Тридцать пять лет. Рубиновая свадьба. Вы можете себе представить? Я могла. Я видела, как мы доживем до золотой. Вот мы стоим в нашем загородном доме, в гостиной, которую я проектировала двадцать лет назад. Виктор, мой муж, говорит тост. Он в прекрасной форме для своих шестидесяти. Дорогой костюм, идеально седые виски. Он говорит о «надежном тыле». О том, что без меня, его Марины, этого всего бы не было. Гости аплодируют, наши взрослые дети, Аня и Кирилл, смотрят на меня с любовью. А я… я улыбаюсь и держу его за руку. Рука теплая, родная.
А через неделю эта рука подписывала документы на мое «содержание».
Он сказал мне это в среду. В нашей московской квартире на Чистых прудах. Не кричал. Спокойно, как будто обсуждал покупку нового телевизора. «Марин, я ухожу. Я встретил другую. Ты же понимаешь». Я не понимала. Ей двадцать восемь. Ее зовут Кристина. И она, как сказал Виктор, «дышит жизнью». А я, видимо, дышу нафталином.
Он был щедр. По-своему. «Квартиру эту я продаю, мы с Кристиной берем пентхаус на Патриарших. Тебе — дача в Подмосковье. Ну и…» — он помялся, — «...буду кидать тебе тысяч сто в месяц. Хватит же? Ты же все равно ни дня не работала».
Ни дня не работала.
Я смотрела на его лощеный затылок, пока он складывал в сумку «Louis Vuitton» свои часы, и думала только об одном. Он прав. Официально — я ни дня не работала. Я просто тридцать пять лет вела его «серую» бухгалтерию. Я проектировала схемы оптимизации налогов. Я выводила активы, когда пахло жареным. Я знала каждый его оффшор на Кипре и каждую «фирму-однодневку». Я была тенью, которая сделала его королем. А теперь тень решили стереть. Он оставил мне дачу и сто тысяч. А всё остальное — заводы, недвижимость, счета — забрал себе.
Он просто забыл, кто на самом деле знал, где лежит это «всё остальное».
Часть 1. Пустой дом
Первые сорок восемь часов после его ухода были похожи на густой кисель. Я ходила по нашей огромной квартире на Чистых. Четыре комнаты, окна в пол, вид на бульвар. Здесь пахло им. Его одеколон, его сигары, которые он курил у открытого окна, его кофе. Я машинально заварила ему утром кофе, по-турецки, как он любил, и только когда джезва начала «убегать», поняла, что варю его для пустоты.
Я села на кухне. На столе — засохший букет с рубиновой свадьбы. Идеальные бордовые розы, которые теперь поникли, как и я.
«Ни дня не работала».
Эта фраза билась у меня в висках, как дятел. Не работала? Я, которая в девяносто пятом, когда его строительный бизнес чуть не сожрали рейдеры, двое суток не спала, перепрятывая документы по ячейкам? Я, которая придумала «Росчет» — ту самую прокладку, через которую шли основные потоки, и на которой юридически не было его фамилии? Я, которая сидела ночами над гроссбухами, пока он «работал» на корпоративах и презентациях?
Я была его мозг. Его калькулятор. Его финансовый гений. А он был лицом. Красивым, уверенным лицом, которое так нравилось инвесторам. И которое так понравилось двадцативосьмилетней Кристине.
Телефон зазвонил. Я думала, это дети. Аня или Кирилл. Они еще не знали. Виктор сказал, что «сообщит им сам, когда будет удобно».
Но это была не Аня.
«Алло, Марина Игоревна? Добрый день», — голос был молодой, звонкий, с легкой придышкой. Так говорят девушки, которые только что вышли из салона красоты. «Меня Кристина зовут. Я… ну, вы в курсе, кто я».
Я молчала. Воздуха не хватало.
«Вы не подумайте, я вас очень уважаю, — врал звонкий голос, — Вы мудрая женщина. Виктор Андреевич сказал, что вы всё понимаете. Я просто чего звоню… Нам риелтора нужно в квартиру пустить, оценить. Вы когда дома будете? Нам бы до конца недели продать, мы с Витей уже выбрали мебель в новый пентхаус».
Она говорила о продаже моего дома. Моей крепости. Где я вырастила детей. Где на паркете до сих пор остались царапины от велосипеда Кирилла.
«Марина Игоревна? Вы тут?»
«Я тут», — прохрипела я.
«Отлично. Тогда давайте завтра в двенадцать. И, слушайте, — ее тон стал доверительным, — не тяните с переездом на дачу. Там, конечно, не Чистые пруды, но Витя сказал, что газонокосилку вам оставит. Освоитесь. В вашем возрасте свежий воздух полезен».
Она повесила трубку.
Я сидела в тишине. Оценить квартиру. Газонокосилка. Свежий воздух.
Я подошла к зеркалу в прихожей. На меня смотрела женщина. Пятьдесят восемь лет. Умные, но уставшие глаза. Сеточка морщин. Мягкая линия подбородка. Я никогда не колола ботокс, Виктор говорил, что любит мою «естественность». Какая же я была дура.
Он списал меня со счетов. Он и его «дышащая жизнью» Кристина. Они решили, что я — отработанный материал. Что я возьму дачу, сто тысяч и пойду выращивать петрушку.
Я смотрела на свое отражение. Гнев был холодным. Он поднимался откуда-то изнутри, вытесняя кисель обиды и шока.
Я не «работала»? Хорошо. Похоже, мой первый рабочий день начинается сегодня.
Я пошла в кабинет Виктора. Вернее, в наш кабинет. Он всегда сидел за массивным дубовым столом, а я — за маленьким приставным столиком с ноутбуком. «Моя помощница», — так он меня представлял.
