Социологи из иноагента "Левада-центра" утверждают, что за последний год граждане России стали большими ксенофобами. Действительно ли это так? Ответ после тщательного рассмотрения - нет.
А теперь давайте зададимся главным вопросом: так ли уж это плохо, «ксенофобия» и что вообще это слово значит?
В современных городских обществах ксенофобия – это, прежде всего, реакция на поведение не соответствующее тому образцу, который формально или, чаще, неформально, принят в данном обществе за стандарт. Такое стандартное поведение считается в рамках данного общества «цивилизованным», то есть показывает умение и желание человека стремиться к удобному и бесконфликтному совместному проживание. В городах, особенно больших городах, в которых проживает большинство жителей развитых стран, по другому, чем выработав единый цивилизационный стандарт, распространяемый на всех, выжить просто невозможно. А анклавы «своежития» – чайна-тауны, гетто и т.д. воспринимаются и, чаще всего, являются источником опасности.
Разумеется, существует совсем другая, «сельская» ксенофобия, там, где два разных народа не могут поделить одну землю и готовы друг друга убить. И она устроена совсем иначе, но для России нигде, кроме Кавказа (где такие конфликты иногда бывают) ксенофобия такого типа не актуальна.
Город требует от людей вести себя в главном одинаково, то есть цивилизованно (цивилизация, в буквальном переводе с латыни, и значит городской образ жизни), а если и позволяет отличия, то в виде милых личных чудачеств. Если поведение того или иного индивида или группы далеко и демонстративно выбивается за этот принятый стандарт, то начинают вырабатываться механизмы принуждения к цивилизованной совместной жизни, одним из которых выступает демонстративное неприятие и формирование предрассудков в отношении ведущей себя «не так» группы.
Безусловно, предрассудки точны далеко не всегда. Не каждый член попавшей под подозрение группы ведет себя осуждаемым образом. Но, в целом, «мнение народное» ничуть не менее точный инструмент, чем «выборки» социологов, которые тоже точностью не блещут.
Именно такого типа предрассудками объясняются пресловутые объявления «славянская семья без детей снимет квартиру» и т.д. Арендодателей, конечно, не интересует состав крови квартиросъемщиков и точно ли их прапрапрапрапрапрабабушки носили височные кольца. Их интересует чтобы квартира сохранялась в приличном состоянии, не превратилась в общежитие для целого кишлака, никто не жарил шашлыков на балконе под песню «Черные глаза», а не заплатив не стал угрожать «позвать братьев» и размахивать ножом. Именно подобные поведенческие черты обыватель обобщает как «нерусские» и слывет «ксенофобом».
При этом собственно культурные черты большинства «нерусских» его, как правило, не интересуют – есть ли у него черкеска с газырями, носит ли он на шее амулет от сглаза с синим глазом, любит ли он плов или хачапури – к такого типа собственно этническим особенностям в русском обществе всегда относились с доброжелательностью, интересом, даже любопытством, вплоть до готовности перенять.
Городская «ксенофобия» – это достаточно дружное давление общества на индивидов и группы с целью принудить их придерживаться таких правил поведения, которые делают совместную жизнь с ними в одном городском пространстве комфортной, предсказуемой и бесконфликтной.
И эта «ксенофобия» работает. К примеру, много лет нас возмущал широко распространившийся среди мигрантов из Средней Азии обычай кровавых жертвоприношений на Курбан-Байрам. Чудовищные, непредставимые для современного города картины вызывали страх и отвращение.
При этом никто не имел никаких претензий ни к исламу, ни к празднику, ни даже к обычаю резать барашков (баранину мы почти все едим), - неприятие вызывало сочетание кровавой практики и избранных для неё мест, вплоть до детских площадок во дворах. Наверное даже в чисто мусульманских странах, где подобные зрелища были более привычны, они не были настолько демонстративными.
Давление возмущенного общества дало свои результаты – власти Москвы и Подмосковья добились упорядочивания этой практики и теперь совершать свои обряды мусульмане могут беспрепятственно при этом кровавыми жертвами никого не шокируя. Градус напряжения спал. Спал именно потому, что общество проявило «ксенофобию» и добилось соблюдения принятого в цивилизованной городской среде нашей страны стандарта. Казалось бы, как еще решать такие вопросы?
Однако наметившаяся на Западе на рубеже XX и XXI веков идеология «толерантности» и «мультикультурности», к сожалению навязываемая и у нас предлагает решать их совершенно иначе. Даже самые странные жизненные практики тех или иных групп и меньшинств, в том числе затрагивающие и задевающие интересы других людей, предлагается считать нормальными проявлениями их «особенностей» по отношению к которым остальные должны проявлять «терпимость».
Какими бы нелепыми, отвратительными, шокирующими, вульгарными, пугающими, бесчеловечными не были те или иные поведенческие особенности различных меньшинств, представителям городского большинства предлагалось относиться к ним с терпимостью, то есть не замечать или уважительно улыбаться.
Хуже того, доктрина толерантности по сути позволила считать «культурными особенностями», требующими уважения, заурядные преступления, такие как избиение жен и детей мужьями, повышенную уличную агрессивность, кровную месть, чудовищные обычаи, типа «женского обрезания». Криминальные типы очень быстро освоили эту терминологию и сплошь и рядом говорят о своих «культурных особенностях», неуважение к которым объявляется «ксенофобией».
При этом поразительно то, что одновременно представителям меньшинств разрешается в этой системе абсолютная нетолерантность к обычаям и культуре большинства (точнее бывшего большинства), которые подавляются со ссылками на «оскорбление чувств» меньшинств. В рамках «мультикультурного» и «толерантного» подхода можно ходить в полностью закрывающей лицо одежде, но нельзя ставить в центрах городов рождественские елки, можно калечить половые органы девочек, но нельзя в публичных местах устанавливать кресты, можно совершать кровавые жертвоприношения, но нельзя иметь в меню школ свиные сосиски.
При этом, защищаясь от подобной мультикультурной агрессии, городское общество вынуждено уже апеллировать не к общей норме цивилизованного общежития, а к своим собственным «культурным особенностям», прибегать к стратегии меньшинства. Иными словами, не только гости европейских столиц сохраняют свой «деревенский» уровень ксенофобии, но и тип ксенофобии самих горожан аграризуется. Вместо мягкого принуждения к следованию принципам цивилизованного общежития они вынуждены, иногда с оружием в руках, защищать «свою территорию».
Европа, как показали события в немецком городе Хемнице 27 августа, вступает в эпоху своих «Манежек» и «Кондопог», причем полиция оказывается практически на стороне пришельцев.
«Мультикультурность» и агрессивная борьба против «городской ксенофобии», выражающейся в неприятии чуждого и варварского поведения, ведет к неизбежному развитию ксенофобии сельской, причем – двусторонней.
