Знаете, что самое страшное в предательстве? Не сам удар. А то, что за секунду до него ты… ничего не чувствуешь. Ты пьёшь свой утренний кофе, тот самый, «мягкая обжарка, без кислинки», из той самой кружки с дурацким котиком, которую тебе подарили на десятилетие в фирме. Ты смотришь на цифры в отчёте, и они сходятся. Идеально. Ты — Марина Викторовна, главный бухгалтер. Ты — скала. Надёжность. Пятнадцать лет на одном месте.
А потом звонит телефон. Секретарь. «Марина Викторовна, срочно к генеральному. Срочно».
И ты входишь в кабинет. А там не только твой генеральный, Сергей Борисович. Там начальник службы безопасности, которого ты видишь второй раз в жизни. И он. Вадим. Наш новый финансовый директор. «Золотой мальчик», тридцать пять лет, идеальный пробор, запах дорогого парфюма.
И на столе лежат распечатки. А на тебя смотрят. Не как на Марину Викторовну. А как на… грязь.
«Семь миллионов, Марина, — говорит генеральный, и голос у него севший. — Семь. Миллионов. Рублей. Ушли на фирму-однодневку».
Я смотрю на Вадима. А он качает головой, так сочувственно. И говорит: «Мы проверили логи. Проводки сделаны с вашего IP. Под вашей электронной подписью».
Я открываю рот, чтобы сказать, что это ошибка. Что это невозможно. А они отодвигают мне лист. Платёжка. И подпись. Моя.
Только… это не я.
ЧАСТЬ 1. Волчий билет
Я смотрела на эту подпись, и у меня холодела спина. Она была идеальной. Настолько, что даже я на секунду усомнилась — а может, правда? Может, у меня было какое-то помутнение? Но нет. Семь миллионов я бы запомнила.
«Сергей Борисович, — я старалась, чтобы голос не дрожал. — Это не моя подпись. И не моя проводка. Я не знаю, как это появилось».
Генеральный отвёл глаза. Ему было стыдно, но не за них. За меня. А Вадим, этот Вадим, вздохнул. Так, знаете, тяжело, будто ему сейчас предстояло сделать самую неприятную работу в мире.
«Марина Викторовна, — начал он мягко, как с душевнобольной. — Мы понимаем. Ситуации бывают разные. Может, проблемы? Долги? Мы бы поняли. Но... служба безопасности подняла логи за три месяца. Это была не одна транзакция. Их было четыре. Они маскировались под выплаты поставщикам. Вы же сами визируете эти реестры».
Он протянул мне планшет. И я увидела. Четыре «липовых» контракта, которые я якобы одобрила. Четыре перевода. Моя цифровая подпись стояла везде. Я была в ловушке. Я посмотрела на Вадима. Он смотрел на меня с искренним, как казалось, сожалением. И в этот момент я поняла. Это он.
Откуда я знала? Я не знала. Я чувствовала. Этот «золотой мальчик» пришёл в компанию год назад. И сразу начал «оптимизацию». Он всё время говорил про «старую гвардию», про «негибкость» учёта. Я мешала ему. Я всегда требовала, чтобы каждый рубль был подтверждён тремя бумажками. Я была «старой мымрой», как он, наверное, называл меня за спиной. И теперь «старая мымра» сидела перед ним, обвинённая в краже.
«Я этого не делала, — повторила я твёрдо. — Это подлог. Вадим… — я посмотрела ему прямо в глаза, — откуда у вас эти документы?»
«Я инициировал внутренний аудит, — не дрогнув, ответил он. — В рамках оптимизации расходов. И вот, к сожалению, вскрылось. Марина Викторовна, я до последнего не верил».
Врёт. Идеально врёт.
«Мы не будем вызывать полицию, — сказал генеральный, вставая. Он больше не мог на меня смотреть. — Учитывая ваши… прошлые заслуги. Но вы понимаете. Вы должны уйти. Сегодня. По статье. За утрату доверия».
«По статье?» — у меня вырвался этот полувсхлип. Это клеймо. Это «волчий билет». В мои сорок восемь лет. Главный бухгалтер, уволенный за кражу. Это конец карьеры. Это конец всего.
«Собирайте вещи, — отрезал начальник СБ. — Я вас провожу».
Я вышла из кабинета на ватных ногах. И пошла через опен-спейс. Через наш аквариум-бухгалтерию. Мои девочки, Леночка, Света, Ирочка… они все сидели, уткнувшись в мониторы. Они всё знали. Слухи в офисе распространяются быстрее вируса. Я шла к своему столу, а за спиной — тишина. Мёртвая. Никто не поднял головы. Никто не спросил: «Марина Викторовна, что случилось?»