Он забрал свой личный ноутбук. Но он забыл про старый системный блок, который стоял под моим столом. Он думал, это рухлядь. Он не знал, что я никогда не доверяла «облакам».
Я включила старый компьютер. Он долго гудел, загружаясь. Я ввела пароль. Не день его рождения. Не день нашей свадьбы. А дата, когда мы зарегистрировали ту самую «Росчет».
Система открылась. На рабочем столе была одна папка. «Архив 2005-2025».
Я открыла ее. И улыбнулась. Вся его империя. Вся его «серая» жизнь. Каждая проводка, каждый оффшорный счет, каждый договор. Все было здесь.
Я взяла телефон. Я не стала звонить детям. Я набрала номер.
«Алло, это юридическая контора "Гарпун"? Мне нужен лучший адвокат по разводам. Да. Самый зубастый, какой у вас есть».
Я повесила трубку. Я посмотрела на фотографию с рубиновой свадьбы. Виктор обнимал меня и улыбался.
«Ты оставил мне дачу, Витя», — прошептала я. — «А я заберу всё остальное».
Я не знала, что «всё остальное» включает в себя и моих детей. Я не знала, что Кирилл, мой сын, уже выбрал сторону. И это была не моя сторона.
Часть 2. Зубы «Гарпуна»
Офис «Гарпуна» находился в одной из башен «Москва-Сити». Стекло, сталь и очень дорогой, обезличенный запах успеха. Меня встретила ассистентка, похожая на модель, и проводила в переговорную с панорамным видом на застывшую в пробках столицу.
Лев Борисович Громов вошел через пять минут. Он не был похож на «зубастого» хищника. Скорее, на уставшего профессора. Лет сорок пять, очки в тонкой оправе, дорогой, но слегка помятый пиджак. Он сел напротив, сложил руки.
«Марина Игоревна. Я прочитал вашу анкету. Муж ушел к молодой. Классика. Хотите отсудить половину официально задекларированного имущества. Квартира на Чистых, дача в Раздорах, две машины. Верно?»
«Не совсем так, Лев Борисович».
Я открыла свою сумку. Я не взяла флешку. Я была старой школы. Я распечатала несколько листов. Баланс «Росчета» за последний квартал.
«Мой муж, Виктор Андреевич, — владелец строительной корпорации "Монолит-В". Но это, — я подвинула ему листы, — его реальный бизнес. Фирма "Росчет". Зарегистрирована на его двоюродного племянника из Урюпинска. Годовой оборот, как вы можете видеть, не совсем совпадает с официальной декларацией».
Громов взял листы. Он смотрел на них минуту. Две. Потом снял очки, протер их. Надел снова. Его взгляд из профессорского превратился в тот самый, «зубастый».
«Где вы это взяли, Марина Игоревна?»
«Я это вела. Последние двадцать лет».
Он откинулся на спинку стула. «Так. А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Вы вели "серую" бухгалтерию мужа?»
«Я была его финансовым директором. Неофициальным. Я придумывала схемы. Я вела счета. Я знаю, где каждый рубль, который он "оптимизировал". Виктор был лицом. Я была мозгом. А теперь он считает, что мозг ему больше не нужен. Он предложил мне сто тысяч в месяц и дачу».
Громов рассмеялся. Тихо, безрадостно.
«Сто тысяч… Он вас недооценил. Катастрофически. — Он снова посмотрел на бумаги. — Вы понимаете, что это… это же статья. Для него. И для вас, как для соучастника».
«Я понимаю. Но я также понимаю, что если это всплывет, его "белый" бизнес, его "Монолит", рухнет в один день. Репутация, инвесторы, кредиты. А он этого боится больше, чем налоговой. Я не хочу его сажать. Я хочу справедливости».
«Справедливости? — Громов прищурился. — Что в вашем понимании "справедливость"?»
«Пятьдесят процентов. Не от квартиры на Чистых. А от всего. От "Росчета", от кипрских счетов, от незавершенных объектов, которые он провел как "убыточные". Пятьдесят процентов реальных активов».
«Это… — он покачал головой, — это будет война, Марина Игоревна. Настоящая. Он вас сотрет в порошок. Он наймет лучших. Он докажет, что вы просто обиженная жена, укравшая документы».
«У меня не только эти листы. У меня вся база. За двадцать лет. На защищенном носителе».
Громов молчал. Вид на Москву за его спиной, казалось, потемнел.
«Хорошо. Я берусь. Но мой гонорар, — он назвал цифру с шестью нулями. — Это предоплата. За начало "войны"».
Виктор думал, что я сижу дома без копейки. Но у «мозга» всегда есть заначка, о которой не знает «лицо». Маленький счет на мое девичье имя в неприметном банке. Я создала его десять лет назад, когда он впервые не пришел ночевать, сославшись на «аврал на объекте».
«Я заплачу», — сказала я.
Мы вышли из переговорной. «Мой помощник подготовит договор, — сказал Громов. — А вы… Марина Игоревна. Не возвращайтесь в квартиру на Чистых. Он сменит замки сегодня-завтра. И не отвечайте на звонки от Кристины. И от него. Вообще. Полное молчание. Пусть нервничает».
«А риелтор? Она хотела прийти в двенадцать…»
«Я пришлю туда своего человека. С постановлением о начале бракоразводного процесса и аресте всего имущества до решения суда. Пусть Кристина пока выбирает мебель для дачи в Раздорах».
Я вышла из башни «Сити». Шел мелкий ноябрьский дождь. Я впервые за три дня почувствовала что-то похожее на голод. Я зашла в кофейню. Телефон завибрировал.
Это был Кирилл. Мой сын.
