Вы когда-нибудь видели, как человек добровольно идет в клетку? Не в тюрьму, нет. В клетку, которую снаружи покрасили в цвет слоновой кости, украсили шелковыми лентами и назвали «счастливым браком».
Я видела.
Когда моя младшая сестра Света прислала мне фото из ЗАГСа… знаете, такое, стандартное, где они с Кириллом держат свидетельство, а у неё глаза сияют так, будто она выиграла в лотерею всю вселенную… я не почувствовала радости. Я не почувствовала даже злости. Я почувствовала тот самый холод, который бывает в реанимации за секунду до того, как аппарат начинает пищать ровной, длинной линией.
Потому что этот мужчина, Кирилл, который теперь целовал мою сестру, — мой бывший.
А я, за три месяца до этой фотографии, сидела напротив Светы в кофейне и давала ей точную, пошаговую инструкцию её будущей катастрофы. Я не отговаривала. Боже упаси, отговаривать влюбленную женщину — это как пытаться остановить поезд, дуя на него.
Я просто предупредила. Я дала ей сценарий. И она, обвинив меня в зависти, пошла играть в этом спектакле главную роль.
А я осталась в зале. Смотреть, как сбывается каждое мое слово.
Часть 1. Сценарий
Это было в марте. Москва еще серая, грязный снег у бордюров, а люди уже отчаянно хотят весны. Мы сидели в «Шоколаднице» на Чистых прудах. Света опоздала, влетела, сбрасывая светлый шарф, вся какая-то… светящаяся. Она вообще оправдывала свое имя. Легкая, быстрая, всегда верила в лучшее, в «Космополитен» и в то, что «настоящий мужчина» должен решать проблемы.
Мне было сложнее. Я — Марина. Я старшая. Я медсестра в Склифе, в ожоговом. Я видела, как быстро слетает любая шелуха, когда человеку больно. И я видела, на что способен Кирилл.
— Марин, ну что ты кислая, как будто лимон съела? — Света поймала мою руку. — Угадай!
Я посмотрела на ее левую руку. Кольцо. Крупный, почти вульгарный камень, который так любил Кирилл. «Пыль в глаза» — это был его девиз.
— Он сделал тебе предложение, — сказала я ровно. Я не спрашивала. Я констатировала.
— Да! — она взвизгнула. — Вчера! В ресторане, на семьдесят пятом этаже, представляешь? Встал на колено! Марин, он такой… он другой. Не тот, что был с тобой.
Я сделала глоток остывшего капучино. Пять лет. Пять лет моей жизни ушли на этого «другого». Пять лет, которые я выскребала из себя потом еще два года, сидя у психолога и учась заново дышать.
— Света, — я посмотрела ей прямо в глаза. — Я не буду тебя отговаривать.
Она напряглась.
— И не надо. Я тебя не за этим позвала. Я думала, ты порадуешься…
— Я предупрежу. — Я перебила ее. — Я просто расскажу тебе, что будет дальше. Не со мной. С тобой. Ты хочешь знать?
Она фыркнула:
— Марина, кончай. Ты просто… ну, ты не смогла его удержать. А я смогла. Не надо завидовать.
Это было больно. Не то, что она сказала, а то, что она в это верила.
— Хорошо. Тогда просто слушай. Как сестру прошу. Запомни этот разговор. — Я взяла салфетку и ручку. — Этап первый. «Блузка».
— Что?
— Твоя одежда. Тебе нравится твой стиль. Ты любишь яркое. Свой красный плащ, желтые платья. Кирилл начнет с малого. Он не запретит. Он скажет: «Светочка, этот красный... он такой... вульгарный. Он тебя дешевит. Ты же у меня принцесса, тебе идет пастель. Бежевый, молочный». Сначала ты обидишься. Потом решишь сделать ему приятное. Через полгода, Света, ты сама выбросишь этот плащ, потому что он будет казаться тебе кричащим. Ты запомнила?
Она молчала, поджав губы.
— Этап второй. «Подруги». — Я написала цифру «2» на салфетке. — Оля, Катя, твои девчонки, с которыми вы в караоке ходите. Сначала он будет очарователен. Он будет «лучшим другом» твоих подруг. А потом начнет говорить тебе: «Свет, а Оля на меня как-то странно смотрит. Ты уверена, что она тебе не завидует?». Или: «Катя слишком громко смеется. Мне кажется, она плохо на тебя влияет. Мы же теперь семья, нам не нужны эти пьяные посиделки». Через год, Света, у тебя не останется подруг. Будет только «мы». И его друзья.
— Это бред, — прошипела она. — Кирилл обожает Олю!
— Этап третий. «Деньги». — Я постучала ручкой по салфетке. — Ты хорошо зарабатываешь. Ты независимый дизайнер. Это то, что его в тебе и привлекло. Это вызов. Он скажет: «Зачем моей королеве работать? Я зарабатываю достаточно. Сиди дома, занимайся… ну, не знаю, йогой. Развивайся». Ты уволишься, потому что это так романтично. А потом ты обнаружишь, что твоя карта почему-то заблокирована. И чтобы купить себе новые колготки, тебе нужно будет попросить у него наличные. И отчитаться, почему ты не надела те, что покупала на прошлой неделе.