Я взяла сумку. Взяла ту самую кружку с котиком. И пошла к выходу. Начальник СБ шёл рядом. Он даже не дал мне попрощаться. На проходной мой пропуск уже пискнул красным. «Сдайте, пожалуйста».
Я отдала пластиковую карточку. Пятнадцать лет жизни. И вышла на улицу. Шёл мелкий, противный московский дождь. Я дошла до угла, села на скамейку, и только тогда поняла, что даже не взяла зонт. Я сидела под дождём, прижимая к себе кружку, и не могла заплакать. Я просто окаменела. Они не просто меня уволили. Они меня стёрли.
Я приехала домой. Пустая квартира. Сын давно вырос, живёт в другом городе. Тишина давила. Я попыталась зайти в рабочий чат с телефона — «вы исключены из группы». Попыталась зайти в почту — «неверный пароль». Я позвонила Лене, своей заместительнице, с которой мы съели пуд соли. Длинные гудки. А потом… «Абонент внёс ваш номер в чёрный список».
Они все поверили. Или испугались. Меня. Обвиненной в краже. Я осталась одна. И в этой тишине я поняла: Вадим не просто украл деньги. Он украл мою жизнь. И он был уверен, что я, старая, сломленная тётка, просто уползу и тихо сгнию в своей берлоге. Он ошибся. Я не знала, как. Но я знала, что. Я докажу. Я верну своё имя. Даже если для этого придётся спуститься в самый ад. Я просто ещё не знала, что мой ад пахнет хлоркой и находится по тому же самому адресу.
ЧАСТЬ 2. Форма цвета пыли
Первый месяц был как в тумане. Знаете, это состояние, когда ты вроде ходишь, дышишь, даже ешь, но тебя нет. Я разослала резюме. Десятки. Везде, где требовался главный бухгалтер с моим опытом. В ответ — тишина. Гробовая.
Один раз мне всё-таки позвонили. Приятная девушка-эйчар. Мы мило пообщались, она сказала: «Вы нам идеально подходите, мы проверим рекомендации и свяжемся». А через час перезвонила. Голос стал ледяным. «Извините, вы нам не подходите».
«Волчий билет» работал безупречно. Вадим позаботился о том, чтобы моя «утрата доверия» стала достоянием всех кадровых агентств.
Деньги на счету таяли. Сын звонил, я бодро врала, что всё в порядке, просто взяла долгий отпуск, «выгорела». А сама ночами смотрела в потолок и считала. Коммуналка. Кредит за машину. Еда. Я летела в пропасть.
Иногда я, как мазохистка, ездила к своему бывшему бизнес-центру. «Атриум-Плаза». Стекло и бетон. Я сидела на той самой скамейке напротив и смотрела на свои окна. Четвёртый этаж. Там горел свет. Там сидела другая женщина. На моём месте. А Вадим, наверное, ходил по коридору, улыбался своей голливудской улыбкой и попивал кофе.
Однажды вечером, когда уже стемнело, я снова была там. Я не могла оттуда уехать. И я увидела то, чего никогда не замечала раньше. Служебный вход. С торца здания. Туда не заходили люди в дорогих пальто. Туда заходили… тени. Женщины в одинаковых серых куртках, с рюкзачками. Уборщицы.
Они заходили, не поднимая головы. Охранник на входе просто махнул им рукой, даже не взглянув. Они были невидимками.
И меня как током ударило.
Я не могу войти в этот офис как Марина Викторовна. Но я могу войти туда как… никто.
На следующий день я нашла в интернете сайт клининговой компании, которая обслуживала наш центр. «Чистый Мир». Иронично. Я позвонила. Хриплый женский голос ответил: «Да, люди нужны. Зарплата маленькая. График — пять через два, с семи вечера до полуночи. Объект на N-ской улице. Приезжайте с документами в офис».
Офис «Чистого Мира» был в подвале старой пятиэтажки. Пахло сыростью и дешёвыми сигаретами. Менеджер, уставшая женщина в застиранной кофте, бегло глянула в мой паспорт.
«Марина Викторовна, сорок восемь… А работали кем до этого?»
Я была готова. «Продавцом в "Пятёрочке". Уволилась, спина болит».
«А, ну у нас тоже спина болит, — хмыкнула она. — Ладно. Медкнижку сделаете. Вот направление. Форму получите на складе. Выходите завтра. Ваш бригадир — Анжела. Она вам всё покажет».
Она даже не спросила, почему главный бухгалтер… ой, простите, продавец… идёт в уборщицы. Ей было всё равно. Текучка у них была бешеная.