«Мам? Алло, мам! Ты где? Мне отец позвонил. Что происходит? Какого черта ты подала в суд? Ты что, решила его ограбить?»
Я ожидала чего угодно. Поддержки. Сочувствия. Шока. Но не этого.
«Кирилл… он ушел от меня. Он…»
«Я знаю! Он ушел к Кристине. И что? Он же мужик! Но ты… мам, ты наняла Громова? Ты знаешь, кто это? Это рейдер! Ты хочешь пустить отца по миру? Он же мне всё объяснил! Он оставляет тебе дачу, деньги… чего тебе не хватает?»
Я смотрела на дождь за окном. Мой сын. Мой мальчик. Который работал в фирме отца, в «Монолите», заместителем начальника отдела. Который ездил на «Мерседесе», купленном на деньги «Росчета».
«Кирилл, он меня предал. Он выкинул меня из жизни…»
«Мама, это эмоции! А ты включила юристов! — он кричал. — Отец в ярости. Он сказал… он сказал, что если ты не заберешь иск, он лишит тебя всего. И он лишит меня всего. Ты об этом подумала? Ты готова пожертвовать будущим своего сына ради мести?»
Он бросил трубку.
Я сидела в кофейне. Кофе остыл. Я только что начала войну против мужа. Но, кажется, я только что проиграла первый бой. За собственного сына.
Часть 3. Холодная война
Первые недели были не войной, а осадой. Я переехала в съемную квартиру-студию на Соколе. Маленькая, но чистая. Громов настоял, чтобы я исчезла со всех радаров. «Чем тише вы сидите, тем громче он нервничает», — сказал он.
А Виктор нервничал.
Первым делом он, как и предсказывал Лев Борисович, заморозил все мои карты. Даже ту, на которую приходили «сто тысяч на булавки». Он думал, что я приползу через три дня, оставшись без средств к существованию. Он не знал про «заначку».
Потом начались звонки.
Сначала звонила его сестра из Саратова. «Мариночка, опомнись! Витя — святой человек! Ну, оступился, с кем не бывает. А ты его по судам! Детей позоришь!»
Потом — наши общие друзья. Те самые, что аплодировали тосту на рубиновой свадьбе. «Марин, мы тут с Виктором поужинали… Он так переживает. Эта Кристина, конечно, ошибка, но… может, поговорите? Зачем сразу Громов? Он же тебя без штанов оставит, а не Виктора».
Они все звонили мне. Никто не позвонил Виктору и не сказал: «Витя, ты что творишь? Ты выгнал жену после тридцати пяти лет брака». Нет. Виноватой была я. Я, которая «вынесла сор из избы».
Самым тяжелым был раскол с детьми.
Кирилл полностью встал на сторону отца. Он работал у него. Его благополучие, его карьера, его ипотека за квартиру в Новой Москве — всё это было завязано на «Монолит». Он звонил мне раз в неделю, и каждый разговор был пыткой.
«Мам, отец сказал, что готов увеличить твое содержание. Триста тысяч. И дача. Мам, это огромные деньги! Соглашайся. Громов тебя просто использует, он хочет раздуть скандал и содрать с тебя последнее».
«Кирилл, я не хочу его денег. Я хочу то, что я заработала. Половину».
«Что ты заработала? Мам, ты вела черную кассу! Ты хочей этим его шантажировать? — его голос срывался. — Ты понимаешь, что если ты это вытащишь, сядете оба? И фирма рухнет. И я останусь на улице! Ты этого хочешь? Уничтожить будущее своего сына?»
Я молчала. Это был самый сильный удар. Он использовал против меня моего же ребенка.
С дочерью, Аней, было иначе. Она жила отдельно, давно, со своим мужем, скромным программистом. Они не брали у отца денег. Аня приехала ко мне на Сокол с контейнером домашних котлет.
«Мам, я не верю. Папа… как он мог?» — она обняла меня, и я впервые за эти недели позволила себе расплакаться на ее плече.
«Он сказал, что я ни дня не работала», — всхлипывала я.
«Не работал? — Аня горько усмехнулась. — Я прекрасно помню, как ты сидела над этими своими цифрами ночами. Как он звонил тебе из отпуска, из бани, из ресторана, и орал: "Марина, срочно! Проверь платежку! Куда ушли деньги?" Он без тебя шагу ступить не мог. Он не знал, как коммуналку оплатить, не то что бизнес вести».
Поддержка Ани была как кислород. Но она тут же добавила:
«Мам, но Кирилл прав в одном. Папа в бешенстве. Он не тот человек, который отдает свое. Он… он страшный, когда его загоняют в угол. Ты уверена, что хочешь идти до конца? Громов — это серьезно. Это не просто раздел имущества. Это война на уничтожение».
«А что мне остается, Аня? Взять дачу и копать грядки? Позволить этой Кристине жить в моей квартире и тратить мои деньги?»
«Я не знаю, мам. Я просто… я боюсь за тебя».
Страх. Он витал в воздухе. Виктор начал действовать.
Громов вызвал меня в офис. «Так, Марина Игоревна. Плохие новости. Наш "друг" начал выводить активы. Массово. Прямо сейчас "Росчет" заключает фиктивные договоры на поставку арматуры с тремя новыми ООО-шками. Деньги уходят. Он пытается обнулить счета до того, как мы доберемся до суда».
«Но как? Имущество же арестовано!»
«Арестовано официальное имущество "Монолита". А "Росчет" юридически ему не принадлежит. Это серая зона. Он думает, что мы не сможем доказать его связь с этой фирмой. Он заметает следы».
