Марина.
Поцелуй повис в воздухе, разорвав время на «до» и «после». Я отшатнулась, прижав пальцы к губам, на которых всё ещё пылало жгучее, знакомое тепло. В глазах у Ильи читалась та же боль и… надежда. Та самая, которую я пыталась в себе задавить.
Я совсем потерялась. Моё тело, как и раньше, отзываются на прикосновения Ильи, да и сердце тянется к нему. И только мозг пытается что-то возразить, но тоже быстро замолкает. Не знаю, что мы будем делать дальше, но хватит уже воевать. Из-за этого вляпываюсь только в большие проблемы. Такие, как ночь с Филиппом. Что хотела доказать? Что Илью может заменить первый встречный? Что с любым будет так же хорошо, как с ним? Нет! Все они не он.
- Она проснулась, — голос медсестры вернул нас в стерильную реальность больничного коридора.
- Иди ты, — тихо сказал муж, и в его голосе не было прежнего вызова, только усталая решимость. — Она больше нуждается в тебе.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и зашла в палату. Дочь лежала бледная, с перебинтованной головой, но глаза её были ясными. В эту минуты все мысли о своих проблемах испарились, осталась лишь жгучая боль о моей девочке.
- Мам? — её слабый голосок пронзил меня острее любого ножа. — Что со мной? Ребёнок? – испугано.
Сердце упало в пятки. Беру её холодную руку в свои, делая самый глубокий вдох, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
- Всё хорошо, зайка. Главное — ты жива. С остальным справимся, — подношу её ладонь к губам и целую.
В её глазах страх, боль и неизвестность. И кажется, последнее самое худшее.
- Ребёнка не смогли спасти, — голос всё-таки дрогнул, а в глазах появилась пелена из слёз. – Мне жаль, — без остановки начинаю целовать холодную ручку своей принцессы.
Она заплакала тихо, без надрыва, и я просто сидела, держа её руку, вытирая слёзы и шепча слова утешения, которые казались такими беспомощными. В этот момент не было места обидам. Была только моя девочка, которой было больно и страшно.
- Зайка, мне очень жаль, — снова набираю воздуха, чтобы сделать самое болезненное признание в своей жизни.
Слова Ильи въелись мне в память как самые стойкие пятна на одежде. Ложь никогда не бывает во благо. Она всегда всё разрушает и приводит к полной катастрофе. Лгать – это осознанный выбор разрушить любовь.
- Врачи долго не могли остановить кровь, — я кручу в голове слова, не знаю, с какой стороны подобраться. – И им пришлось удалить, — слово застревает в горле, не могу даже вдох сделать.
Но Диана всегда понимала меня с полуслова. И сейчас не стало исключением.
- Матку, — доча произнесла еле слышно. – Они удалили мне матку, — сказала безжизненно, без слёз и истерик. Сухая констатация факта.
Достаточно быть просто женщиной, чтобы понять эту внутреннюю агонию. Внутри было куда больше эмоций, чем снаружи. Да и, скорее всего, она ещё не осознала весь ужас происходящего, не пропустила через себя.
- Главное, ты жива, — глажу её плечи. – Слышишь? – касаюсь лица. – Мы со всем разберёмся. Вместе, — целую её в макушку, как в детстве. – Это ужасно. Безумно больно и несправедливо, — сглатываю, подумав в очередной раз про беременную любовницу мужа. – Но это не конец!
- Я знаю, мам, — уставившись в одну точку, произносит Диана. – Просто… Я сама виновата, — и тут прорывается целый поток эмоций, превращаясь в цунами, в самую настоящую истерику.
Прижимаю дочу к себе настолько, насколько позволяет её состояние, чтобы не добавлять ещё физической боли. И даю выплакаться. Ничего не спрашиваю. Просто помогаю выйти всей боли. Пусть плачет, это помогает. Я знаю.
Выйдя из палаты через час, я застала Илью в том же положении у стены. Он поднял на меня вопрошающий взгляд.
- Уснула, — выдохнула. – Я всё рассказала, — поджимаю губы, пристально смотря на мужа.
В его лице мелькает удивление. Но не в плане моего поступка, а будто он увидел человека, которого давно не видел.
- Правильно, — кивнул. — Спасибо.
- Ей очень больно, — запрокидываю голову, потому что чувствую, как вот-вот разревусь. – Она себя винит.