Я видела, как у нее заходили желваки.
— Ты закончила? — ледяным тоном спросила она.
— Нет. Будет четвертый этап. Но если ты до него дойдешь, я боюсь, ты мне уже не позвонишь. Ты просто исчезнешь.
Я протянула ей салфетку.
— Вот. Твой сценарий. Когда поймешь, что идет первый акт, — беги. Не звони мне. Просто беги.
Света схватила салфетку, скомкала ее и швырнула мне в лицо.
— Ненавижу тебя! — закричала она так, что обернулась вся кофейня. — Ты просто завидуешь моему счастью! Ты всегда мне завидовала!
Она схватила сумочку и выбежала на улицу, толкнув дверь плечом.
Я осталась сидеть. Допила холодный кофе. Официант с сочувствием посмотрел на меня. Я расплатилась и вышла на Чистопрудный бульвар. Мартовский ветер бил в лицо.
Я не остановила ее. Я знала, что это бесполезно. Я просто дала ей дорожную карту. И теперь мне оставалось только ждать. Ждать, когда она поймет, что уже заблудилась.
Часть 2. Акт первый: «Блузка»
(Звук: церковные колокола, тихий гул свадебных гостей)
На свадьбу я пошла. Из-за мамы.
Мама у нас… святая простота. Она была в восторге от Кирилла. «Настоящий мужчина, Мариш! Не то что твой первый… ой». Она всегда забывала, что Кирилл и был моим «первым» серьезным мужчиной. Я не стала ей напоминать. Зачем?
Я стояла в уголке ресторана, в своем темно-синем брючном костюме — униформе «взрослой ответственной сестры», — и смотрела на них. Света была в платье-торте, как и мечтала. Кирилл в смокинге. Он был дьявольски хорош, этого не отнять. Харизма из него просто сочилась. Он подливал шампанское тетушкам, говорил тосты про «вторую маму», сыпал комплиментами.
Он поймал мой взгляд поверх головы какой-то дальней родственницы. И улыбнулся. Не Свете. Мне. И в этой улыбке было столько торжества, столько… мести.
«Я получил то, что хотел, — говорила эта улыбка. — Я взял твою копию. И я сделаю с ней то, что не успел сделать с тобой».
У меня затряслись руки. Я вышла на веранду. Мой шестнадцатилетний сын Пашка, который весь вечер скучал в телефоне, вышел за мной.
— Мам, ты чего?
— Ничего, Паш. Душно.
— Этот Кирилл… он какой-то… — Пашка поморщился. — Слишком сладкий. Как «Фанта» со вкусом винограда.
Я рассмеялась. Дети видят все.
Медовый месяц они провели на Мальдивах. Инстаграм Светы взорвался. Бирюзовая вода, белые виллы, она в летящих сарафанах. Я смотрела на это с профессиональным равнодушием. Это была анестезия. Она еще действовала.
Первый звоночек прозвенел через два месяца.
Мама позвала нас на дачу, на майские. Шашлыки. Я приехала с Пашкой, Света с Кириллом приехали чуть позже.
Света вышла из их черного блестящего «Мерседеса»… другая.
Нет, она была красивой. Волосы, которые она вечно красила в какие-то сумасшедшие медные оттенки, теперь были… спокойного, натурального русого цвета. Уложены волосок к волоску. Вместо джинсов и смешной футболки — бежевые льняные брюки и белая блузка с воротничком. Как у студентки пансиона благородных девиц.
— Светик, как ты похудела! — ахнула мама. — И как-то… повзрослела! Так тебе хорошо!
Кирилл обнял ее за талию, прижимая к себе.
— Я же говорил, любовь моя. Тебе не нужен этот твой… как его… «оверсайз». Ты у меня утонченная.
Я в это время доставала шампуры. Мои руки замерли. Я вспомнила свой красный плащ. Плащ, который Кирилл однажды, «в шутку», измазал машинным маслом, потому что «в нем ты выглядишь, как пожарная машина, дорогая».
Я подошла к Свете, когда она осталась одна у мангала.
— Привет.
— Привет, — она улыбнулась, но как-то натянуто.
— Тебе идет этот цвет волос.
— Спасибо. Да… Кириллу не нравилась рыжина. Говорит, это вульгарно. — Она сказала это как заученную фразу.
— А твой желтый сарафан, тот, что в ромашках? Ты же его обожала.
Света отвела взгляд.
— Ой, Марин, ну что ты как в прошлом веке. Это все… ребячество. Я же теперь замужняя женщина.
Она поправила свой идеальный воротничок.
Я смотрела на нее и видела не бежевые брюки. Я видела первый ряд кольев, который он вбил вокруг нее.
Вечером, когда мы уже уезжали, я курила у калитки. Кирилл подошел ко мне.
— Нервничаешь, Марина? — тихо спросил он.
— А должна?
— Ты думаешь, я не знаю про ваш разговор в кофейне? Она мне все рассказала. — Он усмехнулся. — «Сценарий»? Это так мило. Ты недооцениваешь ее, Марина. И меня. Она меня любит. И она изменится ради меня. Потому что я — лучшее, что у нее было.
Он бросил окурок и растер его ногой.