Лев Борисович выглядел злым. «Его юристы — не дураки. Они посоветовали ему быстро слить "серые" активы, а вам оставить голый "Монолит" с кучей долгов. И тогда вы по суду получите пятьдесят процентов от… нуля».
Я похолодела. «Что же делать?»
«Нам нужно доказать в суде две вещи. Первое — что "Росчет" принадлежит ему. И второе — что вы имели к нему прямое отношение, что вы были партнером, а не просто "женой". Нам нужны свидетели».
«Свидетели? — я рассмеялась. — Лев Борисович, в "сером" бизнесе нет свидетелей. Только соучастники. Никто не пойдет против Виктора».
«Главный бухгалтер "Монолита"? Заместители?»
Я покачала головой. «Они все у него на крючке. Они получают зарплату в конвертах. Они боятся его».
«Тогда нам нужен кто-то, кого он уже обидел. Кого он уволил. Недооценил. Списал со счетов. Так же, как вас».
Я задумалась. Был один человек. Вадим. Его бывший партнер по «Монолиту» в самом начале, в конце девяностых. Виктор «красиво» вывел его из бизнеса, оставив ни с чем. Вадим тогда грозился его убить, но потом просто спился и пропал.
«Есть один. Но я не знаю, где он. И в каком он состоянии».
«Ищите. — Громов встал. — Ищите, Марина Игоревна. Потому что прямо сейчас ваш муж не просто уходит к любовнице. Он ворует ваши тридцать пять лет жизни. По второму кругу».
Я вышла на улицу. Москва готовилась к Новому году, сияла огнями. Я чувствовала себя абсолютно одинокой в этом праздничном городе. Мне нужно было найти спившегося призрака из девяностых. А в спину мне дышал мой разъяренный муж и молчал мой собственный сын.
Часть 4. Призрак из прошлого
Найти Вадима оказалось сложнее, чем я думала. Он давно продал квартиру в Москве, и его следы терялись где-то в Тверской области. Я потратила почти неделю и остатки «заначки» на частного детектива, которого порекомендовал Громов.
Детектив нашел его. Деревня Глухово. Сто пятьдесят километров от Москвы.
Я поехала туда на старенькой «Шкоде», которую одолжила мне Аня. Дорога превратилась в испытание. После Твери асфальт кончился, началась ледяная колея. Я добралась до Глухово уже в сумерках. Деревня — это было громко сказано. Десяток полуразрушенных домов.
Дом Вадима стоял на отшибе. Покосившийся, с заколоченными окнами. Я постучала.
Дверь открыл не спившийся бродяга, которого я ожидала увидеть. На меня смотрел худой, но крепкий мужчина с абсолютно белой бородой и прозрачными, очень ясными глазами. Он был одет в ватник.
«Вам кого?» — голос был хриплый, но спокойный.
«Вадим Петрович? Вы Вадим? Я Марина. Жена Виктора Орлова».
Его глаза сузились. На секунду в них мелькнуло что-то из девяностых. Та самая ярость.
«Орлова? — он усмехнулся. — Неожиданно. Заходи, раз приехала. Замерзла, небось».
Внутри дома было на удивление чисто. Печка-буржуйка, стол, лавка. Пахло сушеными травами.
«Чаю?» — он кивнул на закопченный чайник.
«Спасибо. Вадим Петрович…»
«Просто Вадим. Отчества здесь не носят. Чего приехала, Марина? Денег привезти? Думаешь, я забыл, как твой Витя меня кинул?»
«Я приехала не от него. Я приехала против него. Он ушел от меня. Подал на развод. Оставляет меня ни с чем. Так же, как и вас».
Вадим долго смотрел на меня. Потом налил в два граненых стакана кипяток, бросил туда какой-то травы.
«Ушел, значит. — Он не злорадствовал. Он констатировал факт. — Нашел молодую?»
«Нашел».
«А тебя — на свалку. Как и меня. Классика Виктора Андреевича. Он не меняется».
«Вадим, мне нужна ваша помощь. Он выводит все активы через "серую" фирму. "Росчет". Я вела ее. Но я не могу доказать в суде, что это его фирма. Юридически он чист. Мне нужен свидетель, который подтвердит, что он всегда так работал. Что он прятал деньги».
Вадим рассмеялся. «Свидетель? Марин, ты в своем уме? Я двадцать лет молчал. Я похоронил здесь себя. Я сюда уехал, чтобы его не видеть. Не найти и не… — он не договорил. — А ты хочешь, чтобы я поперся в Москву, в суд, и начал ворошить то, что давно истлело? Ради чего? Чтобы ты отсудила у него миллионы?»
«Ради справедливости, Вадим».
«Справедливости не бывает. — Он отрезал. — Бывает сила. У него она есть. У нас с тобой — нет. Он тебя раздавит. Он меня тогда не посадил только потому, что я сам уполз. А полезешь сейчас — посадит. И тебя, и меня. За старые грехи».
«Он забрал у меня тридцать пять лет. У вас — он забрал дело вашей жизни. Я знаю, что "Монолит" был вашей идеей».
«Моей. — Его глаза потемнели. — Я его с нуля поднимал. А твой Витя пришел на все готовое, с деньгами своих партийных родителей. А потом… потом он использовал твои мозги, Марина. Ты же ему и придумала схему, как меня "оптимизировать", да?»
Я опустила глаза. Это была правда. Это была моя первая большая «схема». Вывод активов Вадима в пользу Виктора. Я была молодая, влюбленная дура, которая верила, что мой муж — гений, а Вадим — балласт.
«Да. Это была я. — Я посмотрела ему в глаза. — Я виновата перед вами, Вадим. Очень. Я не прошу прощения, его не вымолить. Я прошу помочь мне исправить то, что я начала. Он стал таким. Он стал монстром. И я приложила к этому руку. Помогите мне остановить его».