- По-другому и не могло быть, — растирает лицо руками. – Но, ты и сама знаешь, что пластырь лучше резко отрывать, — подходит ко мне и обнимает за плечи. Без какого намёка на интим. Просто знак поддержки близкого человека.
- Знаю, — киваю. – Нужно записать её на терапию.
- Пойдём, подвезу, — сейчас я не могу сесть за руль, да собственно и не хочу, как и вызывать такси.
Мы молча ехали до квартиры. Я лишь иногда бросала на сосредоточенное лицо мужа, и также изредка ловила его взгляд. В голове полная каша.
- Поднимешься? — закусываю губу и чувствую себя, впервые за долгое время, настолько сильно уязвимой.
Я сейчас уязвимее, даже, чем, когда его Кристина притащилась на мой юбилей. Тогда я была уверена хотя бы в себе, а сейчас ни уверена ни в чём.
- Нет, — мотает головой Илья, пристально смотря на меня.
Что-то внутри разбивается, и эти осколки втыкаются прямо в сердце. Это бьёт по мне. Сильно. Больно. Жёстко.
- Я… — точно придумывает причину поскорее оказаться подальше. - Остаюсь с тобой, — твёрдо. — Это не обсуждается. По крайней мере, пока Диана в больнице. Я не оставлю тебя одну.
Слова выбивают воздух из лёгких. На сердце, словно огромный пластырь налепили, и оно снова собирается порхать. Не собираюсь спорить. Впервые за долгое время его присутствие не вызывало раздражения, а, казалось… опорой. Снова, как когда-то.
Он стоит на пороге гостиной, не решаясь пройти дальше, словно боится нарушить хрупкое равновесие, установившееся между нами. Воздух густой от наших мыслей, крутящихся на языке слов и невыпущенных чувств. От того, что было, и того, что, возможно, уже никогда не будет.
- Я могу... на диване, — его голос глухой, лишённый привычной уверенности.
Он указывает на широкий кожаный диван, на котором мы когда-то вместе смотрели старые фильмы, смеялись, спорили.
Я киваю, не глядя на него.
- Где постельное, знаешь, — стараюсь отстраниться, потому что, ещё немного и вся моя ненависть уйдёт, и я сама приду прощение просить.
Почему? Потому что, когда весь привычный мир несётся со скоростью света в пропасть, хватаешься, хоть за что-то стабильное, привычное. Так вот, Илья эта та соломинка, дающая мне опору.
Он молча проходит мимо, и я ловлю его запах такой знакомый, родной, теперь смешанный с запахом больничного антисептика. От этого сжимается сердце.
Иду на кухню, ставлю чайник. Всё на автоматике: две кружки, его — с зелёным чаем, мой — с ромашкой. Столько лет ритуалов, привычек. Их не выбросишь, как старую одежду.
Стараюсь не думать о том, что сейчас, за стеной он застилает диван.
Чайник закипает с резким шипением, и я дёргаюсь, так как провалилась в мысли о ситуации. Разливаю воду. Руки не дрожат, что удивительно. Эмоций предостаточно, а вот сна ни капли.
Не сразу замечаю, как муж, облокотившись на дверной косяк, наблюдает за моими движениями. Его молчание и внимание не давят. Наоборот, приносят умиротворение.
- Как ты? — наконец спрашивает и направляется ко мне.
Чайная ложка звякает о бокал. И я закрываю глаза на секунду.
- Держусь, — отвечаю честно. — Пока. Потом... не знаю.
- Я тоже, — говорит тихо. — Держусь. За тебя. За неё. За нас.
Я поднимаю на него взгляд. В его глазах нет прежней бравады, нет того хищного блеска, что был во время ссор. Только усталость. И та самая надежда, что мелькнула в коридоре больницы. Хрупкая, как первый лёд.
- Чай остывает, — говорю я, протягивая ему кружку, торопясь прервать этот разговор.
Наши пальцы соприкасаются. Никто не отдёргивает руку. Это просто прикосновение. Болезненное и необходимое.
Он берёт чашку, делает глоток.
- Спасибо.
Мы пьём чай в тишине кухни, стоя в трёх шагах друг от друга. Без слов. Без обвинений. Два потерпевших кораблекрушение на одном крошечном островке под названием «здесь и сейчас». Завтра снова придётся говорить. Решать. Рвать или сшивать. Но не сейчас.