Вечером я смотрела на себя в зеркало. Я сняла свои элегантные очки, которые носила для имиджа, и надела старые, в уродливой оправе, которые валялись дома «для чтения». Собрала волосы в тугой, некрасивый пучок. Убрала под платок. Никакой косметики. На мне была форма. Серая, бесформенная роба. Она пахла стиральным порошком.
Я стала невидимой. Я стала тёткой в платке. Тенью.
На следующий вечер я стояла у того самого служебного входа. Внутри всё похолодело. «А если узнают? Если Вадим увидит?» А потом я разозлилась. Увидит что? Тётку со шваброй? Он меня и в костюме-то не замечал, видел только строчку в штатном расписании, которую надо вычеркнуть.
Охранник действительно просто махнул рукой.
«Вы к Анжеле? — спросил он скучающе. — Четвёртый этаж. Идите, она ждёт».
Четвёртый. Этаж.
Судьба. Или издёвка. Я поднялась на служебном лифте. Меня встретила полная, громкая женщина в такой же робе. «Новенькая? Марина? Я Анжела. Так, запоминай. Наш фронт — всё крыло. Бухгалтерия, финансисты, переговорки. В кабинеты начальства — только со мной. Полы, мусор, пыль. Начинаем, когда основная масса свалит. Всё, погнали».
Я взяла тележку. Ведро с водой. Швабру. И толкнула дверь. Я вошла в свой бывший отдел.
ЧASTЬ 3. Запах хлорки и унижения
Это было сюрреалистично. Вот мой опен-спейс. Вот стол Леночки. На нём всё та же фотография её дочки. Я машинально отметила, что кактус, который я ей дарила, начал желтеть. Не поливает.
Основной костяк уже ушёл. В офисе пахло остывшим кофе и бумагой. Я начала с мусорных корзин. Огрызки яблок, бумажки, стаканчики. Раньше я проходила мимо этого, не замечая. Теперь это была моя работа.
Я старалась не смотреть на людей. Опустила голову, надвинула платок. Я — функция. Я — швабра.
Я дошла до моего кабинета. Кабинет 402. Дверь была приоткрыта. Табличка на двери была новой. «Главный бухгалтер. Синицына А.П.» Анечка. Молодая девочка, которую Вадим притащил из какого-то банка. Я видела её пару раз в коридоре.
Она сидела на моём месте. В моём кресле. И разговаривала по телефону.
«Да, мам, всё супер! — щебетала она. — Кабинет свой! Представляешь? После этой… ну, старой… тут такой бардак в делах был. Вадим Игоревич сказал, что я просто спасение».
Я замерла в дверях с тележкой.
Она увидела меня. Лицо её скривилось. «Ой, — она прикрыла трубку ладонью. — Вы можете не мешаться? Я не могу сосредоточиться. Попозже зайдёте, когда я уйду». И брезгливо так махнула рукой, мол, иди.
Я молча кивнула. И покатила тележку дальше. Я дошла до туалета. Заперлась в кабинке. И дала себе ровно три минуты. Я вцепилась в эту тележку так, что побелели костяшки. Я не плакала. Я дышала. Глубоко.
«Спасение». «Старая». «Бардак в делах».
Унижение — страшная штука. Оно может тебя сломать. А может превратиться в сталь. Я выбрала второе.
Я вышла из туалета. Умылась ледяной водой. Посмотрела на себя в зеркало. На серую тётку в платке. «Хорошо, Анечка, — сказала я своему отражению. — Наслаждайся кабинетом. Пока можешь».
Я вернулась на этаж. Анечка уже уходила. Накинула бежевое пальто, схватила сумочку. Она прошла мимо меня, не взглянув. Я пахла хлоркой, а не «Шанель».
Я вошла в свой кабинет. Мой стол. Мой компьютер. Мой вид из окна. Я провела рукой по столешнице. Пыльно. Плохо убирают.
Я начала с мусорной корзины. И вот тут моё сердце ёкнуло. Я была бухгалтером. Мы не выбрасываем важные бумаги. Но мы выбрасываем… черновики. Записки. То, о чём не думаем.
В корзине Анечки не было ничего, кроме обёрток от шоколадок. Она была слишком неопытна.
Я пошла дальше. Кабинет Вадима. 401. Он был заперт.
«Анжела! — крикнула я бригадиру. — Четыреста первый закрыт».
Анжела подошла, звякая ключами. «А, это финдиректор. Он вечно до ночи сидит. Но сегодня вроде рано умотал. Давай, быстро у него, и пойдём на кухню чай пить».
Она открыла дверь.
Я вошла в кабинет Вадима. Дорогая мебель. Огромный монитор. Идеальный порядок. Почти. Я подошла к мусорному баку. А Анжела уже тёрла его стол.
«Чего застыла? — буркнула она. — Забирай мусор и пошли».
