примитивным и грубым протезом на левой ноге, наш атаман воюет на Славяносербском направлении.
… Когда у меня впервые получилось встать с постели и самостоятельно отправиться в процедурную, в Наташиных глазах вспыхнуло такое счастье, что тёмно-карие её глаза стали для меня навсегда родными, – как всё, что осталось там, за гранью между нашим детством и войной. Рядом с процедурной была крошечная боковая комнатка – там медсёстры могли передохнуть пару минут. Наташа сделала мне перевязку и укол, улыбнулась:
- Сань, в гости зайдёшь? Пока Володька-танкист, сосед твой, лечебной физкультурой занимается, у меня свободная минутка есть. Я чай заварю, – с чабрецом, хочешь?
В комнатке, на маленьком диванчике, сидела кукла. Самая обычная кукла. Красивая, наверное: большая… с такими льняными косичками, в платьице в горошек…Наташа заметила мой взгляд:
- Серёжка подарил. Он тем летом с крёстным работал в шахтных ремонтных мастерских – ну, помогал там, помнишь? На подарок мне зарабатывал. Мне кукла эта очень нравилась, хотя я уже здоровущей была, в восьмой тогда перешла. Когда Серёжка куклу притащил, мама моя даже расплакалась. Потом, когда мы с крёстной в посёлок приехали, чтоб хоть какие-то вещи забрать из разбитого дома, я нашла её, куклу Серёгину. Она уцелела, только, смотри, платьице чуть обгорело… Надо новое сшить. А тогда… тут надо было узлы тащить, – крёстная увязала тёплую одежду и обувь… бельишко моё, – а я с куклой в обнимку… Крёстная промолчала, – будто так и надо… Пока в медучилище училась, в общежитии со мной была. А сейчас наши девчонки-санитарки и медсёстры радуются… косички ей без конца заплетают.
Что-то у меня ресницы повлажнели, – как тогда у Серёги. То ли от чабрецового запаха, то ли от радости санитарок, что годами были не старше моего соседа по палате, механика-водителя Володьки Бирюкова, а, значит, как и Володька в машинки, просто не успели доиграть в свои куклы… Куклы оставались в домах с разбитыми крышами.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»