— Кстати, бежевый ей и правда идет больше, чем тот вульгарный красный, который ты ей когда-то подарила. Не находишь?
Он ушел. А я осталась стоять в темноте. Первый акт был сыгран. И я поняла, что он знает, что я зритель. И спектакль этот — он не только для Светы. Он для меня.
Часть 3. Акт второй: «Подруги»
(Звук: приглушенный клубный бит, смех, потом резкая тишина)
Лето катилось по Москве плавящимся асфальтом. Моя работа в ожоговом — это всегда ад, а летом особенно. Люди, шашлыки, дачи, опрокинутые мангалы. Я возвращалась домой после суток, выжатая, как тряпка, валилась спать, просыпалась, чтобы проверить уроки Пашки, и снова на смену.
Жизнь Светы, судя по соцсетям, была идеальной. Букеты по утрам. Завтраки в дорогих ресторанах. Фитнес-клуб премиум-класса.
И ни одной фотографии с подругами.
Первой позвонила Оля. Наш общий «двигатель». Она всегда организовывала наши девичники.
— Марин, привет. Слушай, а что со Светкой? — Голос у Оли был растерянный. — Я ее зову в караоке, как обычно, по пятницам. Она сначала «да-да», а потом в последний момент: «Ой, у Кирилла мигрень». Или: «Ой, мы идем на выставку». Какая, к черту, выставка в пятницу вечером? Она нас избегает?
«Этап второй. «Подруги», — всплыло у меня в голове.
— Оль, думаю, у нее просто… период притирки, — соврала я. — Ну, знаешь, медовый месяц.
— Медовый месяц три месяца? — хмыкнула Оля. — Ладно. Но ты ей скажи, если что, мы ее ждем.
Я пообещала. И даже попробовала.
Я назначила Свете встречу. Внезапно. Я знала, что если договариваться заранее, Кирилл найдет причину ее не отпустить. Я просто подкараулила ее у того самого фитнес-клуба. Она вышла — тоненькая, в идеально белом спортивном костюме, — и вздрогнула, увидев меня.
— Марина? Что ты тут делаешь?
— Мимо ехала. Пойдем кофе выпьем?
— Ой, я не могу, меня Кирилл ждет, — она быстро посмотрела на часы.
— Десять минут, Света.
Я буквально взяла ее под локоть и потащила в ближайшее кафе. Она села на краешек стула, готовая в любой момент сорваться.
— Что-то случилось? Мама? Пашка?
— Все в порядке. Я про тебя. Девчонки тебя теряют. Оля звонила.
Света покраснела. Не от смущения. От злости.
— Я так и знала, что вы за моей спиной шушукаетесь!
— Света, мы не шушукаемся. Мы волнуемся. Ты перестала с нами общаться.
— А о чем мне с вами общаться? — Она вдруг заговорила чужими, жесткими интонациями. Интонациями Кирилла. — О мужиках, которые вам не перезванивают? О скидках в «Заре»? Марин, я выросла из этого. У меня… другая жизнь. У меня муж. У нас серьезные планы, у Кирилла большой проект. А Оля с Катей…
— Что Оля с Катей?
— Они… они не нашего круга, — выпалила она. — Они застряли в прошлом. Кирилл прав, они тянут меня назад. Это токсичное окружение.
«Токсичное окружение». Это было его слово. Он обожал психологический жаргон. Он им не пользовался, он им бил.
— Света, это же Оля. Она крестная Пашки, если ты забыла. Она тебе не «токсичное окружение».
— Ты не понимаешь! — Света вскочила. — Кирилл… он открыл мне глаза. Я была такой… дурочкой. А вы… вы просто завидуете, что я изменилась, а вы нет! Мне пора.
Она ушла. Я видела, как у входа в кафе притормозил его «Мерседес». Он вышел, открыл ей дверь, что-то строго сказал. Она виновато кивнула и села в машину. Он посмотрел на меня через стекло кафе. И снова та самая улыбка. Холодная. Победителя.
В тот вечер в инстаграме Светы появился пост. Фотография, где они с Кириллом обнимаются на фоне Москва-Сити. И подпись: «Как важно вовремя очистить свою жизнь от людей, которые не разделяют твои ценности. Настоящая семья — это когда вы смотрите в одном направлении. Люблю тебя, муж».
Оля позвонила мне через час.
— Ты видела?
— Видела.
— Это… это она про нас?
— Про нас, Оль.
В трубке повисло молчание.
— Марин, — Оля сказала это очень тихо. — Мне страшно за нее.
— Мне тоже, — прошептала я.
Я сидела на своей маленькой кухне. В раковине лежала замоченная форма после смены. Пашка что-то смотрел в своей комнате. А я смотрела на телефон. «Блузка» — есть. «Подруги» — есть.
Я открыла контакты и нашла номер Светы. И написала ей одно сообщение: «Этап третий. «Деньги».
Она прочитала. И не ответила.
Часть 4. Интерлюдия: «Счастливая» семья
(Звук: тиканье дорогих часов, скрип кожаного дивана)
Осень пришла с дождями и ощущением надвигающейся беды. Знаете, как в больнице — затишье перед бурей. Когда все стабильные вдруг начинают «сыпаться».