Я вытащила пакет. Он был почти пустой. Пара салфеток. И… всё. Этот гад был слишком умён. Он ничего не выбрасывал. Или у него был шредер.
Я мыла пол в его кабинете, а сама лихорадочно думала. Я здесь. Я внутри. Но я слепа. Я не имею доступа к компьютерам. Я не имею доступа к сейфу. Я имею доступ только к грязи.
Значит, мне нужно искать в грязи.
Я закончила смену в полночь. Руки гудели. Спина отваливалась. Я никогда в жизни так не уставала физически.
Я вышла через служебный вход. Снова та скамейка. Я села. Достала термос с чаем. И тут из главного входа вышел он. Вадим.
Он не уехал рано. Он был где-то в здании. Он сел в свой чёрный «Мерседес». И в тот момент, когда он выезжал с парковки, он посмотрел в мою сторону.
Я отвернулась, закрылась капюшоном. Но мне показалось, что он… усмехнулся.
(Музыка нагнетает напряжение.)
Он не мог меня узнать. Не мог. Это паранойя. Или… Или он знал? Знал, что я здесь? Нет, бред. Я просто устала. Я просто очень устала.
ЧАСТЬ 4. Экспресс на дно
Прошла неделя. Я превратилась в тень. Я выучила ритм этого офиса изнутри. Я знала, кто пьёт кефир по вечерам, кто тайком ест чипсы, а кто плачет в туалете после разговора с начальством. Я знала, что Вадим стал дёрганым.
Он часто задерживался. И он постоянно говорил по телефону. Не по рабочему, а по личному. Он выходил в коридор, ходил взад-вперёд, и голос у него был напряжённый.
Я в это время должна была мыть пол. И я мыла. Очень медленно. Очень тщательно. Прямо у его ног. Он на меня натыкался, шипел: «Аккуратнее, женщина!» — и продолжал разговор.
Я ловила обрывки. «…не могу сейчас…», «…я сказал, я найду!», «…дайте мне ещё неделю…».
Он кому-то должен. Крупно.
Но это всё слова. Мне нужны были факты. Документы. А он, как я и думала, пользовался шредером. После него в мусорке была только мелкая бумажная лапша.
Я стала одержима его мусором. Я начала забирать пакеты из его кабинета и кабинета Анечки-«спасения» не на общей тележке, а отдельно. Уносила их в подсобку, якобы для сортировки.
В мусоре Анечки по-прежнему были только фантики. А вот Вадим…
Однажды я копалась в его «лапше». И нашла то, что он пропустил. Он порвал бумагу, но не пропустил её через шредер. Видимо, торопился.
Это был чек. Обычный чек из букмекерской конторы.
Я похолодела. Я разгладила его на коленке, в тусклом свете подсобки. Ставка. «Экспресс». Сумма… Сумма была с пятью нулями. И пометка красной ручкой — «Мимо». Проиграл.
Я начала искать дальше. В другом пакете, за другой день. Ещё один. И ещё. Он рвал их на мелкие части, но я, как бухгалтер, привыкла собирать пазлы. «Фонбет», «Лига Ставок»… Названия мелькали. Он ставил на всё — футбол, хоккей, какой-то киберспорт. И суммы росли.
Вот он. Мотив. Семь миллионов, которые он украл, были каплей в море. Он проигрывал десятки. У него были огромные долги. Не просто долги — игорные долги. А это, как известно, самые страшные. С такими кредиторами не договоришься.
Я аккуратно сложила эти обрывки в карман робы. Это доказательство? Нет. Это мотив. Но как связать мотив с преступлением?
Я знала, что все проводки он делал через программу «1С». Новая версия, облачная. Доступ к ней был только у него и у Анечки. И у меня… раньше.
Я должна была попасть в его компьютер.
Я стала наблюдать. Он уходил из кабинета на совещания. Но всегда блокировал компьютер. Ctrl-Alt-Delete. Привычка.
Но однажды… он не заблокировал.
Это было в среду. Весь этаж гудел — какой-то аврал. Вадим выскочил из кабинета, крикнув Анечке: «Быстро ко мне, неси отчёты!» — и побежал в переговорку. Анечка схватила папку и побежала за ним.
Дверь в кабинет Вадима 401 осталась приоткрытой. А монитор… монитор горел.
Я была в коридоре. Со шваброй. Анжела была где-то на кухне.
У меня было, может быть, тридцать секунд. Сердце ухнуло куда-то в район желудка. Я огляделась. Коридор пуст.
Я шагнула внутрь. Бросила швабру. Села в его кресло. Оно ещё было тёплым.
На экране была открыта та самая «1С».
Я знала, куда смотреть. Архив проводок. Фильтр по контрагенту. Та самая фирма-«помойка», на которую ушли деньги. Я нашла её.