Он молчал очень долго. Слушал, как воет ветер за окном.
«Я не вернусь в Москву, — сказал он наконец. — Этот город меня чуть не убил. Но… кое-что у меня есть. Когда твой Витя меня выкидывал, я прихватил кое-какие бумаги. Так, на всякий случай. Думал, для прокуратуры. А потом понял, что прокуратура у него в кармане. Я их сжег. Почти все».
«Почти?» — мое сердце екнуло.
«Я оставил одну вещь. Нашу с ним самую первую "понятийку". Не договор. А так, на салфетке в ресторане "Прага". Расписано, кто сколько вложил и кто чем владеет. И подписи. Его и моя. И дата. Девяносто третий год. — Он усмехнулся. — А самое смешное — там есть третий пункт. Что все "дополнительные" юрлица, созданные для "оптимизации", делятся в той же пропорции. Он тогда уже думал о схемах. А я сохранил. Не знаю, зачем».
«Она… она у вас?»
«В сарае. В бидоне из-под молока. Заламинированная».
Я не верила своим ушам. Это была бомба. Это был документ, который доказывал, что Виктор изначально строил бизнес на теневых схемах. Это был прямой мост к «Росчету».
«Вадим… вы дадите мне ее?»
«Я не дам. — Он встал. — Ты поедешь. А я… я подумаю. Я должен подумать, готов ли я снова увидеть его рожу. Даже в суде. А теперь уезжай. Становится темно, застрянешь еще».
Он проводил меня до калитки.
«Марина. Ты зря это затеяла. Он тебя съест. Ты не хищник. Ты… ты такая же, как я. Ты — строитель. А он — разрушитель».
Я ехала обратно в Москву. В душе была буря. У меня был шанс. Призрачный. Но он был.
Я подъехала к своей съемной квартире на Соколе поздно ночью. Свет в окне не горел. Я поднялась на свой этаж. Дверь в квартиру была… приоткрыта.
У меня не было сил даже испугаться. Я толкнула дверь.
Внутри пахло дорогим парфюмом. Не моим. И не мужским.
В моем единственном кресле сидела Кристина. Молодая, красивая, в белоснежной шубке, которую она даже не сняла.
«Наконец-то. Я вас заждалась, Марина Игоревна. — Она лениво улыбнулась. — Дачу ездили смотреть? Понравилось? А то Виктор Андреевич беспокоится. Говорит, вы совсем от рук отбились».
Часть 5. Цена молчания
Она сидела в моей съемной однушке, как королева на троне. Белая шуба, брошенная на спинку стула, казалась дороже всей моей временной обстановки.
«Что вы здесь делаете?» — я старалась, чтобы голос не дрожал.
«Жду вас. — Она поправила идеальный платиновый волос. — Марина Игоревна, Витя очень расстроен. Вы ведете себя… неконструктивно. Этот ваш Громов… Вы же понимаете, что он просто тянет из вас деньги? Вы же не думаете, что всерьез можете что-то отсудить у Виктора?»
«Это не ваше дело. Уходите».
«Нет, теперь это и мое дело. — Она встала, подошла ко мне. Она была выше меня на полголовы, и от нее пахло молодостью и очень дорогими духами. — Витя готов проявить великодушие. Он же вас… по-своему жалеет. Тридцать пять лет, как-никак. В общем, я пришла с предложением».
Она положила на стол тонкую папку.
«Здесь отступные. Пятьсот тысяч в месяц. Пожизненно. Та дача в Раздорах, о которой говорили. И вот это».
Она достала из сумочки «Биркин» ключи.
«Это квартира. Однушка в Митино. Новая, с ремонтом. Ваша. В обмен на полное прекращение дела. Вы отзываете иск, отказываетесь от услуг Громова, и мы расходимся цивилизованно».
Пятьсот тысяч. Митино. Дача. Это было в пять раз больше, чем первоначальное «предложение». Он начал меня бояться. Вернее, он начал бояться Громова и того, что я могла ему рассказать.
«Высоко он меня ценит», — усмехнулась я.
«Он ценит свое спокойствие. — Кристина снова села. — Марина Игоревна, поймите. Вы стареете. Вам нужны гарантии. А вы сейчас пытаетесь воевать с танком, имея в руках рогатку. Он вас уничтожит. Юридически. Морально. Он уже это делает».
«Это он вас послал? Сказать мне, что он меня уничтожит?»
«Нет. Сказать, что он хочет мира. — Она наклонила голову. — Я его убедила. Я сказала: "Витя, давай решим это полюбовно. Она же мать твоих детей". Он не хотел. Он хотел вас… ну, вы поняли. А я — за мир. Возьмите деньги, Марина Игоревна. Поживите для себя. Купите себе круиз. Займитесь йогой. Вы же заслужили отдых».
Отдых. Она предлагала мне купить мою тихую старость.
«Передайте Виктору, — я взяла ее папку и ключи и протянула ей обратно, — что я не торгую своей жизнью. Ни за Митино, ни за круизы. Я хочу половину. Того, что мы нажили. И того, что мы… "оптимизировали"».
Лицо Кристины изменилось. Милая улыбка сползла. Глаза стали холодными, как сталь башни «Сити».
«Дура, — выплюнула она. — Старая, обиженная дура. Я тебе по-хорошему предлагала. Ты не поняла. Ладно. Тогда будет по-плохому».
«Это угроза?»
«Это факт. — Она накинула шубу. — Ты знаешь, у твоего сына Кирилла ипотека? Большая. За квартиру в "Сколково Парк". И знаешь, кто поручитель? "Монолит". А знаешь, что бывает, если главный юрист "Монолита" вдруг находит "ошибку" в договоре поручительства? Банк требует немедленного погашения всей суммы. Это… сколько там… миллионов сорок?»