Я почти не видела Свету. Мама жаловалась, что Светочка редко звонит, все время занята — «у Кирилла же проект, они ужинают с инвесторами».
Я с головой ушла в работу и проблемы Пашки. У него был сложный возраст, первая любовь, какие-то разборки в колледже. Мне было не до рефлексий. Я просто функционировала.
А потом был юбилей мамы. Шестьдесят лет.
Это было святое. Мы договорились собраться все вместе, у мамы дома, в нашей старой «трешке» в Беляево. Я приехала раньше, помогала накрывать на стол. Пашка возился с компьютером, настраивал маме скайп.
Они приехали последними.
Кирилл внес огромную корзину с орхидеями. Он был в дорогом кашемировом свитере, от него пахло парфюмом, который стоит как моя месячная зарплата. Он обнял маму, поцеловал ей руку. «Татьяна Сергеевна, вы не имеете права так выглядеть в свои… тридцать пять!»
Мама растаяла.
Света стояла за его спиной. Она выглядела… безупречно. Как фарфоровая статуэтка. Тонкая, бледная, в сером платье-футляре. И очень тихая.
Мы сели за стол. И начался спектакль.
Кирилл был в ударе. Он рассказывал смешные истории. Он хвалил мамину утку. Он поднял тост за «лучшую тещу». Света сидела рядом, улыбалась по команде и почти ничего не ела.
Я наблюдала. Я медсестра, я умею наблюдать.
Я видела, как Света потянулась за салатом, и Кирилл незаметно положил руку ей на запястье. Слегка сжал. Света тут же отдернула руку и опустила глаза.
Я видела, как Пашка задал Свете какой-то вопрос про ее старые дизайнерские проекты, и Света оживилась: «О, да, помню, мы делали логотип…»
Кирилл тут же перебил ее, громко рассмеявшись: «Дорогая, ну кому интересны эти твои картинки? Ты лучше расскажи, как мы в Ницце…»
Света тут же сникла. «Да, конечно…»
Мне хотелось взять этот салатник и надеть ему на голову. Но я молчала. Пашка поймал мой взгляд и нахмурился.
Апофеоз случился, когда мама начала разливать чай. Света потянулась за тортом, и рукав ее платья чуть задрался.
Я увидела это. На внутренней стороне ее запястья, там, где бьется пульс, был темный, почти черный синяк. Аккуратный, круглый. Как от пальцев.
У меня перехватило дыхание.
Это было… это было нарушением сценария. Четвертый этап не должен был наступить так рано. Деньги. Сначала должны были быть деньги.
Света поймала мой взгляд, быстро одернула рукав. И демонстративно засмеялась какой-то шутке Кирилла.
Я встала.
— Мам, Паш, нам пора. Мне завтра на смену рано.
— Марина, посиди еще! — взмолилась мама.
— Не могу.
Я собиралась в коридоре. Света вышла проводить. Кирилл остался с мамой.
— Что это? — спросила я шепотом, кивнув на ее руку.
— Что «это»? — она не смотрела на меня.
— Твой синяк, Света.
— Упала, — бросила она. — В фитнесе. Ударилась о тренажер. Марин, не начинай.
— Он тебя ударил?
Она резко подняла на меня глаза. В них была такая злость… и такой страх.
— Ты с ума сошла? Кирилл? Да он на меня дышать боится! Перестань искать дерьмо в моей жизни! У меня все идеально! Идеально, ты слышишь?
В этот момент из комнаты вышел Кирилл.
— Все в порядке, милая?
— Да, любимый. Просто Марина опять со своими… допросами.
Кирилл подошел ко мне.
— Ты никак не успокоишься, да, Марина? — прошипел он так, чтобы слышала только я. — Тебе так хочется, чтобы у нее все было плохо, как у тебя? Не дождешься.
Он обнял Свету.
— Пойдем, дорогая. Маме нужно отдыхать.
Они ушли. Я осталась стоять в темном коридоре. Я ошиблась. Я ошиблась в последовательности. Или…
Или это было предупреждение? Не для Светы. Для меня. «Я могу нарушить любой сценарий. Я могу сделать все, что захочу».
Я ехала домой в такси. Пашка молчал.
— Мам, — сказал он, когда мы уже подъезжали к дому.
— Что?
— Он ее бьет.
— С чего ты взял?
— Я видел, как он в коридоре схватил ее за руку. Когда ты уже в лифт зашла. Она что-то ему сказала, а он так дернул… Мам, он ее сломает.
Я закрыла глаза. Я знала, что Пашка прав.
Но я все еще ждала третьего акта. Без него пазл не складывался. Я ждала звонка про деньги.
Часть 5. Акт третий: «Деньги»
(Звук: назойливый сигнал «занято» в телефоне, сменяющийся длинными гудками)
Зима. Декабрь. Москва в пробках, в огнях, в предновогодней лихорадке. В больнице завал. Я крутилась как белка в колесе.
Света пропала. Совсем.
Она удалила свой инстаграм. Просто стерла. Маме она писала редкие СМС: «Все хорошо, готовимся к Рождеству в Европе. Целую».
Мама сияла: «На Сейшелы летят! Вот как Светочке повезло!»
Я не верила ни единому слову. Люди, которые летят на Сейшелы, не удаляют инстаграм. Они постят оттуда каждый коктейль.