Четыре транзакции. Все с пометкой «Исполнено». А рядом — столбец «Создал».
Я смотрела на него, и у меня темнело в глазах. Там стояла моя фамилия. Марина Викторовна Г.
Но… я увидела то, чего не увидели ни служба безопасности, ни генеральный. Они не бухгалтеры. А я — бухгалтер.
Рядом со столбцом «Создал» был столбец «Последнее изменение». И там стояла другая фамилия. Вадим Игоревич С.
Он создал проводки под моим логином (как он это сделал? наверное, выкрал пароль, пока я отходила), но потом, уже после моего увольнения, он зашёл под своим именем и что-то… поправил. Замёл следы. И система это зафиксировала.
Я лихорадочно полезла в карман за телефоном. Сфотографировать!
И в этот момент я услышала шаги. Быстрые, тяжёлые. Он возвращался.
ЧАСТЬ 5. Тень у двери
Я вылетела из-за стола. Телефон в руке. Шаги были уже у самой двери. Спрятаться было негде. Я схватила свою швабру и сделала вид, что протираю плинтус у самого входа.
Дверь распахнулась. Вадим.
Он чуть не споткнулся об меня.
«Ты что тут делаешь?! — заорал он. — Я же сказал, аврал! Какого чёрта ты путаешься под ногами?!»
Я вжалась в стену, закрывая лицо платком. «Простите, начальник… пол… грязный…» — пролепетала я самым жалким голосом, на который была способна.
Он посмотрел на меня. Внимательно. Долго. Моё сердце остановилось. Узнал?
«Ты… — он прищурился. — Я тебя уже видел. У моего кабинета. Ты всё время тут крутишься. Что тебе надо?»
«Работаю… — прошептала я, глядя в пол. — Анжела велела…»
«Пошла вон отсюда! — рявкнул он. — Чтобы я тебя здесь больше не видел! Пошла!»
Я схватила ведро и, пятясь, выкатилась в коридор. Я бежала до самой подсобки. Меня трясло так, что я не могла попасть ключом в замок.
Я заперлась. Руки дрожали. Я посмотрела на телефон. На экран.
Я успела.
Снимок. Размытый, сделанный в дикой спешке, но он был. Экран «1С». Две фамилии. Моя — «Создал». Его — «Изменил».
Это было оно. Это было то, что юристы называют «зацепкой». Это доказывало, что он был в тех проводках.
Но этого было мало.
Он мог сказать, что исправлял техническую ошибку. Что он навёл порядок после того, как вскрылась моя кража. И ему бы поверили. Мне нужна была связь. Мне нужно было доказать, что он сделал это до моего увольнения. Мне нужно было доказать, что он лгал.
И я поняла, что он теперь будет осторожен. Он меня заметил. Он заметил не Марину Викторовну. Он заметил назойливую уборщицу, которая всегда не вовремя.
На следующий вечер меня ждал удар.
«Так, Марина, — сказала Анжела, отведя меня в сторону. — Финдиректор на тебя жаловался. Сказал, ты мешаешь, отвлекаешь, чуть ли не в монитор ему лезешь. Не знаю, что ты там делала, но на четвёртый этаж ты больше не ходишь».
«А куда?!» — выдохнула я.
«На парковку, — вздохнула Анжела. — Минус первый этаж. Там будешь окурки подбирать и… ну, что уж там, следы от масла оттирать. Извини. Начальство».
Парковка. Холодная, гулкая, бетонная коробка. Меня сослали. Меня отрезали от четвёртого этажа. От кабинета Вадима. От компьютера Анечки. От всего.
Я стояла на этой парковке, полной дорогих машин. Вон его «Мерседес». Я видела, как он спустился на лифте, сел в машину. Он снова говорил по телефону. И он был зол. Он ударил кулаком по рулю.
Я спряталась за колонной. Он меня не видел.
Он выехал с парковки. А я осталась. В этом холодном, пахнущем бензином склепе. План рушился. Он был там, наверху, праздновал победу, а я здесь, внизу, с совком и метлой.
Я мела этот бетонный пол и думала. Он меня убрал. Он думает, что обезопасил себя. Он думает, что я — просто назойливая уборщица. И он… расслабится.
Да. Он должен расслабиться.
Но как мне вернуться наверх?
И тут я увидела камеру. На потолке парковки. Красный огонёк. Нас пишут.
А потом я посмотрела на лифтовой холл. На дверь в техническое помещение. Туда, где хранятся записи.
Я не могу попасть в его компьютер. Но что, если я могу… увидеть его?
Я знала, что у начальника СБ, того самого, что меня выводил, есть доступ ко всем камерам. Но мне туда не попасть.
Нужен был другой путь.