Я вцепилась в косяк.
«Вы… вы не посмеете».
«Я? Нет. А Витя — да. Он очень любит своего сына. Но свою империю он любит больше. А ты сейчас пытаешься ее отнять. У тебя есть неделя, Марина Игоревна. Или ты подписываешь мировое, или твой сын летит на улицу. Вместе со своей женой и маленьким ребенком. Ты же не хочешь испортить жизнь внуку? Подумай».
Она ушла, хлопнув дверью.
Я сползла по стене. Шантаж. Открытый, наглый, безжалостный. Он ударил по самому больному. По Кириллу.
Я позвонила Громову. Рассказала всё. Он молчал.
«Лев Борисович?»
«Они загнали нас в угол. — Его голос был глухим. — Если они разорвут поручительство, Кирилл — банкрот. И мы ничего не сможем сделать, это гражданско-правовые отношения. Он знал, куда бить».
«Что мне делать? Я не могу… я не могу сломать жизнь Кириллу. Он меня возненавидит».
«У вас есть выбор, Марина Игоревна. Плохой и очень плохой. Или вы сдаетесь и берете Митино. Или вы идете до конца, но теряете сына. Возможно, навсегда».
Я повесила трубку. Я сидела в темноте. Я думала о Вадиме. «Ты не хищник, Марина». Он был прав. Я не могла бросить сына под танк.
Я должна была сдаться.
Я взяла телефон, чтобы позвонить Громову и сказать, что всё кончено.
И в этот момент телефон зазвонил сам. Номер был незнакомый, но код — Тверской области.
«Алло?»
«Марина. Это Вадим. — Голос в трубке был решительным. — Я тут подумал. Я не дам тебе эту салфетку».
Мое сердце рухнуло.
«Я понял…»
«Ты не поняла, — перебил он. — Я не дам ее тебе. Я привезу ее сам. И я буду свидетельствовать в суде. Этот гад не будет шантажировать внуками. Он моего сына так же в девяностых без копейки оставил. Хватит. Я еду в Москву. Скажи своему Громову, пусть готовит "бронежилет". Мы взорвем его "Монолит"».
Часть 6. Затишье перед бурей
Появление Вадима в офисе Громова было сценой из фильма. Он вошел в стеклянную переговорную «Сити» в том же ватнике, с рюкзаком за плечами, и положил на стол, стоивший как моя съемная квартира, старый бидон из-под молока.
«Там. — Он кивнул Громову. — Ваша "бомба". Доставайте».
Лев Борисович, обычно невозмутимый, с нескрываемым изумлением извлек заламинированную салфетку из ресторана «Прага». Он читал ее минуту. Потом посмотрел на Вадима.
«Вадим Петрович. Вы… вы гений. Это не просто "понятийка". Это, по сути, учредительный договор о совместной деятельности. Написанный до создания всех их ООО. Он доказывает намерение. Он связывает Орлова со всеми будущими схемами».
«Он связывает его со мной, — кивнул Вадим. — А я расскажу, как он меня кинул. И как Марина, — он посмотрел на меня без злобы, — ему в этом помогла. Мы покажем суду его modus operandi. Его почерк. Сначала кинул партнера, потом — жену».
«А шантаж с сыном? — спросила я. — Это не отменяет угрозы Кириллу».
«Отменяет, — Громов улыбнулся. Впервые по-настоящему хищно. — Теперь мы будем диктовать условия. Мы не пойдем в гражданский суд. Мы инициируем проверку в налоговой и ОБЭП. Мы не будем просить половину. Мы пригрозим ему всем. И шантаж сыном — это будет еще один гвоздь в его крышку. Давление на свидетеля».
Новая стратегия была рискованной. Она была выжженной землей. Мы не просто делили имущество. Мы угрожали ему тюрьмой.
«Он испугается? — засомневалась я. — У него везде связи».
«Он испугается огласки, — отрезал Громов. — Его "Монолит" держится на госконтрактах и кредитах. Один намек на расследование по отмыванию денег — и все его контракты превратятся в тыкву. Его партнеры сожрут его живьем. Ему придется выбирать: либо отдать вам то, что вы просите, либо потерять всё».
Следующие дни превратились в напряженную подготовку. Громов готовил документы. Я сутками сидела с его помощниками, восстанавливая по памяти всю структуру «Росчета», объясняя движение средств. Я вытащила из своей «архивной» флешки всё.
Вадим жил у Ани. Дочь приняла его, как родного. «Мам, он потрясающий. Он мне про звезды рассказывал. Как он мог… папа… как он мог так поступить с ним?»
Атмосфера накалялась. Виктор, очевидно, не получив от меня ответа на «предложение Кристины», перешел к действиям.
Кирилл позвонил мне. Он не кричал. Он плакал.
«Мам. Мне пришло уведомление из банка. Договор поручительства аннулирован. Мне дали месяц на погашение сорока миллионов. Мама. У меня нет этих денег. У нас заберут квартиру. Маша… моя жена… она в истерике. Мам, что ты наделала? Зачем?»
«Кирилл, сынок…»
«Не называй меня сыном! — он сорвался на крик. — Ты. Ты решила, что твоя месть важнее твоего внука! Важнее меня! Я тебя ненавижу. Ты слышишь? Ненавижу!»
Он бросил трубку.
Я сидела, оцепенев. Громов предупреждал. Но слышать это…
Я позвонила Льву Борисовичу. «Всё. Он это сделал. Он расторг договор».