Я пробовала звонить ей. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Я звонила Кириллу. То же самое.
Я позвонила Оле.
— Оль, ты что-нибудь слышала о Свете?
— Ничего. С тех пор, как она нас «уволила». А что?
— Она пропала.
— В смысле — пропала?
Я рассказала про удаленный инстаграм и выключенные телефоны.
— Марин, может, они правда улетели? Симку поменяли?
— Кирилл? Чтобы поменять свой «золотой» номер? Оль, не смеши.
Я решила действовать. Я отпросилась со смены и поехала по адресу, который Света оставляла маме. Новый жилой комплекс в районе Раменок. Элитный. Закрытая территория.
Меня, разумеется, не пустила охрана.
— К кому вы?
— К Светлане и Кириллу (фамилию я назвала).
Охранник посмотрел в список.
— Их нет.
— Они уехали?
— Не могу знать. В списке жильцов их нет.
— Как нет? Они тут квартиру купили!
— Девушка, я вам все сказал. Квартира (я назвала номер) принадлежит другому человеку. До свидания.
Я стояла у высокого забора. Сердце колотилось. Он соврал маме. Они не улетели. Они… переехали? Он спрятал ее?
Я вернулась на работу. Я не знала, что делать. Заявить в полицию? О том, что сестра не отвечает на звонки? Меня поднимут на смех.
Я работала на автомате. Капельницы, перевязки, стоны. Все смешалось в один гул.
И тут, в три часа ночи, в ординаторской, зазвонил мой мобильный.
Номер был скрыт.
Я нажала «принять».
— Алло?
— Марина? — шепот. Тихий, испуганный, едва знакомый.
— Света? Господи, Света! Ты где?
— Я не могу… Он спит. Марин…
— Что случилось? Говори!
— Он… он все забрал.
— Что забрал, Света?
— Все. Он сказал, что я… что я не умею тратить. Он закрыл мою студию. Сказал, что клиенты меня отвлекают от семьи.
— Света…
— А сегодня… сегодня я хотела маме подарок купить на Новый год. А карта… она пустая. Он перевел все деньги на свой счет. Сказал, что теперь у нас «общий бюджет». И он будет выдавать мне на расходы. Марина… у меня нет ни копейки.
— Ты где? Я приеду!
— Нет! Нет, он убьет меня! Он… он узнал про тот наш разговор в кафе. Он нашел ту салфетку. Он…
В трубке раздался какой-то шорох.
— Света?
— Я… я должна идти. — Ее голос задрожал. — Марин, он продал мою квартиру. Ту, что бабушка мне оставила. Он сказал, что мы вложили ее в «общий проект». Я вчера узнала. У меня ничего нет.
«Этап третий. «Деньги», — пронеслось в голове. Мой сценарий. Он сбылся.
— Света, уходи от него! Прямо сейчас! Вызови такси, я встречу!
— Я не могу… Я…
В трубке послышался щелчок. Гудки.
Я смотрела на телефон. Руки онемели. Третий акт. Он был даже страшнее, чем я думала. Он не просто взял ее деньги. Он стер ее. Он лишил ее дома, работы, независимости.
Я набрала ее номер. «Абонент недоступен».
Я выскочила из ординаторской.
— Катя! — крикнула я сменщице. — Прикрой меня! У меня ЧП!
— Что случилось?
— Сестра. Кажется, беда.
Я выбежала из больницы в одном халате, накинув сверху пуховик. Мороз ударил по лицу. Я не знала, куда ехать. Я не знала, где он ее прячет.
Я стояла посреди ночного двора Склифа, и впервые за много лет я плакала. Не от жалости. От бессилия.
Я опоздала. Сценарий был написан, но я не учла, что антагонист тоже его читал.
Часть 6. Новый адрес
(Звук: стук сердца, учащенный, тревожный)
Я не могла спать. Я не могла есть. Я ходила на смены как зомби. Пашка пытался меня тормошить: «Мам, ну скажи что-нибудь?» А я не знала, что говорить.
Я чувствовала себя сапером, который сидит перед бомбой и знает, что таймер уже запущен.
Через два дня после ночного звонка Светы мне пришло СМС. С того же скрытого номера.
Одно слово. Адрес.
Новый адрес. Не Раменки. Замкадье. Какой-то новый, безликий жилой комплекс-муравейник в районе Коммунарки. И номер квартиры.
Я поняла. Это не Света. Это он.
Это была ловушка? Приглашение? Он хотел, чтобы я приехала? Зачем? Чтобы показать мне свой триумф?
Я сказала Пашке, что у меня срочный вызов. Я взяла в больнице шприц и ампулу реланиума. На всякий случай. Я не знала, что я буду делать. Я просто ехала.
Москва стояла в мертвых пробках. Я бросила машину в каршеринге и последние два километра бежала дворами.
Вот он. Огромный, сорокаэтажный дом-стена.
Консьержка, уставшая женщина в пуховом платке, даже не подняла на меня головы. Я проскользнула к лифтам. Тридцать второй этаж.
Лифт ехал вечность.
Я вышла на площадку. Тишина. Пахнет ремонтом.
Вот эта дверь. 1214. Обычная, обитая дешевым дерматином.