Сейчас — только тиканье часов и хрупкое перемирие, купленное ценой общего горя.
Мы молча допиваем чай. Каждый из нас думает о своих проблемах, но уверена, что у нас они общие.
-Я уберу, — твёрдо сказал он.
Мы провели в клинике у Дианы целый день. И сейчас даже сложно понять, чего я хочу больше спать или есть. Но выбираю замереть на несколько секунд и таращиться на мужа, который моет посуду.
Шум воды, будто успокаивает оголённые нервы.
Илья ополаскивает последнюю чашку, ставит её на сушилку. Вытирает руки полотенцем. Поворачивается. Его взгляд встречается с моим, и он замирает, увидев, что я смотрю.
- Что? — его голос тихий, без защитной брони иронии или агрессии.
- Ничего, — качаю головой. — Просто... не ожидала.
Муж облокачивается на столешницу и пристально смотрит на меня. Я отвечаю тем же.
- Я много чего не делал, чего должен был. Может, пора начинать хотя бы с малого.
В тишине кухни его слова звучат громко и откровенно
- Это не вернёт того, что было, — осторожно произношу.
- Я знаю, — он поднимает на меня глаза. В них нет прежней уверенности, только усталая ясность. — Но, может, поможет не потерять то, что осталось.
Мы смотрим друг на друга через всю кухню. Каждый из нас перебирает произошедшее в мыслях. Пытаемся разобраться в чувствах и себе. Каждый день жизнь преподносит новые сюрпризы и всё становится только сложнее.
Он первым отводит взгляд.
Когда буря утихает, чувства возвращают полномочия разуму, всё не кажется так страшно. Боль и злость — плохие советчики, как, собственно, и любовь.
- Голодна? — спрашивает муж, возвращая меня в реальность. — Я могу... разогреть. Или сбегать куда-то.
В его предложении — неловкость, неуверенность, но и искреннее желание помочь. Сделать что-то простое и правильное.
- Не надо, — слабо улыбаюсь. — Спасибо. Я... я лучше пойду прилягу.
Встаю. Он тоже поднимается, будто по старой привычке. Но останавливается, поняв, что это уже неуместно.
- Спокойной ночи, Марин, — произносит тихо.
- Спокойной ночи, Илья, — отвечаю в той же манере.
На удивление засыпаю быстро и сплю непростительно крепко.
Просыпаюсь от запаха кофе. Настоящего, свежесваренного, а не растворимой бурды, которую я сама заливала кипятком в последние месяцы отчаяния.
Выхожу на кухню. Илья стоит у плиты, спиной ко мне. На нём — старые спортивные штаны и футболка, которые он позволял себе носить только дома. Никто и никогда его не видели в таком виде, кроме нас – его семьи. Выглядит... обыденно. По-домашнему. Так, как будто последних месяцев с его ложью, скандалами и Кристиной просто не существовало.
Болезненные мысли снова задевают оголённые нервы, но я глушу всё это где-то внутри. Что теперь сотрясать воздух? Кстати, почему молчит Кристина? Куда пропала?
На столе стоят две тарелки. В одной — глазунья, заботливо посыпанная зеленью. В моей — обычный омлет, как я всегда любила. Без молока, с тонкой хрустящей корочкой.
Он оборачивается, держа в руке сковороду. Видит моё недоумение, и на его лице появляется что-то вроде смущённой улыбки.
- В холодильнике было только это, — говорит он, как бы оправдываясь. — Помню, что ты не любишь с молоком.
Он помнит. Эту мелкую, никому не нужную деталь из прошлой жизни.
Молча сажусь за стол. Едим также в тишине. Неловкой, но уже не враждебной. Звук вилок, касающихся стекла, кажется оглушительно громким.
- Как спала? — наконец решается спросить он.
- Неожиданно хорошо, — отвечаю честно. — А ты?
- Как убитый, — он отводит взгляд к окну. — Кажется, впервые за долгое время.
Доедаю последний кусок омлета. Илья встаёт, чтобы забрать тарелку. Его пальцы слегка касаются моих, когда он забирает её. Мы оба замираем. Электрический разряд пробегает по коже, но это уже не больно. Скорее... тревожно. Как первая оттепель после суровой зимы — обнадёживающе и опасно одновременно.
- Спасибо, — говорю я, и это «спасибо» звучит как нечто большее, чем просто благодарность за завтрак.