«Отлично, — голос Громова был ледяным. — Это именно то, что нам нужно. Марина Игоревна, держитесь. Завтра в десять. Суд. Предварительное слушание. Он будет там. И Кристина будет. Они придут посмотреть, как вы будете унижены».
«Что мы будем делать с Кириллом?»
«Мы ударим первыми. И ударим больно».
В тот вечер мне пришла посылка. Курьером. Без обратного адреса.
Я открыла коробку. Внутри лежала одна-единственная вещь. Газонокосилка. И записка, написанная элегантным почерком Кристины:
«Готовьтесь к дачному сезону, Марина Игоревна. Митино вам уже не светит».
Они думали, что выиграли. Они думали, что шантаж Кириллом сработал. Они не знали, что в Москву приехал призрак из бидона с молоком.
На следующий день я надела свое лучшее платье. То самое, в котором была на рубиновой свадьбе. Я не выглядела как жертва. Я выглядела как человек, идущий на подписание самого важного контракта в своей жизни.
Часть 7. Зал суда
Зал суда в Хамовниках был душный и маленький. Предварительное слушание. Виктор пришел не один. Под руку его держала Кристина, сияющая и одетая так, будто пришла на премьеру в Большой театр. С ними — два лощеных юриста из дорогой конторы.
Виктор меня не видел. Он смотрел сквозь меня. С тем выражением, с каким смотрят на надоедливую прислугу.
Громов сел рядом со мной. С другой стороны сел Вадим, в простом, но чистом свитере, который ему одолжил муж Ани. Он был спокоен, как буддистский монах.
Заседание началось.
«Слушается дело Орловых о разделе имущества, — пробубнила судья, уставшая женщина лет пятидесяти. — Сторона истца, что у вас? Имущество под арестом. Делим пополам. Что еще?»
Юрист Виктора встал.
«Ваша честь, мы хотели бы заявить, что ответчик, Орлов Виктор Андреевич, готов пойти на мировое соглашение, учитывая… э-э… нестабильное эмоциональное состояние истца. Моя доверительница, — он кивнул на меня, — никогда не работала, находилась на полном иждивении мужа. Тем не менее, Виктор Андреевич, проявляя благородство, готов передать ей в полную собственность загородный дом в Раздорах и выплачивать ежемесячное содержание в размере… пятидесяти тысяч рублей».
Пятьдесят. Он даже снизил сумму. Он был уверен, что я сломлена. Кристина в первом ряду едва заметно улыбнулась.
Судья посмотрела на меня. «Истец? Вас устраивает такое… благородство?»
Громов встал.
«Нет, Ваша честь. Нас это категорически не устраивает. Более того, мы считаем, что ответчик вводит суд в заблуждение относительно реального состава совместно нажитого имущества. И мы готовы это доказать».
В зале повисла тишина. Юристы Виктора переглянулись. Сам Виктор нахмурился.
«У моего мужа нет другого имущества, — вдруг пискнула я. Судья посмотрела на меня с удивлением. Громов — с шоком. Виктор улыбнулся. — Кроме…»
Громов понял. Он подхватил.
«Ваша честь, мы просим приобщить к делу материалы, доказывающие, что Орлов Виктор Андреевич является фактическим (бенефициарным) владельцем ряда компаний, не указанных в декларации. В частности, компании "Росчет"».
«Протестую! — вскочил юрист Виктора. — Это не имеет отношения к делу! Какая-то неизвестная фирма…»
«Эта фирма, — голос Громова зазвенел, — имеет годовой оборот в десять раз превышающий оборот "Монолита". И у нас есть доказательства, что этой фирмой тридцать пять лет неофициально управляла моя доверительница, Марина Игоревна. Как финансовый директор и партнер».
Виктор перестал улыбаться. Он побледнел. Кристина дернула его за рукав.
«Это клевета! — выкрикнул он. — Она домохозяйка! Она цифр не знает!»
«В таком случае, — Громов повернулся к судье, — позвольте задать Виктору Андреевичу несколько вопросов. Прямо сейчас. О его бизнесе. О "Монолите"».
«Я не обязан…»
«Обязаны, ответчик, — устало сказала судья. — Отвечайте».
И Громов начал.
«Виктор Андреевич, какова рентабельность по вашему последнему госконтракту на строительство развязки в Химках?»
«Это… коммерческая тайна», — промямлил Виктор.
«Она в открытом доступе. Вы ее не знаете? Хорошо. А какова сумма НДС, которую "Монолит" вернул из бюджета в прошлом квартале?»
«Мои юристы… бухгалтерия этим занимается…» — Виктор начал багроветь. Он не знал. Он никогда не знал этих цифр. Этим всегда занималась я.
«Понятно. — Громов кивнул. — Он не знает цифр своего "белого" бизнеса. Зато их знает моя доверительница. А еще она знает цифры "серого" бизнеса. Ваша честь, прошу приобщить…»
Он выложил на стол распечатки. Мои распечатки. Балансы «Росчета».
«Это фальшивка! — взвизгнул юрист Виктора. — Это…»
«А это, — Громов достал заламинированную салфетку, — оригинал учредительного соглашения между Орловым и его первым партнером, господином Вадимом Петровичем… — он кивнул на Вадима, — который присутствует здесь в качестве свидетеля. В этом документе Виктор Андреевич собственноручно обязуется делить доходы от всех "оптимизационных" схем».
Виктор посмотрел на Вадима. Его лицо стало пепельным. Он не видел его двадцать лет. Он думал, Вадим умер.
«Ваша честь, — Громов повысил голос, — мы имеем дело с многолетним сокрытием доходов в особо крупном размере. И с давлением на истца. Буквально вчера ответчик, используя шантаж, аннулировал договор поручительства по ипотеке их общего сына, Кирилла Орлова, пытаясь заставить мою доверительницу отказаться от иска».