Я позвонила. Тишина.
Я позвонила еще раз.
За дверью послышались шаги. Не Светы. Тяжелые. Мужские.
Дверь открыл Кирилл.
Он был в домашней футболке и трениках. Он улыбался. Спокойно, расслабленно.
— Марина. Я уж думал, ты не приедешь. Проходи.
У меня свело скулы.
— Где Света?
— Дома. Где ей еще быть? Светочка, к нам гости!
Я вошла в квартиру. Однокомнатная. Голые стены, дешевый ламинат. Из мебели — диван, телевизор на тумбочке и кухонный уголок. Никаких «проектов». Никакой «роскоши».
Света вышла из кухни.
Она была… как тень. В старом, застиранном халате. Волосы тускло висели. И она была босиком. В декабре. В квартире с ледяным полом.
Она посмотрела на меня пустыми глазами.
— Марина?
— Я пришла за тобой, Света. Собирайся.
Кирилл рассмеялся. Громко, от души.
— За ней? Марина, ты что-то путаешь. Она никуда не пойдет. Правда, дорогая?
Света молчала.
— Света, — я шагнула к ней. — Я знаю все. Про деньги. Про квартиру. Про Олю. Пойдем. Прямо сейчас.
Кирилл встал между нами. Он был выше меня на голову.
— Я же сказал, она никуда не идет. — Он говорил тихо, почти ласково. — Видишь ли, в чем дело, Марина. Ты думала, ты самая умная со своим «сценарием». Ты думала, я женюсь на ней, чтобы что-то доказать тебе? Ошибаешься. Я женился на ней, потому что она — слабая. А ты — сильная. Тебя сломать было бы интересно, но долго. А ее — легко.
Он повернулся к Свете.
— Скажи сестре, дорогая. Ты меня любишь?
Света посмотрела на него. Потом на меня. И кивнула.
— Да.
У меня земля ушла из-под ног.
— Света… он же…
— Зато он меня не бросил, — вдруг сказала она. Глухо, как из-под воды. — Он единственный, кто у меня остался. Вы же все меня бросили. И Оля. И ты.
Это был его шедевр. Он не просто изолировал ее. Он заставил ее поверить, что это мы ее бросили.
— Это ложь, Света! — закричала я. — Это он…
— Хватит! — Кирилл схватил меня за руку. Крепко, до боли. — Уходи из моего дома.
— Я не уйду без нее!
— Уйдешь.
Он был сильнее. Он потащил меня к двери. Я упиралась.
— Света! Помоги! — крикнула я.
Света стояла у стены. Она смотрела на нас. И не двигалась.
— Видишь? — выдохнул мне в лицо Кирилл. — Она выбрала.
Он вытолкал меня на площадку и захлопнул дверь. Щелкнул замок.
Я колотила в эту дверь, пока не сбила костяшки. Я кричала.
— Света! Открой!
Дверь не открылась.
На площадку вышла соседка.
— Девушка, вы чего орете? Полицию вызвать?
— Вызовите! — крикнула я. — Там человека держат!
Соседка хмыкнула и захлопнула свою дверь.
Я сползла по стене. Я проиграла. Он не просто пошел по моему сценарию. Он использовал мой сценарий, чтобы запереть ее окончательно.
Я сидела на холодном полу тридцать второго этажа, а в кармане пуховика лежал бесполезный шприц с реланиумом.
Часть 7. Акт четвертый: «Исчезновение»
(Звук: ровный, длинный гудок. Абонент недоступен.)
Новый год я встретила на дежурстве. В Склифе всегда «весело» в новогоднюю ночь. Фейерверки в руках, петарды, пьяные драки, ожоги от бенгальских огней.
Я смотрела на часы. Двенадцать. В ординаторской мы открыли детское шампанское. Телефон лежал на столе. Я ждала звонка. От Пашки. От мамы.
От Светы.
Она не позвонила.
Мама позвонила первого января, плакала.
— Мариш, Светочка даже не поздравила! Я ей звоню, Кирилл говорит: «Она спит, у нее мигрень». Что же это такое?
Я соврала, что у меня тяжелый пациент, и повесила трубку.
Я поехала в Коммунарку еще раз. И еще. Дверь мне не открывали. Я слышала, что они дома. Играл телевизор. Но они не открывали.
Я пошла к участковому.
Молодой лейтенант скучающе выслушал меня.
— Так. Муж сестры не пускает вас в квартиру.
— Он ее там удерживает! Он забрал у нее деньги! Он ее бьет!
— Вы видели?
— Я видела синяк!
— Когда? В октябре? Вы заявление написали?
— Нет, она сказала, что упала…
— Ну вот. — Лейтенант вздохнул. — Послушайте, Марина… отчество?
— Евгеньевна.
— Марина Евгеньевна. Это семья. Они сами разберутся. Она вам звонила? Просила о помощи?
— Она звонила месяц назад…
— Месяц. На данный момент у нас нет оснований для взлома двери. Она совершеннолетняя. Она замужем. Может, они просто не хотят вас видеть. Вы же сами говорите, у вас конфликт.
Я вышла из опорного пункта. Я чувствовала себя так, будто ударилась о бетонную стену. Закон был на его стороне. Она была его женой. Его собственностью.
