Прошедшие новогодние праздники расположили нашего милого редактора к некоторой рефлексии. Что ж, это вполне объяснимо. Весь этот праздник жизни с минимумом снега и околонулевыми температурами, случившимися на нашей богоспасаемой среднерусской возвышенности, стал больше похож на древнеримский праздник плодородия. Хотя бы в том смысле, что торжества античных квиритов почти совпадают по времени с современной встречей нового года, а традиция безудержного веселья и обязательных возлияний — как две капли воды похожа на модернизированный вариант чествования древнеримского Бахуса. Он же — Дионис, он же — Вакх,он же - Гога, он же - Гоша...
Но бег времени неумолим. Новогодние, да и староновогодние (заметьте, дорогой читатель: древние римляне тоже сначала праздновали Сатурналии только 17 декабря, а потом решили продлить застолье с танцами аж до 23-го, что лишний раз подчёркивает родственность наших культур) праздники подошли к концу. Но переход к трудовым будням — это всегда неоправданный стресс и дискомфорт, не так ли? И потому, дабы облегчить и Вам, и нам процесс погружения в омут повседневной рутины, наш обожаемый редактор попросила написать статью, включающую несколько картин, посвящённых вечно оптимистичному и добродушному богу Вакху. Всецело разделяем её гуманный порыв и приступаем к рассмотрению темы. Попытаемся, насколько это возможно, выстроить нашу импровизированную мини-галерею в порядке возрастания историко-культурной значимости полотен (то есть согласно субъективной оценке автора статьи, зависящей от его личных симпатий — прим. ред.)
Начнём, пожалуй, с творения Иоганна Карла Лота. Этот выдающийся немецкий мастер, перебравшийся в середине XVII-го века на ПМЖ в живописную Венецию и исколесивший вдоль и поперёк весь Апеннинский полуостров, даже получил от коллег по творческому цеху удлинительно- ласкательное прозвище «Карлотто». Ибо глубоко и искренне воспринял, а со временем — творчески осмыслил стиль и философию классической болонской школы живописи. Образ Вакха, вышедший из-под кисти Лота, носит явные отсылки к творчеству легендарного Караваджо. Мазки исполнены в типичной для венецианской школы манере (то есть интенсивны и смелы — прим.ред). А вот виртуозная работа со светом, а главное — выбор живой и нетривиальной позы героя, богатство фантазии, проявленное при создании композиции в целом — сугубо личная заслуга мастера. Именно эти отличительные особенности его картин помогли «Карлотто» сформировать собственный творческий почерк. А затем, на пике своей карьеры, покорить сердца и развязать кошели придирчивых итальянских аристократов.
Коль скоро мы упомянули всуе великого Караваджо, то теперь просто обязаны взглянуть на его интерпретацию образа древнеримского Вакха (видео), традиционно датируемую 1596 годом. Первое, что бросается в глаза: дерзкий (особенно с учётом живописных «трендов» той далёкой эпохи) отказ художника от идеализации образа божества. Олимпиец предстаёт перед зрителем в обличии изнеженного юноши со следами невоздержанности на чуть припухшем лице, пусть тело его и являет собою образчик античного совершенства. Оставляющий простор для интерпретации взгляд полуприкрытых глаз, «приглашающий» жест руки, удерживающей сосуд с вином, тщательно прописанные детали натюрморта, явно доминирующие над всеми иными элементами полотна и как бы «отодвигающими» самого Вакха на второй смысловой и эмоциональный план. Эта работа буквально пронизана символизмом, а пафос присутствия небожителя сведён почти на нет. И неясно, чего здесь присутствует больше: слоёв мифологического нарратива, или всё-таки наслоения моральных подтекстов.
А вот бесподобный Диего Веласкес наделил своего Вакха совершенно иными качествами и определил ему роль, весьма далёкую от банальностей гедонизма. Окружённый собутыльниками бог неумеренных возлияний лишь одеянием да игрой света и тени выделен на фоне прочих фигур. В момент своего триумфа он — не сверх суть и не объект поклонения, а воплощение честного воздаяния за праведный труд. Демиург — виночерпий, чьё облачение явственно отсылает нас к библейским мотивам и аллюзиям на Христа, умевшего быть разом и богом, и человеком, и несшего утешение страждущим. Здесь Вакх — как бежавший с Олимпа Прометей: разница лишь в том, что титан стремился согреть человечество теплом огня, а Вакху подвластно делиться с людьми теплом, разбегающимся по венам от действия хмельного напитка.
Особую реалистичность и достоверность композиции дарят рельефность объектов и разнообразие текстур, а также элементы натюрморта и крайнее внимание живописца к мельчайшим деталям полотна. Изображение получилось столь объёмным, что устремлённый на нас взгляд простолюдина, принимающего сосуд из рук божества, «ломает четвёртую стену» и делает зрителя неотъемлемой частью композиции. Блистательно!
Что ж. Есть лишь один гений, которому можно безбоязненно доверить сложнейшую задачу: увенчать своей работой импровизированную галерею величайших живописцев Старого Света.
Просим любить и жаловать: Леонардо да Винчи, великий и прекрасный. Его Вакх, комфортно устроившийся на фоне типично «леонардовских» невероятно-загадочных далей, переполненных намёками и подтекстами, умудряется сочетать «фирменный» жест Иоанна Крестителя с коварной улыбкой того-самого-Змея. Что бы это значило?
Шедевр эпохи Возрождения, созданный рукой да Винчи — это всегда неимоверная шарада, для разгадки которой необходимо не только заново перечесть оба Завета и пару томов древнегреческой мифологии, но ещё и вникнуть в сложносочинённые контексты эпохи и тонкие моменты личных отношений автора. Честное слово, мы лучше сделаем эпистолярный «шаг в сторону», и просто вместе с Вами ещё раз молча полюбуемся классикой в исполнении самого таинственного мастера живописи (и не её одной — прим. ред.) всех времён и народов.
Автор: Лёля Городная