Судья сняла очки.
«Так. — Она сказала это слово очень тихо. — Это уже не раздел имущества. Это уже… интересно. Объявляю заседание закрытым. Стороны, ко мне в кабинет. Все. А вы, — она кивнула на Кристину, — ждите в коридоре».
Кристина осталась сидеть одна в пустом зале. Улыбка с ее лица исчезла. Она, кажется, начала понимать, что мебель для пентхауса на Патриарших придется сдавать обратно.
Часть 8. Всё остальное
Переговоры в кабинете судьи длились два часа. Это был не суд. Это был торг.
На одной стороне — я, Громов и Вадим. На другой — белый, как стена, Виктор и его юристы, которые лихорадочно что-то шептали ему.
«Значит, так, Орлов, — судья больше не юлила. — У меня на столе документы, которых хватает на два уголовных дела. Отмывание и мошенничество. Плюс давление на свидетеля. Выбор у вас простой. Либо мы сейчас передаем эти материалы по инстанции, и вы выходите отсюда в наручниках. Либо вы решаете вопрос с бывшей супругой. Прямо здесь. И я этих бумаг не видела».
Виктор смотрел на меня. В его глазах не было раскаяния. Была чистая, концентрированная ненависть. Он проиграл.
«Что… что она хочет?» — прохрипел он.
Громов взял слово. «Мы хотим мировое соглашение. Первое: вы немедленно восстанавливаете договор поручительства по ипотеке вашего сына Кирилла. Второе: вы выплачиваете Вадиму Петровичу, — он кивнул на Вадима, — компенсацию за его долю в "Монолите" в девяностых. Сумма — сто миллионов рублей. Это за его молчание».
Виктор вздрогнул, но промолчал. Вадим даже глазом не моргнул.
«И третье, — продолжил Громов. — Марина Игоревна не претендует на "Монолит". Она не претендует на ваши оффшорные счета. Она забирает себе только то, что создала сама. Она забирает "Росчет"».
Виктор вскочил. «Что?! Это… это курица, несущая золотые яйца! Это мой основной актив!»
«Это был наш актив, — сказала я тихо. Впервые за все заседание. — И я была этой курицей, Витя. Ты сам сказал. Я ни дня не работала. Я просто вела "Росчет". Вот я и забираю свою работу. А ты остаешься со своим "белым" и "чистым" "Монолитом". И со своими госконтрактами. Если сможешь удержать их без моих схем».
Он понял ловушку. «Росчет» был теневым сердцем его империи. Без него «Монолит» становился убыточным, зарегулированным монстром. А я знала, как этим сердцем управлять.
«Семьдесят процентов "Росчета", — поправил Громов. — Тридцать остаются вам. Чтобы вы были заинтересованы в его дальнейшей работе. Но управление — полностью переходит Марине Игоревне».
Судья посмотрела на Виктора. «Я думаю, это очень… щедрое предложение. Учитывая альтернативу в виде казенного дома».
Виктор сел. Он смотрел в стол. Он был раздавлен.
«Я… я согласен».
Когда мы вышли в коридор, Кристина бросилась к Виктору. «Витя! Ну что? Мы им показали?»
Он оттолкнул ее руку. Молча. И пошел к выходу. Не оглянувшись. Кристина посмотрела на него, потом на меня. В ее глазах была паника. Она поняла, что ее пентхаус уплыл. Она побежала за ним. «Витя, подожди!»
Вадим подошел ко мне. «Ну вот, Марина. Теперь ты — королева "серых" схем. Поздравляю».
«Спасибо, Вадим. За всё. Деньги…»
«Деньги пусть Громов переведет. Я куплю себе новый трактор. — Он улыбнулся. — А ты… будь осторожна. Он не простит».
«Я знаю. Но я и не просила прощения».
Он уехал обратно, в свое Глухово.
Аня встретила меня у суда. «Мама!»
«Всё в порядке, Аня. Всё хорошо. Как Кирилл?»
«Он… он звонил. Ему пришло уведомление из банка. Всё восстановлено. Он… он просил передать, что… в общем, он ждет тебя дома. У себя».
Я приехала к Кириллу вечером. Он открыл дверь. Он не смотрел мне в глаза.
«Мам. Прости. Я… я был такой идиот. Я так боялся…»
«Я знаю, — я обняла его. — Я всё знаю, сынок».
Я не стала ему рассказывать, как всё решилось. Ему не нужно было этого знать.
Прошло полгода. Я сижу в своем новом офисе. Не в «Сити». Скромный особняк на Таганке. Это офис «Росчета». Вернее, теперь он называется «РС-Консалтинг». Я легализую его. Медленно, муторно, но вывожу в «белую» зону. Оказывается, мои мозги стоят дорого и в легальном поле.
Виктор? «Монолит» лихорадит. Без «серого» сердца он едва держится на плаву. Он продал пентхаус на Патриарших еще до того, как внес первый взнос. Кристина ушла от него через месяц после суда. Говорят, нашла нового «спонсора». Виктора часто видят в том самом доме в Раздорах. Один. Он все-таки получил свою дачу.
Я не чувствую триумфа. Я чувствую… усталость. И покой. Я не мстила. Я просто забрала свое.
Муж сказал, что я «ни дня не работала», и ушел к молодой. Он думал, что забирает всё. А я забрала всё остальное. Я забрала свой ум, свой труд, свое достоинство. И свое будущее.
«Марина Игоревна, у вас инвесторы. Готовы?»
Я смотрю на Москву за окном. Она больше не чужая.
«Да. — Я поправляю пиджак. — Пусть заходят. У меня как раз начался рабочий день».