Я вернулась в тот двор. Я сидела в машине и смотрела на их окна. Тридцать второй этаж. Свет горел.
Я не знала, что делать. Я ждала. Я ждала, когда наступит четвертый акт. Тот, который я предсказала в кафе. Тот, про который я сказала: «Если ты до него дойдешь, ты мне уже не позвонишь».
Я боялась, что он уже наступил.
Две недели января тянулись как резина.
И вот, пятнадцатого января, я вернулась со смены. Пашка был в колледже. Я зашла в квартиру и увидела, что мигает автоответчик на стационарном телефоне. Я им почти не пользовалась.
Я нажала кнопку.
(Звук: шипение автоответчика, потом тихий голос)
— Марина… — Это была мама. Голос сорванный. — Марина, приезжай. Срочно.
Я не стала перезванивать. Я схватила ключи и вылетела из квартиры. До мамы, в Беляево, я доехала за сорок минут, нарушая все, что можно.
Я влетела в квартиру, не снимая обуви.
Мама сидела на кухне. Перед ней стояла чашка с валокордином.
— Мама! Что?
— Она здесь, — прошептала мама.
Я заглянула в свою старую комнату.
На кровати, свернувшись калачиком, под моим детским пледом, спала Света.
Я подошла ближе.
Она была не просто худая. Она была истощенная. Щеки ввалились. Волосы… тусклые, грязные, они были как будто обрезаны тупыми ножницами. Клочьями.
Я осторожно откинула плед.
На ней была та же домашняя футболка, что и на Кирилле в тот день. И спортивные штаны.
И я увидела ее руки. Они все были в темных пятнах. Синяки. Старые, желто-зеленые, и новые, лиловые.
— Она пришла час назад, — прошептала мама, входя в комнату. — Пешком. Без денег, без телефона. В одних кроссовках. Я спросила: «Света, что это?» А она…
Мама заплакала.
Я села на край кровати. Мой сценарий. Он сбылся. Но он оказался страшнее, чем любой сценарий. Это была реальность.
Я погладила Свету по голове.
Она открыла глаза.
Это были не глаза моей сестры. Это были глаза пациента из ожогового. Взгляд человека, который прошел через ад и уже не уверен, что выбрался.
Она смотрела на меня долго. Не узнавая.
А потом прошептала:
— Ты была права, Марин.
— Тихо, — сказала я. — Спи.
— Он… он сказал, что я вульгарная. Как ты и говорила. А потом… он взял ножницы… и отрезал мне волосы. Сказал, что так… так я точно никому не понравлюсь.
Она закрыла глаза.
Я встала. Я посмотрела на маму.
— Мам. Вызови ОМОН. Нет, не ОМОН. Вызови…
— Куда? — Мама не понимала.
— Никуда. — Я взяла себя в руки. Я снова стала медсестрой. — Запри дверь на все замки. И никому не открывай. Я сейчас вернусь.
Я вышла на кухню. Налила себе стакан ледяной воды. Выпила залпом.
Он не просто ее бил. Он ее уничтожал.
И тут зазвонил мой мобильный.
Кирилл.
Я нажала «принять».
— Ну что, сука? — прорычал он в трубку. — Нашла свою сестру-шлюху? Она у тебя?
— Она у меня, — сказала я ровно.
— Я сейчас приеду. И я заберу ее. И разберусь с вами обеими. Ты меня поняла?
Гудки.
Я посмотрела на маму.
— Он едет сюда.
Часть 8. Финал сценария
(Звук: нарастающий шум подъезжающей машины, громкий стук в дверь)
Мама в панике бросилась к двери:
— Он нас убьет! Марина, что делать?
— Мама, — я схватила ее за плечи. — Возьми Пашку (он должен был вот-вот прийти) и идите к соседке. Прямо сейчас.
— А ты?
— У меня есть пятнадцать минут. Иди!
Я буквально вытолкала ее на площадку.
Я вернулась на кухню. Света так и спала в комнате. Это была защитная реакция. Организм просто выключился.
Я посмотрела на запертую дверь. Я знала, что он ее выбьет.
Я думала быстро. Больница научила. Что у меня есть? Мама живет на втором этаже. Не вариант.
Я открыла кухонный ящик. Ножи. Скалка.
Я взяла телефон.
Я позвонила не в полицию. Я знала, что пока они приедут, он нас покалечит.
Я позвонила Оле.
— Оля. Срочно. У меня код «красный». Ты поняла?
— Поняла, — без лишних вопросов ответила Оля. — Что делать?
— Мне нужны твои братья. Те, что из ВДВ. Прямо сейчас. Адрес мамы. У меня десять минут.
— Они будут через пятнадцать. Держись.
Я повесила трубку.
И тут в дверь начали стучать. Нет, не стучать. Бить.
— Открывай, Марина! Я знаю, что вы там! Открой, сука!
Света в комнате проснулась и закричала. Тонко, по-звериному.
— Света, ко мне! — скомандовала я.
Она выползла из комнаты, трясясь.
— Он здесь! Он меня найдет!
— Не найдет. Сядь в ванной. И не выходи.
Я встала в коридоре.
Раздался треск. Он бил ногой в замок. Старый советский замок еще держался, но дерево уже трещало.