И я вспомнила. Костя. Наш системный администратор. Вечно лохматый, в футболке с "Металликой", вечно просил у меня в бухгалтерии согласовать ему покупку каких-то немыслимых «железок». Я ему всегда согласовывала. Мы были в хороших отношениях.
Но будет ли он говорить с «воровкой»?
Я достала свой старый телефон. Нашла его номер. Руки дрожали. Я нажала «вызов».
Гудки.
«Да?» — его сонный голос. Он, наверное, опять до ночи играл.
«Костя? — сказала я тихо. — Здравствуй. Это Марина Викторовна».
На том конце провода повисла тишина. А потом он сказал: «Я… я слушаю вас, Марина Викторовна. Я так и не поверил, если честно».
(Музыкальный акцент. Появляется надежда.)
«Костя, — сказала я. — Мне не нужно, чтобы ты верил. Мне нужно, чтобы ты помог. Мне нужен доступ к камерам. На четвёртом этаже. За последние три месяца».
ЧАСТЬ 6. Разговор в серверной
Костя молчал. Я слышала, как он дышит.
«Марина Викторовна… это… это невозможно, — наконец сказал он. — Это всё через СБ. Если они узнают, меня уволят в ту же секунду. И не только уволят».
«Костя, он меня подставил. Тот, кто сидит в четыреста первом. Вадим. Он украл деньги. И повесил это на меня. Я знаю, как это доказать, но мне нужно видеть, что происходило в коридоре».
«Почему вы так уверены?»
«Я нашла чеки из букмекерских контор. Он проигрался в пух и прах. Ему нужны были деньги. Ему очень нужны были деньги».
Снова молчание. А потом Костя вздохнул.
«Я не могу дать вам доступ. Но… архивы хранятся на сервере. Они перезаписываются каждые девяносто дней. У вас мало времени. Что вы ищете?»
«Я ищу момент, когда он заходил в мой кабинет, когда меня там не было. Незадолго до… всего. Мне нужно доказать, что он получил доступ к моему компьютеру».
«Хорошо, — решился Костя. — Я посмотрю. Но я не могу вам ничего обещать. И… не звоните мне больше. Никогда. Я сам вас найду, если что-то будет».
Он повесил трубку.
Следующие два дня были пыткой. Я драила парковку. Каждый гул лифта заставлял меня вздрагивать. Я чувствовала себя загнанной в угол. А что, если Костя испугается? Что, если он пойдёт к Вадиму? Или к СБ? Расскажет, что «бывшая» звонила, что-то вынюхивает?
Я загоняла себя в эту паранойю, оттирая масляное пятно, и вдруг мой телефон вибрировал. Сообщение. От Кости.
«Подсобка сисадминов. Минус первый этаж. Через пять минут. Одна».
Это было рядом. В конце парковки. Я бросила метлу и нырнула в неприметную дверь.
Серверная гудела. Костя сидел перед десятком мониторов.
«У вас пять минут, — сказал он, не поворачиваясь. — Я нашёл. Три недели до вашего увольнения. Вы ушли на обед. В 13:05. А в 13:07… смотрите».
Он нажал на «play».
Вот он, коридор четвёртого этажа. Камера висела прямо над входом в бухгалтерию.
Вот я выхожу из своего кабинета, 402, и иду к лифту.
Две минуты тишины.
А потом из своего кабинета, 401, выходит Вадим. Оглядывается по коридору. Быстро подходит к моей двери. Дёргает ручку. Заперто.
Он достаёт из кармана… что-то маленькое. Подносит к замку. Я не видела, что это. Какая-то карта? Или отмычка? Дверь открывается. Он скользит внутрь.
«Он был в вашем кабинете, — сказал Костя. — Двенадцать минут. Вы вернулись в 13:25. Он вышел в 13:19».
«Он взломал мой замок?»
«Хуже, — Костя перемотал другое видео. — За неделю до этого. Вечер. Вы уходите домой. Подходит уборщица…»
«Анжела?»
«Нет. Не из вашей смены. Дневная. Она открывает ваш кабинет своим ключом, чтобы убраться. Он подходит к ней. Что-то говорит. Улыбается. Она даёт ему связку ключей. Он берёт её. Прикладывает к какому-то устройству, которое держит в руке. Секунда. Возвращает ключи. Он… он скопировал электронный ключ».
Я прислонилась к стене.
«Он готовился. Он взломал мой кабинет и мой компьютер. Он ввёл туда вирус? Или кейлоггер? Он украл мой пароль».
«Скорее всего, — кивнул Костя. — Он получил полный доступ к вашему профилю. Он мог делать что угодно от вашего имени. И сделал».
«Костя, скинь мне это. Умоляю».