- Всегда пожалуйста, — он отвечает тихо, и в его глазах снова мелькает та самая надежда, что была вчера.
Он моет посуду. Я пью кофе. Солнечный свет падает на стол, и в нём танцуют пылинки. Всё так же, как было сотни раз до всего этого кошмара.
Ничего не решено. Раны не зажили. Доверие не восстановлено. Но в этой тихой, обыденной утренней сцене есть что-то, что кажется важнее всех слов, всех скандалов и всех обид.
Просто завтрак. Просто память о том, как я люблю омлет. Просто два человека, которые пытаются найти обратную дорогу домой из лабиринта собственных ошибок.
Последующая неделя превратилась в некий ад. Такой, прям полыхающий. Больница, работа, снова больница. Диане становилось лучше, и только это придавало сил жить дальше.
Мои салоны атаковали со всех сторон. Налоговая, пожарные, Роспотребнадзор — бесконечные проверки, каждая из которых находила всё новые нарушения. Штрафы астрономические. Поставщики, с которыми я работала годами, внезапно разорвали контракты. В целевых кредитах отказывали. Влиятельные клиенты разбегались как от прокажённой. Мой адвокат разводил руками: «Марина Михайловна, это целевая атака. Кто-то очень могущественный хочет вас уничтожить. Все проверки — заказные». Я на грани банкротства.
Я рвалась на части, пытаясь найти, кому же я перешла дорогу. Пыталась найти хоть что-то, за что могу зацепиться и вытащить свой бизнес со дна. Отчаяние всё сильнее захлёстывало меня.
В вечер, когда я всерьёз думала о банкротстве, телефон пиликнул, привлекая моё внимание.
Илья.
Компания рушится на глазах. Ключевые клиенты уходили, акции стремительно подали в цене. Безопасники продолжали копать. Но единственное, что известно — всё заказное. А это и так было понятно.
Мои конкуренты либо продавали свой бизнес компаниям, однодневкам, где хвостов было не найти. Либо резко признавались банкротами, и всё распродавалось на торгах. Один из «приятелей» и вовсе пропал. Всё это похоже на некий рейдерский захват.
Вроде девяностые кончились, а след остался. Многие вернувшиеся из клетки вспоминали прошлую жизнь и пытались приучить жить остальных по старым правилам.
Я сижу в кресле, пытаясь сообразить, что делать дальше. Продавать бизнес даже сейчас уже нет никакого смысла – его цена слишком смешная. Нужно выяснить, кто именно пытается утопить дело всей моей жизни.
Экран ноутбука залит кроваво-красными графиками. Каждый новый отчёт приносил известия хуже предыдущего.
Откинулся в кресле, сжимая виски. Головная боль, тупая и навязчивая, раскалывала череп на части. За окном сияло солнце, но здесь, в кабинете, пахло страхом и надвигающимся крахом.
Безопасники прислали очередной отчёт. Сухие строчки: «Координаты серверов ведут на подставные фирмы в офшорах... Использованы сложные методы шифрования... Взлом корпоративной почты осуществлён с высочайшим уровнем профессионализма».
Сегодня должны выписать Диану, и я должен быть рядом с ней, с Мариной.
После случившегося все наши разборки с женой встали на паузу. Не смотря, что мы живём как соседи, это всё же лучше, чем как враги. Никто из нас не спешит делиться проблемами, и уж тем более просить помощи, но словно каждый получает дозу успокоения оттого, что просто рядом.
В офисе я остался один. Все уже давно разошлись по домам, некоторые написали заявления и ушли. Их можно понять, корабль стремительно идёт ко дну, а всем нужно кушать и кормить семью. Собираюсь уже выходить, когда в офисе появляется Кристина.
Её не было слышно слишком давно, и я даже в какой-то момент попытался себя убедить, что она мне приснилась как страшный сон. Но сейчас я отчётливо смог понять, куда она пропала…
На её лице не было живого места, как и на теле. Опустив глаза на живот, стало ясно, ребёнка больше нет, а её явно кто-то избил. Сердце сжалось от сострадания. Может, она и не самый приятный человек, но тот, кто сделал с ней это, точно человеком называться не может. Он – монстр.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод в 50. Роковая ошибка", Алиша Фокс, Лана Кроу ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15 | Часть 16 | Часть 17
Часть 18 - продолжение