— Марина! Я тебя предупреждал! Ты полезла не в свое дело!
Я молчала. Я смотрела на часы. Пять минут.
С грохотом вылетел замок. Дверь распахнулась.
На пороге стоял Кирилл. Глаза безумные. Он был пьян или под чем-то.
— Где она?
Он шагнул в квартиру.
— Ты не войдешь, — сказала я.
— Это ты меня остановишь? — он рассмеялся.
Он отшвырнул меня к стене. Я ударилась плечом.
— Света! Выходи, тварь!
Он пошел к комнатам.
И в этот момент я сделала то, чему меня учили на курсах самообороны, которые я прошла после нашего с ним разрыва.
Я не стала бить его скалкой.
Я схватила со стола чайник с кипятком, который мама только что вскипятила для валокордина. И плеснула ему под ноги.
Он взвыл. Он был в легких ботинках. Он отскочил.
— Ах ты ж…!
Он бросился на меня.
И в этот момент в дверях выросли две фигуры. Олины братья. Два огромных шкафа в камуфляже. Они даже не запыхались, взбежав на второй этаж.
— Проблемы, Марина? — спросил старший, Валера.
— Он, — кивнула я на Кирилла.
Кирилл замер. Вся его спесь мгновенно улетучилась. Он увидел реальную, тупую, физическую силу, против которой его манипуляции не работали.
— Э… Мужики, это… семейное дело, — пролепетал он.
— Семейное, говоришь? — Валера подошел к нему. — А ну-ка, пойдем, поговорим. Про семью.
Они взяли его под руки.
— Нет! Вы не имеете права! — взвизгнул Кирилл.
— Мы? Мы просто выведем тебя на свежий воздух. — Валера улыбнулся мне. — Вызывай полицию, Марин. Скажи, хулиганство. Мы его пока… подержим.
Они выволокли его на лестничную клетку. Я слышала глухой удар и короткий вскрик. А потом стало тихо.
Я закрыла дверь, подперев ее стулом.
Я пошла в ванную. Света сидела на полу, обхватив колени. Она не плакала. Она просто раскачивалась.
Я села рядом с ней на холодный кафельный пол.
— Все. Он не вернется.
— Никогда? — прошептала она.
— Никогда.
Я достала телефон и набрала 02.
Финал. Красный плащ
(Звук: тихий шум города, отдаленный, мирный)
Знаете, в фильмах после такого обычно идет сцена, где все обнимаются, плачут и говорят, как любят друг друга. В жизни все не так.
Кирилла забрали. Олины братья объяснили патрулю, что «гражданин буянил, ломал дверь, угрожал женщинам, а потом упал с лестницы». Учитывая, что он был пьян, и налицо было вторжение, ему светило реальное дело.
Мама и Пашка вернулись.
А мы со Светой еще долго сидели на кухне.
Развод был грязным. Он пытался обвинить ее в измене. Он пытался доказать, что она невменяемая. Он врал про деньги, про квартиру.
Но я была готова. Я подключила больничных юристов. Оля нашла свидетелей, которые видели синяки. Мы сняли побои. Мы подняли все финансовые документы. Мой «сценарий», который я когда-то набросала на салфетке в кафе, стал основой нашего дела.
Мы отсудили у него половину того, что он украл. Не все. Но достаточно, чтобы Света могла начать заново.
Она ушла в тяжелую депрессию. Она год провела у психотерапевта. Она заново училась спать без света. Заново училась доверять людям.
Я не остановила ее тогда, в кафе. Я знала, что это невозможно. Нельзя спасти человека, который не хочет спасаться.
Мое предупреждение… это была не попытка ее уберечь. Это был якорь. Спасательный круг. Я просто бросила его в воду, зная, что однажды она начнет тонуть. И в самый критический момент она вспомнила о нем. Она вспомнила, что есть сценарий. И что у нее есть я.
Она так и не сказала мне «спасибо». Да мне и не нужно было.
Прошло два года.
Я вчера заезжала к маме. А там была Света.
Она поправилась. Она снова покрасила волосы — в какой-то немыслимый, огненный цвет. Она открыла маленькую дизайнерскую студию.
Она много смеялась, рассказывала Пашке какие-то истории.
А когда я уходила, она догнала меня в коридоре.
— Марин, подожди.
— Что?
— Это… тебе.
Она протянула мне сверток.
Я развернула.
Там был ярко-красный плащ. Точно такой же, какой я когда-то дарила ей. И какой она выбросила по указке Кирилла.
— Я подумала… — она отвела взгляд. — Тебе пойдет.
— Спасибо, Свет.
Я надела его. Он был немного непривычный. Слишком яркий для моей больничной униформы.
— Марин, — сказала она, когда я уже стояла у двери.
— Да?
— А поехали в пятницу в караоке? С Олей. Как раньше.
Я посмотрела на нее. На мою сестру. Живую. Громкую. Снова рыжую.
И я улыбнулась.
— Поехали. Только чур, я первая пою.
Я вышла на улицу. Шел дождь. Но в этом красном плаще было на удивление тепло. Это была горькая победа. Победа, оплаченная синяками, страхом и сломанной жизнью. Но это все равно была победа.