«Не могу. Это логи сервера. Но…» Он взял мой телефон. Что-то быстро набрал. И нажал «запись видео» с экрана. «Качество будет ужасное. Но дата и время — вот они. Это — доказательство взлома. А у вас есть фото из "1С"».
«Да», — прошептала я.
«Сложите два и два. Взлом — и его правки в системе. Любой следователь поймёт. Идите, Марина Викторовна. Идите к генеральному. Прямо сейчас».
«Нет, — я покачала головой. — Ещё нет».
«Почему?! У вас всё есть!»
«У меня есть доказательство взлома. И косвенная улика в "1С". Он скажет, что я его шантажирую. Что я это подделала. Что я мщу. Ему поверят. У него юристы. А у меня — роба уборщицы. Мне нужно… мне нужно, чтобы он сам сказал. Мне нужно признание».
«Вы с ума сошли, — Костя посмотрел на меня, как на привидение. — Он вас уничтожит».
«Он уже меня уничтожил, Костя. Терять мне нечего».
Я вышла из серверной. У меня был план. И он был безумным.
Я знала, что у Вадима скоро день «Икс». Кредиторы прижмут его. Он должен будет сделать следующий ход. Он должен будет украсть снова.
И я знала, что Анечка-«спасение» уходит в отпуск. С завтрашнего дня. На две недели.
Я знала, что он останется в офисе один. Ночью. Чтобы провести новую «проводку».
И я буду ждать его. Не на парковке. А на четвёртом этаже.
ЧАСТЬ 7. Ночная охота
Это была самая длинная ночь в моей жизни.
Я должна была вернуться на четвёртый этаж. Но как? Анжела следила за мной. После жалобы Вадима меня пасли.
Я пошла на хитрость.
В десять вечера я сказала Анжеле, что мне плохо. Схватилась за живот. «Отравление, — простонала я. — Не могу, Анжела, отпусти. В туалете сижу безвылазно».
Анжела посмотрела на моё «зелёное» лицо (я специально не спала ночь и не красилась, выглядела я и правда ужасно).
«Ох, бабоньки, — вздохнула она. — Иди, конечно. Я прикрою. Отлежись».
Я не пошла к выходу. Я поднялась по чёрной лестнице. Той, которой пользуются только пожарные. Я знала, что на четвёртом этаже в конце коридора есть кладовка. Глухая, без окон. Там хранили старые кулеры и сломанные стулья.
Я проскользнула туда. Дверь не запиралась, только захлопывалась.
И я стала ждать.
Одиннадцать вечера. Офис опустел. По коридору прошла Анжела со своей тележкой. Я слышала, как скрипят колёса.
Полночь. Щёлкнули замки. Анжела и её команда ушли. Охрана сделала обход. Здание погрузилось в тишину.
Я сидела на корточках за сломанным принтером и боялась дышать. Холодно. Пахнет пылью.
Час ночи.
Два.
Никого.
«А если он не придёт? — стучало у меня в висках. — Если он решил сделать это из дома? Или передумал?»
Два тридцать.
Я услышала тихий звон лифта. Не пассажирского. Служебного. Он приехал.
Я аккуратно приоткрыла дверь кладовки на миллиметр.
Он. Вадим.
Он был не один. С ним был какой-то человек. Крепкий, в кожаной куртке. Они говорили тихо.
«…последний раз, понял? — шипел незнакомец. — Завтра утром деньги должны быть. Или мы с тобой будем говорить не здесь».
«Будут! — голос Вадима дрожал. — Будут. Мне нужно полчаса. Я всё сделаю. Она в отпуске, её пароль у меня есть».
«Жду в машине. Полчаса, Вадим».
Незнакомец уехал. А Вадим пошёл по коридору. Он подошёл к кабинету 402. Моему кабинету. Открыл его ключом.
Он сел за компьютер Анечки.
Я вытащила телефон. Включила диктофон. И, стараясь не дышать, выскользнула из кладовки.
Ковёр в коридоре поглощал мои шаги. Я шла за ним. Я подошла к открытой двери кабинета 402.
Он сидел спиной ко мне. Он бормотал себе под нос, вводя пароли.
«…так… вот она, эта проводка… сейчас мы её просто скопируем… заменим реквизиты… идиотка, даже не видит, что у неё в базе творится…»
Он говорил про Анечку.
Я стояла в темноте коридора, в метре от него. А диктофон писал.
«…старую мымру убрал, и эту уберу, если понадобится… — он нервно рассмеялся. — Главное — закрыть этих…»
Я сделала шаг в кабинет. И наступила на кабель-канал. Тихий щелчок пластика.
Вадим замер.
Он медленно, очень медленно начал поворачиваться в кресле.
Он увидел меня. Тень в серой робе. Я стояла в дверях, держа телефон.
«Кто здесь?!» — прошептал он.
А потом он узнал. Нет, он не узнал. Он увидел уборщицу. Ту самую, назойливую.
«Ты?! — заорал он. — Ты что здесь делаешь?! Я же сказал…»
Он бросился ко мне.
«Ты всё слышала?!»
Он попытался вырвать у меня телефон. Но я не для того прошла через этот ад. Я оттолкнула его.
(Музыка достигает пика. Шум борьбы.)
«Я не "ты", Вадим, — сказала я. Громко. Чётко. Своим голосом. Голосом главного бухгалтера Марины Викторовны. — Я — "старая мымра"».
Я сдёрнула с головы платок.
В тусклом свете монитора он увидел моё лицо.
Я никогда не забуду его глаза. Это был не страх. Это был ужас. Как будто он увидел мертвеца.
«Марина… Викторовна? — он отшатнулся. — Как… Ты… Уборщица?!»
«Я не уборщица, Вадим. Я — твоё возмездие, — я подняла телефон. — И ты только что подписал себе приговор. Вслух. Под запись».
Он посмотрел на телефон. Посмотрел на меня. И он понял, что проиграл.
ЧАСТЬ 8. Чистый лист
«Отдай телефон!» — он снова кинулся на меня.
Но я была готова. Я нажала одну кнопку. «Отправить». Файл с диктофонной записью. Видео от Кости. Фотография экрана «1С». Всё ушло. Одному адресату. Сергею Борисовичу. Генеральному. На его личную почту.
«Уже поздно, Вадим, — сказала я спокойно. — Слишком поздно».
Он ударил по столу. Скинул монитор Анечки. Он выл. Как загнанный зверь.
«Ты… ты… Ты же… Я же тебя уничтожил! Как ты смогла?!»
«Ты переоценил себя, — я смотрела на него. И я не чувствовала ни злости, ни торжества. Только… усталость. — Ты думал, что форма уборщицы — это клеймо. А это оказался камуфляж. Ты думал, что я сломалась. А я просто собирала улики».
В коридоре послышался шум. Быстрый топот.
Дверь распахнулась. Охрана.
А за ними — Сергей Борисович. Бледный. В наспех накинутом пальто. Он, видимо, был дома, когда получил моё сообщение. Он примчался.
Он посмотрел на меня — в серой робе, с платком в руке. Потом на Вадима, который съёжился у разбитого монитора.
«Сергей Борисович… это не то, что вы… — начал лепетать Вадим. — Она сумасшедшая! Она меня преследовала!»
Генеральный молча поднял свой телефон. И нажал «play».
«…старую мымру убрал, и эту уберу…»
Голос Вадима заполнил кабинет.
«Вызовите полицию, — тихо сказал генеральный охране. — Вадим Игоревич, вы задержаны».
…Меня восстановили. Конечно.
Сергей Борисович извинялся. Долго. Неуклюже. Предлагал компенсацию. Предлагал отпуск.
Я от всего отказалась.
Я попросила только одного. Провести полный, тотальный аудит. Лично.
Я вернулась в свой кабинет. 402. Он пах хлоркой. Я сама его отмыла перед тем, как снова сесть в кресло. Анечку уволили — не за соучастие, нет, она была просто дурой. За некомпетентность.
Леночка и Света, мои девочки из бухгалтерии, прибежали с цветами. Плакали. Просили прощения. «Марина Викторовна, мы не знали… мы боялись…»
Я их простила. Страх — плохой советчик, но сильный мотиватор.
Вадима судили. Ему дали реальный срок. За мошенничество в особо крупном. Букмекерские долги ему это не простили, но это уже другая история.
(Музыка становится светлой, задумчивой. Голос Марины — умиротворённый, но сильный.)
Я сижу за своим столом. Передо мной — тот самый отчёт. Цифры снова сходятся. На столе стоит моя кружка с котиком.
Я смотрю в окно. Там, внизу, у служебного входа, курит Анжела. Я помахала ей. Она не увидела.
Знаете, что я поняла за всё это время? Они думали, что, надев на меня робу цвета пыли, они меня унизили. Сделали «никем». Они не поняли главного. Неважно, что на тебе надето — дорогой костюм или рабочая хламида. Важно — кто ты есть.
Они все смотрят на обёртку. На должность. На статус. А я… я научилась смотреть в мусорные корзины. В черновики. В то, что люди прячут.
Я вернула своё имя. Я очистила его. Но я заплатила за это цену. Я больше никогда не буду той доверчивой Мариной Викторовной. Я стала… другой. Я стала той, кто знает, что справедливость не дают.
Её берут. Иногда — шваброй и ведром.